Ночные смены

Сергей Трехонин
                Ночные смены

      Из давно забытого спектакля “Сталевары”: Вот не люблю я вечерние смены. Зато ночные – обожаю. Все на работу идут, а ты – домой. Спать.
      Даже у “науки” бывают ночные смены. И мне приходилось в них выходить. Очень немного, но приходилось.
      Сначала это было на любимом реакторе ВК-50. Принимал я участие в экспериментах по определению границы устойчивости реактора. Эксперименты, почему-то всегда проводились ночью. Не знаю почему. Возможно по соображениям безопасности? Типа если рванет, то народу меньше пострадает? ))) Не знаю. Хотя тут город рядом. Очень близко. Километрах в 7-ми. Уж если рванет, то мало никому не покажется. )))
      Суть экспериментов состояла во введении реактора в режим автоколебаний. Для кипящих реакторов из-за положительной обратной связи по плотности теплоносителя существует такая неприятная штука – автоколебания нейтронной мощности.  В режим автоколебаний реактор вводят просто путем повышения мощности и варьирования давления в аппарате.
      В 60-х годах ребятки вообще простые были как сатиновы трусы – для введения реактора в автоколебания “дрочили” )))) центральным, самым весомым по реактивности стержнем с частотой близкой к собственной частоте реактора.
      Когда реактор входит в режим автоколебаний, говорят, все здание трясется как в лихорадке. Мне такое видеть не доводилось. Близко подходить к границе устойчивости при мне не решались – может сработать СУЗ (система управления защитой реактора) и выводи его потом  его на мощность. А отключить СУЗ… Ну, это тока в Чернобыле и догадались. )))) Но вот как скачут значения расхода теплоносителя через активную зону и нейтронной мощности я видел. Не скажу, что при этом здание как-то особенно сотрясается – оно все время немного вибрирует из-за работающей турбины. Но может чуть сильнее, чем обычно.
      Я так привык к этой вибрации, что на других объектах, где я потом работал, мне не хватало этого успокаивающего ровного, удаленного гула турбины и вибрации здания.
      В ночных сменах хуже всего время около 3-х ночи. Уже не понятно, спишь ли ты, и все это тебе только снится, или еще бодрствуешь. Особенно когда работа монотонная. А в экспериментах я занимался тем, что периодически запускал свою же систему COMPOWER для регистрации технологических параметров реактора. Это достаточно монотонно.
      В 2000-м году в сентябре меня припахали для участия в экспериментах по разделению смеси самария и европия. Это я уже тогда с радиохимиками четвертый год работал. Рук не хватало, а изотоп самария  распадается достаточно быстро. Две недели и все – с приветом, Пушкин. А экспериментов куча. И жди потом, когда еще накопят в реакторе следующую порцию изотопа.
      Поскольку я в столовку не хожу, меня часто просили “посидеть за колонкой” в обеденный перерыв. В смысле последить  за тем как происходит разделение на хроматографической колонке. Ну так потихоньку, полегоньку… Научился работать с механической пипеткой, пробы отбирать, измерения проводить. Наука-то нехитрая. “Вот и сделали мы из Сергея Владимировича квалифицированного лаборанта-радиохимика” все смеялся Ростик, наш тогдашний начлаб.
      Юмор у Ростика вообще несколько … такой … казарменный несколько, как у поручика  Ржевского. Будто учился он не на химическом факультете МГУ, а в военном училище. Причем кавалерийском.
      Сашуля (это молодой человек, а не девушка ))) ) подходит к Ростику – “Ростислав, вибратор не работает. Что делать?”. Ростик, не моргнув глазом – “Мастурбируй руками”.
      Третий час ночи. Монотонно жужжит “трясучка”, она же вибратор – устройство являющееся одновременно термостатом (типа холодильника, но для поддержания заданной положительной температуры) и мешалкой для перемешивания жидкостей. Позвякивают установленные в нее пробирки с притертыми пробками. В пробирках две несмешивающиеся жидкости – экстрагент  Д2ЭГФК и водный раствор минеральной кислоты, с растворенной в нем смесью самария и европия. Идет эксперимент по изучению условий экстракции самария.
      Раз в полчаса достаю пробирку. Открываю пробку. Пипеткой отбираю пробу. Потом переношу ее в измерительную пробирку.  Измеряю активность на установке. Переливаю пробу обратно в пробирку. Закрываю пробирку пробкой. Возвращаю пробирку в “трясучку”. И так раз за разом. Час за часом. Достаю. Открываю. Отбираю. Измеряю. Переливаю. Закрываю. Возвращаю.
      На здании, если не считать дежурной смены, мы с Эдиком одни. Я на третьем этаже. Он - на втором. Занят тем же самым. Достает-открывает-измеряет… И так далее и тому подобное.
      Сначала мы ходили друг к другу в гости в перерывах между измерениями. Пили чай. То у него. То у меня. У меня еще игрушка-стрелялка какая-то была на компьютере. Как-то отвлекались.
      Без двадцати минут три. Спать хочется ужасно. Только закончил измерения. Чуть не уронил пробирку. Появляется Эдик. Смотрит в темное окно. У него в комнате на втором этаже даже и окон нет. Светать еще даже не начинает. Конец сентября. Светает уже позже гораздо. Эдик тоскливо смотрит в окно и говорит:
- Давай позвоним кому-нибудь домой.
- Зачем?
- Вопрос какой-нибудь зададим.
- Зачем?
- А что они спят, а мы тут мууучаемся….