Сильфиада. Тавината и его армия.
5. Злат.
Не знаю, как выглядит супермен; а должен бы, ведь я – это именно он. Смешно?
Вовсе нет.
Я считал, сколько нас осталось из Выпуска – сколько киллеров-профессионалов еще не положил неуловимый маньяк-потрошитель. Я каждый день читал газеты и обводил черной рамочкой фотографию следующей жертвы.
Черт бы побрал!
Нас учили убивать; качественно и быстро. Не этими шумными огнестрельными дрянями, которыми можно лишь воробьев распугивать, а чем-нибудь понадежнее. Ножом, например. И к Выпуску нам дали – каждому! – по хорошему тесаку, сделанному на заказ, специально по руке, по форме ладони, пальцев.
Все признавали, что мы – лучшие, а потому заказы давали самые-самые… Правда, и исполнители таких заказов долго не жили, ну это уже издержки производства. Лучше вертеться надо было.
Я вот живу уже долго.
Но за мной уже начали охотиться.
За мной приходили трижды – и все три раза я остался жив, и не потому, что такой уж непобедимый, а потому, что все три раза мне несказанно повезло. Даже смешно.
Первый раз я задержался – шел с дела и заметил в переулке разборку. Какой-то киллер забивал свою жертву. Я подошел и вежливо попросил посмотреть, уж больно красиво они бились.
Удивлены?
Да ничего удивительного.
Чем мне это грозит? Да ничем. Меня здесь каждый знает, и ничего зазорного нет в том, чтобы продемонстрировать свою работу, тем более – красиво выполненную. Это не перестрелка – смотреть страшновато – да и неинтересно; всегда рискуешь оказаться случайной жертвой. А тут – бой; красиво. Да и преследовать меня никто не будет, дураков нет. Ведь я не свидетель, а сам наемный убийца, и не самого мелкого класса.
Разборка кончилась, и я пошел домой.
А на пороге дома меня ждал сюрприз: труп парня в таком же точно сером пальто, как и у меня. Убит очень чисто, и даже сонные артерии для верности перерезаны.
Перепутали.
Ох и смеялся же я!
Поломав голову, кто же это затеял на меня охоту (ну, не киллер же из подворотни), я решил поостеречься и забыл об этом инциденте.
Через пару дней маньячок дал о себе знать, угробив сразу троих из нашего выпуска; точно такой же удар в сердце, вскрытые артерии на шее… однозначно, наш выпускник, и один из самых лучших.
И я начал обводить черным фотографии – конечно, не из траурных соображений, а для того, чтобы вычислить убийцу.
Второй раз я просто спрятался. Примитивно, как ребенок. Мне почему-то стало до ужаса страшно – только что я пришел домой, вышел из тумана, разлившегося, как густая овсяная каша по улице, скрадывая все – людей, деревья, дома, – и обнимавшего такими липкими и холодными объятьями, что, избавляясь от него, казалось, что вылезаешь из могилы. А этот тип – он даже не видел меня; он просто шел ко мне. И когда я услышал скрип отворяющейся двери, я осторожно, в одежде, скользнул в потайной шкаф и затаился там… Я боялся пошевелиться! Я боялся дышать! Я боялся с ним драться – потому что знал, что проиграю. Потому что он, как и я, вылез только что из этого ужасного овсяного скользкого супа, из этого тумана, из этой могилы, и он хочет вернуть меня туда, где они – я помню их всех в лицо, и помню все раны и всю грязь… Нет, нет! Я буду стоять тут, пока не умру, пока не вывалюсь из этого поганого шкафа, но я и с места не двинусь, пока он тут – и пока я жив!
Я думал, он будет ждать, но он не стал – видимо, я у него был не один. Я видел, как кто-то походил, поискал – и тихо ушел, закрыв за собой дверь.
Господи, как я боялся тогда!
Виной всему туман!
А в третий раз я даже не прятался. Я сменил квартиру и понемногу успокоился. Больше меня никто не навещал, наверное, потеряли след. К тому же, я его вычислил – это либо Дик, либо рыжий Ричард; из нашего выпуска остались лишь мы втроем. Это было уже кое-что, ведь опасаться кого-то определенного всегда легче, чем чего-то неизвестного.
А потом настал день медитации; я всегда ненавидел этот день, не любил медитировать. И вот я ушел на балкон, уцепился пальцами ног и повис вниз головой, погрузившись в транс. Меня даже убивать не надо было; отрубить просто пальцы – и я воткнулся бы головой в асфальт.
Но он не нашел меня!
Снова не нашел!
Не знаю, уж чем он думал.
Ведь он искал. В квартире все было перевернуто вверх дном, даже подушки вспороты. Оружие – вот оно, одежда – вот она, а меня – нету!
Я смеялся потом как ребенок.
После этого случая я окончательно уверовал в собственную удачу и совсем перестал бояться.
А потом мы встретились.
Я тихонько возвращался себе с работы, как вдруг из подворотни – опять те же магические ворота, спасшие мне однажды жизнь, когда я наблюдал чужую работу! – вышел он. Резкий ветер трепал его рыжие кудри, качал голые мокрые ветки, а на его широком тесаке блестел ночной лунный свет.
- Привет, - он казался дружелюбным, но было абсолютно ясно, что он собирается меня убить.
- Здравствуй, Рик, - ответил я. Как ни странно, я его не боялся. – Зачем же ты все это затеял?
Он нервно облизнул губы; его глаза как-то странно блестели. Наркотики? Скорее всего, да. И как это ему удалось справиться со всеми остальными?
- Вы – зло, - ответил он. – Правда… ничего личного. Вот убью вас всех, и будет хорошо.
- Почему?!
- Так нужно. Посмотри, что творится – всюду, на каждом углу кого-то убивают, люди боятся выйти на улицу, прогуляться, лишний раз посмотреть на звезды… Ты помнишь, что такое звезды? Ты видел солнце хоть раз за последний год? Нет; ты – несчастный человек, ты не живешь, а мучаешься. Мне жаль тебя.
Он хотел сказать что-то еще, может, о ночном ветре, перебирающем траву в поле, или о дожде, который я не слышал уже много лет, потому что не слушал, и о других таких же простых и красивых вещах, но он не успел.
Сверху на него свалилась какая-то серо-зеленая бесформенная туша – я едва успел отскочить, не то задело бы и меня. Он завопил что-то безумное, фанатично блестя дикими глазами и беспорядочно нанося бесполезные удары ножом – а уродливое нечто, не издав ни звука, одним взмахом вспороло его живот, и кровь брызнула мне в лицо.
Не помню, как выскочил из той подворотни; мне все казалось, что чудовище преследует меня, и я мчался, не разбирая дороги. На какой-то свалке я упал – кажется, споткнулся, - и меня вырвало от ужаса и отвращения. Меня рвало и рвало, пока не осталась одна только горькая желчь, но и тогда тошнота не прекращалась; впервые я видел такую ужасную и грязную смерть, и впервые кровь на тротуаре была такой живой и яркой…
***********************************************
Назир захлопнул Сильфиаду и яростно зашвырнул её в самый темный угол; он любил её - но до определенной страницы. До той страницы, где было написано, что однажды ему предстоит сразиться с Хаккараном.
Этой истории он не читал никогда.
- Ты боишься? – из тени выступил Принц Лед. – Боишься хаккарана? Это же выдумки.
- Мы с тобой – тоже, - ответил Назир. – Да, я боюсь хаккарана. Он несет не только смерть, но еще и разрушения – болезнь страха, безумие и много еще чего. Само соприкосновение с ним гибельно. Значит, я погибну. М я не желаю, не желаю знать когда это произойдет!
В голосе Назира Лед услыхал нотки страха, и его темные глаза подтвердили эту догадку.
- Ты… разве уже видел его? – спросил Лед.
- Не знаю, - Назир нахмурился. – Я видел кого-то… с моим лицом. Разницей между нами было лишь сердце, - он коснулся сапфира на своей груди. – У него было красное сердце.
« Огромный, великолепно ограненный алмаз…»
- Что? Что ты сказал?! – удивился Назир. – Не алмаз, а рубин!
- Раньше там был алмаз, - словно в оцепенении произнес Лед. – Я видел это где-то…
Назир прищурился:
- Тебе же известна наша природа? Возможно, ты знаешь, кем я был до того, как стал Назиром? Ты хочешь сказать, что я видел..?
- Наверное; но то, что это не хаккаран – точно. У хаккарана не может быть алого чистого сердца, - уголок неулыбчивого рта Принца Льда чуть приподнялся, словно тот хотел улыбнуться, но вдруг передумал. – По крайней мере, так пишут в книжках.
И он вернул Назиру брошенную им Сильфиаду.