ОБОРОТЕНЬ
Гриша был Дон Кихотом от охоты. Он вечно искал чего-то необычного, сверхъестественного в банальных, на первый взгляд, событиях, и к его чести, следует отметить, иногда находил. Однако чаще всего выставлял себя на всеобщее обозрение незаурядным посмешищем. Началась его карьера с поисков водяного, который, по его словам, "стонал ночами" на местном болоте, "вздыхал и хлюпал мокрыми лапищами", обходя свои владения... Ему даже удалось собрать "комиссию экспертов", состоящую из агронома, деревенского учителя биологии и егеря, которые, к величайшему огорчению Григория постановили, что "водяного" на болоте нет, а все те звуки, которые Гриша хотел выдать за проявление властелина болт, издавались выпью в камышах и неясытью, загнездившейся неподалеку от болота. Не прошло и года, как в окрестностях этого же болота Григорий обнаружил гигантскую змею метров четырех в длину и с его ногу толщиной. При этом ему удалось довести население родной деревни до массового психоза, и среди местных жителей стали появляться очевидцы... Месяца через два уже пол села видело не то гадюку, не то удава гигантских размеров. Смех смехом, а из ближайшего пединститута, по настоянию властей, была вызвана бригада биологов-полевиков, которые в течении двух недель прочесывали леса в окрестностях Петуховки. Биологи нашли аж два прообраза мифического змея: шланг от ассенизаторной машины, а также поймали действительно крупную гадюку - около метра длиной, необычной иссиня-черной окраски. История со змеем принесла Грише славу брехуна и обидную кличку "Гадюшатник", однако и это не остановило отважного романтика в его поисках нового и необычного. Далее были поиски медведей, оказавшихся банальными барсуками, безрезультатные попытки охоты с канюками и лунями, которых Григорий пытался приручать, а также охота с домашними утками в качестве подсадных.
Познакомился я с Григорием Ивановичем два года тому, совершенно случайно. В ту осень давний мой друг и спутник по охоте Андрей был обременен не шуточными обстоятельствами - жена родила ему двойню, и на охоту попасть он просто физически не мог. В силу указанных причин не мог он и составить мне компанию, и потому просто, что называется "спихнул" меня Гришке "Гадюшатнику". О славе последнего я был частично наслышан, однако "хороший брехун" на охоте не самый худший вариант в качестве спутника. Делать нечего - пришлось соглашаться. Внешность у Гадюшатника оказалась, на первый взгляд, самой что ни на есть заурядной. Был он среднего роста, среднего телосложения, жилистый и "тягучий", как и все деревенские мужики. Костлявое лицо его обрамляли серо-русые коротко стриженые прямые волосы, прямой нос, прямой рот да слегка удлиненный подбородок. Вот, в принципе, и все в описании этого сорокалетнего мужчины, было бы все, если бы не глаза. Большие округлые глаза Григория, цвета выгорелого неба, обрамленные длинными и густыми, как у коровы, ресницами, могли бы казаться детскими, если бы не низко нависшие, хмуроватые брови, да не блуждающий, странноватый взгляд. Как выразился один мой знакомый, пересекавшийся однажды с Григорием: "Взгляд клинический и пугающий". Действительно, было что-то в рассеянной манере водить глазами шизофреническое, и это-то и настораживало всякого при первом с ним знакомстве. Насторожило и меня, и как оказалось, напрасно.
Охотились мы с Гадюшатником два дня. За все это время даже не видели уток, на что он заметил будто невезучий он, и редко когда вообще, в чем ему везет, однако добавил: что если уж не найдем дичи, то вечером второго дня, он мне просто гарантирует и уток, и стрельбу по ним... Мне ничего не оставалось, как верить. Под вечер второго дня привел меня Гриша на пруд, расположенный в конце своего огорода, у самого порога русской баньки. Сели мы на крылечке, на берегу водоема, закурили, а он мне и говорит:
- Видишь, вон утки пасутся?
Метрах в пятнадцати от нас плавала стая домашних уток. Я изумился и в лоб спросил:
- Что ж, мы по домашним стрелять станем?
Гришка странно поглядел на меня и диковато улыбнулся в ответ:
- Спорим на что угодно, а есть в этой стае и дикие утки?!
- Не верю, - ответил я.
- Тогда вставай и готовься к стрельбе, - сказал мне Григорий, и когда я был готов, выстрелил в воздух. Из табунка свойских птиц взлетело пять кряковых. Сбили по утке. Я в полном изумлении спросил как такое может быть, на что в ответ Гадюшатник одарил меня своим ошалелым взглядом и сказал, что своих секретов он не открывает.
Я бы и не вспомнил об этой истории иначе как у костра на охоте, да только Григорий стал причиной еще одного приключения, загадочного и непростого, а начиналось все так.
* * *
Шла вторая неделя моего отпуска, и я, как всякий законный бездельник, отсыпался до полудня. Сны мне не снились, зато спалось крепко, как вдруг, в эту беззаботную отрешенность вторгся звук дверного звонка. В полудреме я добрался до двери, за которой обнаружил почтальона.
- Вам телеграмма, распишитесь.
Как всегда, в таких случаях, подумалось о недобром. Что там стряслось? Закрывая дверь за почтальоном я глянул на серый стандартный бланк и, проснулся окончательно. "Срочно приезжай выходные охота оборотня Андрей" - гласила телеграмма. Я невольно хохотнул, у молодого отца от забот съехала крыша, а что еще можно было предположить? Или что оператор на почте, что-то не так понял. Звонить в Петуховку было делом глухим и безнадежным, и поскольку время позволяло, я решил разобраться во всем на месте. Интересно, а чем нынче оборотней бьют? Серебряными пулями? Решив не мудрствовать лукаво, взял я четыре картечных и столько же пулевых патронов, как раз получился один карман патронташа: ружье, рюкзак, смена белья, теплый свитер да штормовка и вся недолга. К вечеру я уже был в деревне.
Пока шел к дому друга, успел почувствовать, что село на военном положении, и хотя заканчивался август, и время было самое что ни на есть суматошное, людей ни во дворах ни на огородах не было. По улице мне навстречу шла всего одна особа, местная жительница, беспрерывно озираясь по сторонам и шустро семеня куда-то.
- Здравствуйте! - приветствовал ее я, согласно неписанному деревенскому правилу раскланиваться со всеми встречными-поперечными, - а что это у вас так тихо?
В ответ крестьянка очень тихо, со страхом в голосе, и для убедительности округлив глаза, ответила:
- Здрасьте и вам! А тихо бо боязно - вовкулака вкруг села ходит, скотину дере и на людей кидается!
- И много задрал? - спрашиваю.
- Много не много а есть! - она многозначительно уставилась на чехол с ружьем, - вот ты охотник дак убей гада, а я пошла, темнеет уже!
Женщина поспешила дальше, а я, теряясь в догадках, что бы могло так всех напугать, направился к усадьбе друга.
Во дворе у Андрея было не в пример остальному селу шумно и оживленно. Здесь вобрался весь цвет местных охотников, которые крича и перебивая друг-друга пытались установить истину.
- Да говорю вам - волки разбойничают! - возмущался местный учитель биологии Сергей Петрович, отчего лицо его раскраснелось и приобрело типичное профессиональное выражение. Он поминутно снимал очки, протирал их носовым платком и снова водружал на нос, - ведь что мы имеем - пол десятка нападений на скот, да два нападения на людей. В сумерках да в потемках со страху и не такое привидится!
- С чего бы это волкам среди лета так обнаглеть? - спросил с негодованием Степан, местный агроном, - а следы на порванной скотине видел? Вся сверху порвана. Да и лапы на песке за кузней ой, какие не волчьи!
- И я вам говорю - оборотень это! - категорично заявил Гришка Гадюшатник. Он явно торжествовал, отчего глаза его стали смотреть вообще как у психа.
- Ну, пробежал волк поверху детских босых ног на песке, и всего-то! - не унимался учитель, - да и видели разбойника четверо: дитенок десяти лет, полоумный пастух, пьяный сторож да этот... змеелов!
- Я и по морде дать могу! - возмутился Григорий на реплику учителя, - ты чего это обзываешься?
Напряжение достигло предела, судя по всему, раз уж закадычные друзья-охотники так меж собою грызутся...
- Все, хватит орать! - появился в на пороге Андрей, - что за тварь завелась в округе узнаем когда Хома документ на отстрел волков привезет. А пока, вон человеку расскажем кто чего знает про зверя, приехал гость, на вас, дураков, смотрит, и понять ничего не может. Наконец на меня обратили внимание, перевели дух, закурили и начали излагать. Первым завел речь Андрей:
- Я, чего тебя вызвал - зверь завелся непонятный, думал обидишься, если без тебя начнем, да и лишний ствол сейчас не лишним будет. В общем, завелась какая-то тварь или прибрела откуда дней пять назад. Третьего дня на ночном пастбище на коней напала. Жеребца, молодого в клочья изодрала, мигом. Пока Федот пастух в село за мужиками сбегал, да назад с подмогой обернулся - ее и след простыл. По его словам, зверь был выше его на голову, и стоя на задних лапах, грыз жеребца за спину, и это все что он спросонья да потемну смог разглядеть.
- А следы? - спросил я.
- Следов сперва не разобрали - затоптали по ночи все что можно было. Утром следующего дня это что-то выскочило из Темной рощи и на овец кинулось. Пасла отару Ленка, дочь моей одноклассницы, еле ноги дитя унесло, говорит гналось за нею "рудое и горбатое, и зубы такие здоровенные", а еще хромало вроде. Перепуганные овцы затоптали все вокруг и вновь нам не повезло со следами. Ну дитя и слабоумный пастух то ладно, да той же ночью влез этот зверь на ферму и давай коров молотить, сторож деру дал, еле нашли, в бункер комбайна залез и выходить оттуда наотрез отказался, еле вытащили. Когда вытащили и привели в чувство, то дознались, что зверь был горбатый, хромой и с большими ушами "вроде здоровой собаки с перебитым хребтом, только клыки побольше". А наутро зверюгу Гришка видел, он коров пас за кузней - пусть сам и расскажет.
Гришка приосанился, повел придурковатым взглядом и стал рассказывать:
- Выгнал я, значит, коров из села, за кузню зашел, а туман вокруг - ни зги не видать, одни коровьи спины виднеются, да и темновато еще было - небо тучами обложило. Тут из Тихой балки появляется зверь, издали на гиену похожий, только в холке мне по плечо будет, да как рыкнет - все коровы и разбежались. А оно рычит, чудище, и на меня прет, да все рысью такой особенной, да прихрамывая. Ну, я, известное дело, деру и дал оттудова! Точно говорю вам - оборотень!
- Сам ты оборотень! - не выдержал учитель, - со страху в штаны наделал, вот и примерещилось!
Гришку еле оттащили от Сергея Петровича - полез таки драться. Когда страсти поутихли учитель решительно заявил:
- Точно говорю - волки это!
- А следы? - не унимался Гриша, - Андрей, следы покажи!
Андрей достал из-под лавки четыре асбестовых слепка:
- Это мы с Петровичем отлили. Только они все разные, вот и понять не можем, что за зверь такой.
Я осмотрел слепки: один был похож на след барсука, только побольше, в ладонь, а то и полторы, второй на волчий, и пальцы расставлены как в прыжке, только форма подушки сзади какая-то вывернутая, да размер под стать первому; третий и четвертый слепки напоминали следы босой человеческой ноги, только короче и с когтями.
- Мне кажется, что это медведь, - выразил свое предположение я, - и размером и формой похоже.
- Оборотень, - выдохнул Григорий, - ей богу, оборотень!
- Смотри, здесь, - он указал на короткие следы, - это когда он в зверином обличье был, а здесь - это когда человеком становился. Там дальше и вовсе людские следы были. Ну, скажи, Андрей!
У меня мурашки пробежали по спине. А что если правда?!
- Либо медведь, либо волки! - не унимался учитель.
- Ни то ни другое! - раздался голос позади нас. Во двор вошел Хома, местный егерь, - минут пять тому, из окна машины видел я эту тварюку своими глазами. Вдоль Темной рощи мелькнул силуэт этой гадины, так сказать, в профиль.
- И что? - выдохнул Гриша.
- Башка тупая, округлая, с большими ушами на длинной шее, туловище короткое, передние лапы длиннее задних, хвост до колен и идет рысью. Размером побольше вепря будет, а так на вид как гиена.
- Точно медведь! - заявил учитель.
- Да акстись ты, со своими медведями! - не выдержал агроном, у нас ни гиен, ни медведей отродясь не водилось!
- Верно! - вставил Андрей, и обратился к Хоме, - документ получил?
- Без проблем, - ответил Хома, - а теперь пошли ко мне - помозгуем, как этого монстра добыть, кто бы он ни был. Хотя видел я его, опять таки, в сумерках.
- Вот и говорю ж вам всем - оборотень! - как испорченная пластинка заладил вновь Гриша.
- Все хищники в сумерках выходят, - полез в бутылку учитель, - а ты как баба суеверная - оборотень да оборотень!
- Тьфу ты! - в сердцах воскликнул Григорий, однако бросаться на учителя не стал.
- Ладно, мужики, оборотень или кто - день покажет, - резюмировал Хома, а теперь идем покумекаем как нам его прибить, а то неровен час это чудище человечинки успеет отведать.
На деревню незаметно опустился вечер. Сумерки сгустились, и когда мы пришли к Хоме, стало совсем темно. Хозяин развернул на столе топокарту, с обозначенными на ней урочищами и ткнул пальцем на северо-восток от Петуховки:
- Вот здесь, неделю назад, Григорий впервые заметил следы крупного хищного зверя. В течении четырех дней он находил отпечатки огромных лап вот здесь, по Вепревому ручью, далее на Баскаковом, за Лысой горой и аж до самого Людоедского леса. Все следы и переходы он показал мне, однако ни лежек, ни кормежек мы не находили, пока оборотень, как назвал его Гриша, не напал на коней.
- Кроме следов, Григорий нашел еще кое-что, - Хома сдела многозначительную паузу, и лишь затем продолжил, - покажи, Гришка!
Гадюшатник полез в карман, долго и важно в нем рылся, наконец извлек засаленный сверток газетной бумаги и бережно его развернул. На куске газеты лежал клочок рыжей с проседью шерсти, причем каждый волосок был с одной стороны коричневым, а с другой - огненно-рыжим, а по всей длине шерстинок проходили темные точки-поперечинки. По текстуре шерсть была чем-то средним между волчьей гривой и кабаньей щетиной, на медвежью шерсть тоже было не очень похоже, да и коротковата как для медведя.
Сверток обошел всех по кругу и, передаваемый из рук в руки, вернулся к Грише.
- Не волк и не медведь, это точно, - заключил учитель.
- Поскольку мы не знаем, что это за животное, и чтоб не путаться в названиях, определим это как оборотня и станем так называть, - заключил неожиданно для всех Андрей. Гадюшатник просиял, а свет в доме Хомы наоборот вырубился. Произошло это так неожиданно, что все присутствующие невольно вздрогнули и с шумом вздохнули.
- Это знак! - патетически изрек Гриша.
- Знак того, что опять на нашей деревне энергетики экономят, - заключил хозяин, зажигая керосиновую лампу, и продолжил, - значит так, пойдем двумя группами: я, Андрей и Сергей прочешем Темную рощу, обогнем с востока Людоедский лес и станем на краю сада возле куреня. Вы же: Степан, Гришка и ты, Павел, пройдете по Тихому ручью в сторону Баскакова, перейдете ручей возле Студеной криницы и выйдете через сад к нам. Кто чего усмотрит - расскажет в курене всем, а там будем думать дальше. Если выйдет на кого оборотень - сдуру не палить, сперва убедиться, что это не человек, не корова, не конь и не подвода. Бить только пулей, а картечью лишь накоротке - не хватало еще друг-друга перестрелять. Возможно придется ночевать в лесу, потому запас харчей и теплые вещи всем иметь с собой непременно. Вопросы есть?
- Карабин брать? - спросил вдруг Степан агроном.
- Именно его и брать, - ответил Хома, - и еще удостоверение внештатного сотрудника охотхозяйства возьми, на случай чего.
- А пули у тебя серебрянные есть? - вдруг спросил Григорий.
- Какие? - переспросил Степан, - ты что это, Гриша, совсем того?
- Того не того, а если и впрямь оборотень? - не унимался шальной.
- Тогда, если ты его убьешь, - попытался шуткой разрядить обстановку я, - то будешь, Гришка, остаток дней в тюряге. Ведь когда оборотня убивают, то труп остается человеческий.
- Интересный поворот, - вдруг задумчиво и совершенно серьезно выдал Андрей. Все повернулись к нему, - а что если и правда, оборотень?
- Коли так, то... мы ж не первый год охотимся вместе, - подвел итог Степан, - но что-то я не верю во все это! Ежли эта тварь моей Ка-Ошке на мушку ляжет то я ее и обычной пулей свалю!
- Ну все, мужики, хватит страху на себя нагонять, - сказал егерь, - расписываемся в бланке инструктажа и спать, завтра в четыре утра возле Андрея соберемся. Только чур, не опаздывать - семеро одного не ждут!
Разбрелись, наконец, по домам. Ночевать я пошел к Григорию - у Андрея дети, заботы и все такое. Шли по селу с Грмшкой молча, я пытался переварить все услышанное и увиденное, не делая пока никаких выводов, и картина у меня ни целиком ни по частям в кучу не лепилась. Вдруг, из-под кузни, ветер донес странный звук: не то хрип, не то храп постепенно перерос в гортанное бульканье, а позже и в рев голодного или больного хищника. Рев спал до подвыва и закончился странноватым полувсхлипом-полувздохом. Я почувствовал как от страха занемела спина, и отяжелели ноги.
- Вот он, тварюка! Оборотень... - севшим голосом прохрипел Гриша, и обратился ко мне, - ну что, волки так грыкают?
- Нет, - односложно ответил я.
- А медведи?
- Те, что в зоопарке точно не так ревут.
- Отож, - заключил Гадюшатник, - гиена им все мерещится!..
Подвывающий звук повторился, и прозвучал значительно ближе и громче. С перепугу мы просто влетели в избу Григория и, засветив керосинку, стали лихорадочно собирать ружья.
Вышли на улицу, готовые ко всему, с ружьями наперевес. Постояли. Никаких звуков. Покурили и пошептались вполголоса, делясь впечатлениями - ничего в округе слышно не было. Решили укладываться спать. Перед сном Гришка протянул мне патрон снаряженный в латунной гильзе:
- Возьми, тут серебрянная пуля!
- Какая? - изумился я.
- Серебрянная, подкалиберная - кругляш в контейнере. Не боись - все по науке сделано.
- А серебро откуда? - спрашиваю.
- Две ложки да рубль царский сегодня с кузнецом переплавили - три пули и отлили утром.
- Спасибо, - ответил я, решив не спорить, и сунул странный патрон в карман куртки. На том и улеглись спать.
Утро следующего дня выдалось хмурым и туманным. К тому времени как мы подошли, у Андреевой усадьбы уже топтались и полыхали огоньками цыгарок все участники предстоящей охоты. Тихо поздоровались, поругались на погоду, и разделившись на две группы, двинули по своим маршрутам.
Спустились к Тихому ручью, разошлись метров на двадцать друг от друга и тихо тронули по заросшей ивняком да молодыми ольхами низине. Начинало светать, небо посерело, и клубящиеся в нем облака словно срослись с тянущим понизу туманом. Видимость стала вообще ни к черту, а в гулком воздухе каждый шорох, каждый случайный звук раздавался громче и отчетливее, заставляя тело рефлекторно напрягаться, а руки вздрагивать. Не сговариваясь сошлись поближе - чтоб отчетливее друг-друга видеть.
Внезапно, шедший чуть впереди и слева от меня Гриша присел и поднял руку. Я замер, а Степан клацнул предохранителем своего КО-44. И тут я услышал то, что насторожило Гадюшатника: хлюпающе-булькающие звуки с попеременным чавканьем, будто что-то большое жевало пастью и при этом вздыхало. Гришка кивнул головой в сторону звука и медленно двинулся вперед, взяв наизготовку ружье. Я пошел следом, за мною неслышно тронулся агроном, едва сдерживая прерывистое от волнения дыхание. Где-то в районе чавканья раздался хруст ветки и громкий всплеск воды. Я вскинул ружье к плечу и стал смотреть вперед сквозь прицельную планку. Сердце учащенно забилось и в висках застучали молотки. Сзади, не отставая, сопел Степан. Я почти поравнялся с Гришкой, когда тот шумно выдохнув, опустил ружье и выругался вполголоса:
- Твою, бобра, мать!
Здоровенный бобер в свою очередь, плюхнулся со своей дамбы в воду, подняв тучу брызг, и скрылся на дне ручья. Степан тоже пробормотал проклятья под нос и подошел к дамбе.
- Вот что оно чавкало! - сказал он, указывая на верхнее бревно в бобровой гати, - гляди, это сюда воду затягивает, от того и звук такой!
- Надо покурить! - срывающимся голосом изрек Григорий, садясь на поваленное бобром дерево. Я присел рядом, и прикуривая, заметил как дрожат от волнения мои руки.
- А развел нас бобрина! - выдохнул и я свое волнение.
- Спокойней, хлопцы, надо, - резюмировал агроном, - ну, пошли, уже и туман рассеивается.
Вскоре туман и вовсе пропал, однако тучи не расступились, отчего видимость в долине ручья, густо поросшей молодыми деревцами, улучшилась незначительно. Более того, с восходом солнца зарядила редкая, колкая осенняя морось. Одежда медленно намокала, липла к телу и обдавала сырым, не бодрящим холодом. Так вдоль русла ручья и дошли до Баскакова, обширного всхолмья, которое полого вздымались над окружавшими его лугами. Моросить перестало, а солнце все чаще и чаще стало выглядывать из-за туч. Перевалило за полдень и мы решили перкусить на самом высоком из трех пологих холмов. Прошли мы уже более половины намеченного маршрута, и самую трудную, непролазную его часть, дальше было все больше посуху да поровну.
- Ни следов тебе ни дорожек! - устаиваясь вместе со всеми, выдал Григорий, - время к вечеру, а мы даже не понюхали пороху.
- Экий ты шустрый! - оживился Степан, - твой оборотень зверина здоровенная - раз, хищная - два и хитрая - три, потому и стережется днем. Видно затаился где-то и выжидает.
- Но на лежку он не по воздуху же летел? - поделился соображениями я, - должен же был наследить хоть где-нибудь?
- Должен то должен, - проворчал Григорий, - да самые следовые места Хоме с его бригадой достались, оборотень чаще из сада выходил.
- Но не может же он одной тропой ходить, - говорю, - тем более на новом месте.
- Точно, - включился снова агроном, - еще не знаешь - где найдешь, а где потеряешь! А может он уже вообще того, пропал?!
- Как пропал? - не понял Гриша.
- Да так! Раньше у нас его не было, верно? Вот и пошел себе дальше, топ-топ...
- Сплюнь, не каркай! - возмутился Гадюшатник.
- А чего, вставил свое слово Степан, - пусть бы шел, мало он у нас бед натворил?
- Так еще пускай где-нибудь натворит? - поддел агронома я.
- Не-ет! Эту тварь здесь положить и надобно! - решительно махнул рукой Гриша, а то нечестно получается - как коров жрать так наших, а как под ствол становиться так каким-то чужим охотникам!
- Да ладно, - говорю им, - наперед заглядывать. Давайте сворачивать да ручей переходить, а то до темна к куреню не успеем.
Все согласились и тронули в путь. Обед запили водой из Студеной криницы, и скажу я вам, не зря ее так назвали - вода в ней как из морозилки. Перешли лесок, за ним два молодняка - самосейки на мокрых луговищах, и вышли, часам к пяти вечера, с тыльной стороны сада.
В этом году яблок, как говорится, уродило. Старые, неухоженные деревья буквально разламывались от обилия желтых, красных, розовых и огненнобоких фруктов. Все с удовольствием захрустели яблочками.
До куреня оставалось с полкилометра, когда Степан вдруг перестал жевать и перехватил свой карабин поудобнее. В высоком бурьянище, пересекавшем наш путь, что-то шевелилось и ломало ветки. Мы замерли, сорняки дрогнули снова и рыкнули голосом крупного зверя. Гришка и я стали подтягиваться к Степану, который уже держал стену травостоя на мушке. Вдруг Гришка оскользнулся на гнилом яблоке и со всего маху шлепнулся на спину. В тот же миг из травы выскочил здоровенный вепрь и Степан пальнул по нему из своего карабина. Кабан как спринтер пересек сад и скрылся из виду, а следом за ним медленно опустилась надорванная пулей ветка яблони.
- Кто? Что? - вскочил Гриша.
- Степан чуть кабана не пристрелил, - отвечаю.
- И зачем? - уперев руки в бока, вызывающе спросил Гадюшатник.
- С перепугу, - честно признался агроном.
- Стрелятель! - бросил ему Гришка.
- Ты тоже хорош, - решил осадить забияку я, - все интересное проползал да провалялся! Так что помолчи! А ты Степан и правда - поспокойней, а то был бы там ребенок с корзиной яблок?..
На том конфликт себя исчерпал. До самого куреня шли молча - каждый думал о своем: Гришка наверняка злился то на Степана, то на яблоки, на которых ему пришлось растянуться, агроном честно стыдился своего конфуза, а я думал, что почти день прошел, а ничего интересного, кроме двух казусов еще не было...
Возле огромного шалаша, который каждый год поправлялся заботливыми сторожами, возбужденно судачила о чем-то вторая половина нашей охотбригады.
- Степан стрелял? - вместо приветствия спросил Андрей, агроном честно поведал как было дело. К моему удивлению, все отнеслись к промашке друга-охотника с небывалым пониманием, чуть позже я понял почему. Наши товарищи встретили таки тварь. На рассвете, в тумане оборотень вышел на Сергея Петровича, да так внезапно, что тот занемел от неожиданности, и... даже не вспомнил о ружье.
- Струсил я, мужики, - честно признался учитель, - сколько лет живу, а такого чудища не видел... Далее было сбивчивое описание в духе: "то ли гиена, то ли медведь".
- Одно важно! - подитожил Хома, - выследили мы оборотня до самого Людоедского леса. Там у него если не логово, то лежка точно есть, он целую тропу к ручью протоптал.
Саму тропу Хома показал издали, чтоб не спугнули зверя часом. Затем держали совет. Решено было, как прежде, действовать двумя группами. Бригада Хомы оставалась ночевать в Курене, предварительно, расставив ловушки на тропе, мы же, отправлялись в самое сердце Людоедского леса, чтобы заночевать в давно пустующей лесной сторожке.
К вечеру небо посветлело и закатное солнышко бросало багряные тени на золотистые стволы столетних сосен. Бор затихал, величественно и могуче поскрипывал и постанывал, слегка шелестящими на осеннем ветру поднебесными кронами. Воздух в лесу сухим и свежим, от того дышалось легко и слегка кружило голову, на полянах пахло вереском и хвоей, тишь и блажь да сознание того, что где-то рядом бродит неведомый зверь лихой и злобный... И все же страха не было, азарт - да, разумная, здоровая опаска - тоже, и еще усталость, мерно наливающая туло силой и упругостью. В просвете показалась сторожка - бревенчатая избушка, крытая железом, она слепо глядела на нас единственным, закрытым ставнями оконцем.
Григорий вдруг похмурел и начал бросать по сторонам косые, недобрые взгляды. Я глянул на Степана, и тот вдруг повел себя странно - нервно закусывал губу да сутулился, вроде боялся чего.
- Вы чего, мужики? - спросил я, - боитесь?
- А ты не знаешь?! - с досадой огрызнулся Гриша, пока агроном возился с замком.
- Чего не знаю? - удивился я, - не в доме ж оборотень наш живет?
- А оборотень здесь не при чем, - отворяя дверь буркнул Степан, - ты знаешь почему этот лес Людоедским зовут?
- Говорят, жил, вроде, людоед здесь, - вспомнил я местную легенду.
- Во-во! - поддакнул Гадюшатник, - именно в этой избе и жил! А нам здесь ночевать...
- Ну и что, - говорю, - так то ж когда было?
- Да не так уже и давно, - возразил агроном, разжигая огонь в печи, - мой отец помнит его.
- Людоеда что-ли? - спрашиваю.
- Его самого.
- Сошел вроде, - откликнулся Григорий, - верно ведь?
- Что вы все полуфразами бросаетесь? Взяли бы да и рассказали, что тут у вас с людоедами было! - не выдержал я.
- Вот поедим - тогда и расскажем, а то после таких историй и кусок в горло не полезет, - заключил Степан. Пришлось изнывать от любопытства, пока все распаковывали рюкзаки, готовили ужин да Гришка бегал расставлять капканы вокруг сторожки - береженого, мол, бог бережет...
После ужина сели чаевничать и Степан, наконец, начал рассказывать:
- Еще с царских времен остался в этом лесу помещичий сторож. Лесник он был неплохой, лес берег да браконьеров ловил - оттого и оставили его все последующие власти на месте, лучшего лесовика так и не сыскав. Только не любили его люди: водилась дурная слав за помещицей, говорили ведьмой она была, а лесник ее вроде как правой рукой у нее был, по лихим колдовским делам. От такой славы был лесной сторож нелюдим, в селах не показывался, даже за мелочами, ему потребными, все в уезд ходил, то спичек, то соли прикупить, или еще чем разжиться. В революцию помещицу сожгли, одни говорят на столбе, другие - что в хоромах. Много домыслов ходит про это, что и в небе выло и земля под ногами вспучивалась, когда ведьма горела, да здается мне - сказки все это, а вот лесника тронуть не решились, хотя отчего так - не ведомо... Все бы ничего, да случился в наших краях голод, как раз после войны дело было, и стали пропадать в лесу люди. Пойдет через лес человек, на Кордон, все больше по болезни, и сгинул, ни живого ни мертвого нету. А в Кордоне в то время больница была. Дошло до того, что целые семьи вместе с телегами пропадать стали. И пошел слух по селу, что лесник-де людей в бору гробит, да жрет. Собрались мужики, посудачили, и решили прояснить это дело. Был с ними и мой отец. Запрягли они как-то по ночи коня колхозного в сани, поехали на кладбище и, разрыв свежую могилу, погрузили гроб с покойником. С таким вот грузом заявились заполночь в эту сторожку, и прикинувшись путниками, стали просить лесника пустить переночевать. Впустил их сторож в избу, только говорит, нечем мне вас потчивать, ни хлеба, ни каши, одна соль, говорит в доме осталась, и той немного. Не горюй, отвечают ему мужики, есть у нас чем поужинать и тебя угостить, и вносят в хату гроб. Крышку сорвали и делают вид, что разделывать труп собираются, а лесник как чкурнет из избы и след простыл. Пробовали гнаться - куда там, сбежал на болото за Волчий остров, а топи да трясины там такие, что в самый лютый мороз не замерзают. Поткнулись туда мужики и отступили. Отвезли на место покойника, могилу подправили, чтоб никто-ничего, а на утро поехали в сторожку опять. Обыскали весь дом, и никаких доказательств людоедства не нашли, пока одному из них не пришла мысль пол поднять. Сорвали доски и ахнули - под полом было целое кладбище скелетов. Так и дознались, что лесник тот людоедом был, с тех пор и лес этот рекут людоедским. А сторож сгинул невесть куда, и больше в наших краях не появлялся.
- Жуть какая, - хаключил я, даже не верится, что такое бывает.
- Во-во, и нам в этом самом доме спать придется, - буркнул Гриша, - а говорят, по ночам, здесь духи всех сожранных лесником людей ходят, стонут, охают и вздыхают...
- Все, Гриша, будет страху нагонять! - прервал его Степан, - завтра ни свет ни заря вставать, да к болоту переться, чтоб оборотень туда часом вслед за лесником не сошел.
- И то верно, - согласился я, чувствуя однако как сонливость постепенно вытесняется жутким запредельным страхом.
Я долго не мог заснуть, то размышляя об услышанном, то дергаясь при всяокм шорохе или скрипе. Наконец, я провалился в нервное и беспокойное забытье, в котором дрема никак не переходила в глубокий сон, однако же и проснуться не давала.
Проснулся я окончательно от воя, за окном что-то неистово выло и рычало. Я вскочил с лавки, впихнул два патрона в ружье и кое-как влез в сапоги. Гришка зажег лампу, и первое, что мы увидели - не было на месте Степана.
- Беда! Бежим! - выкрикнул Гриша и выскочил вместе со мной в ночь.
- Гришка, только не спеши стрелять! - шепнул я ему идя на стенающий звук за рябиновым подлеском, - там Степан может быть.
Гадюшатник кивнул в ответ. Подняв ружья, мы медленно подступали к кустарнику, ожидая увидеть и растерзанного оборотнем агронома и самого обротня, как вдруг услышали из рябины:
- Твою, Гадюкиного придурка, мать! - ругался Степан, - понаставил, тупой, железяк!!! (дальше последовало несколько непечатных выражений подряд).
- Степан! - позвал я, - живой?
- Да живой! - вздохнул агроном, - чуть не здох со страху из-за этого болвана! Гришка с тобой?
- Со мной, - ответил я, опуская ружье.
- Пошел, называется, до ветру, - говорит Степан, - хорошо, что успел сходить, только назад - а оно по ноге как долбанет! Ты б еще, баран, на крыльце капкан поставил!
Меня перегнуло пополам от смеха и некоторое время я дышать не мог. Гришка катался по траве в истерике и даже пострадавший агроном беззлобно вхохатывал.
- Ну все, хватит ржать! - прервал нас Степан, - иди свою мышеловку раскрывай, а то ногу мне отдавит!
- Больно! - спросил я, глядя как растирает ногу пострадавший.
- Да так... Хорошо, что у этого непутя в капкане пружина села, а то б еще и в гипсе походить пришлось.
Пока Степан разминался, Гадюшатник с виноватым видом собрал свои ловушки. Время было предрассветное, и мы решили выдвигаться на позицию. Едва отошли с километр от сторожки, как со стороны куреня раздался выстрел, за ним еще один и еще. До болота оставалось с полкилометра, и мы, что было духу кинулись наперерез вероятному сходу оборотня. Добежали быстро, благо ночь была светлой, и ориентироваться было легко.
- Так, хлопцы, яна дерево, и просеку эту перекрою, а вы на гриву вдвоем, - распорядился Степан, - только один пускай на краю балки станет, что к Волчьему острову идет, там переход хороший.
Побежали занимать позиции. Где-то в лесу опять выстрелили, уже ближе к нам. Гришка полез на грушу, растущую посреди гривы, а я, добежав до балки, залег за пнем. Ну, бог не выдаст - свинья не съест: не верилось мне, что зверь, которого мы ждем, оборотень, и все тут! Только залег, как в дальнем конце балки послышался треск ломаемых сучьев и кустов. Так ломиться мог человек или раненый, напуганный зверь. Я вжался в землю, выставил ружье, и твердил себе почти непрерывно: "Спокойно! Только спокойно! Не хватало еще кого-нибудь из своих треснуть!.." Самовнушение помогло, ствол перестал плясать в руках. В кустах по прежнему трещало что-то, но не показывалось.
Начинало светать, с болота тянуло туманом, а отблески звезд и поблекшей луны, смешивались с первыми рассветными лучами. Видимость была - хуже не придумаешь, и все же я разглядел то, что перло в клубах тумана по дну балки. Было в этой твари что-то медвежье и барсучье одновременно: удлиненная клиновидная морда, тупо обрубанная спереди, сзади вздымалась округлой башкой с мощным загривком; шея действительно была длинновата для короткого, горбатого, бочкообразного туловища. Лапы чудища скрывал туман, но двигалось оно плоскостопо и косолапо, странно при этом прихрамывая. Может ранено? Черт его знает! Только б поближе подошло. Словно услышав мои мысли оборотень стал карабкаться на противоположный склон балки, наискось приближаясь ко мне. Еще немного и тварь из палеонтологического атласа Буриана перевалит через гребень прямо к топи. Пора, решил я, и взяв прицел несколько выше, выстрелил чудищу в горб. Зверь взвыл и... перевалил через холм не останавливаясь. Выстрелить второй раз я не успел. На ходу перезаряжаясь, я поспешил следом, слыша за спиной торопливые шаги подоспевшего Гриши. Почти одновременно мы перелетели холм и увидели нашего оборотня уже в болоте. По брюхо утопая во мху, зверь лез в сторону Волчьего острова.
- Успеет до корчей долезть! - вскрикнул Гриша, и обогнав меня, кинулся по болоту вперед.
- Осторожно! - крикнул ему я, - под островом окна!
Волчий остров был окружен с трех сторон страшными трясинами, в которых топли испокон веков коровы, лошади и люди. Гришке вроде батарейки заменили, как ни старался я, а угнаться за ним не мог.
Тварь уже влезла в кустарник, росший как забор перед трясиной. Гришка почти настиг зверя, как тот неожиданно повернув назад, выскочил на охотника из кустов. Я выстрели навскидку, тварь подкинуло, но она таки зацепила Гришу передней лапой за ногу. Уже падая, Григорий выстрелил в упор, прямо в морду зверю, и они оба, ломая кусты, рухнули в трясину. Одним рывком я оказался на берегу топи, по поверхности которой шли круги, да бурлила зловонная жижа газовыми пузырями. Вдруг, среди пузырей, показалась Гришкина голова, фыркающая и перепуганная.
- Держись Гришка! - крикнул я, и потратив некоторое время на состегивание ружейного погона, патронташа и брюшного ремня, стал бросать товарищу импровизированный канат. Гадюшатник зацепился с третьего раза, и я с трудом выволок его на берег. Как истинный охотник, Гриша ружья не бросил. Выбравшись, он долго не мог откашляться, и выплюнуть всю съеденную им грязь. Наконец он пришел в себя и попросил пить.
Показался Степан, за ним подтянулись остальные охотники.
- Где оборотень? - был первый вопрос.
- Там, - указал я ружьем на топь. Словно в доказательство моих слов со стоном поднялась со дна куча газовых пузырей, поверхность трясины всколыхнулась и затихла.
- Ф-у-ух! - разом выдохнули взмокшие от бега охотники. Один Гришка остался недоволен:
- Вот так всегда! Как что путевое подвернется, так в болоте и сгинет! Эх рассмотреть бы, да ученым показать!..
Все молча согласились с Григорием. А что это была за тварь: ископаемый реликт, борсук-переросток, медведь-инвалид, оборотень, а может и выродок-мутант из зоны отчуждения - про то достоверно знает только трясина у Волчьего острова.
А у меня с той охоты осталась подаренная Гришкой пуля, как память и талисман - вдруг и впрямь оборотень заведется...