Полисто

               

         Озеро штормило третий день. Рыжие от песка волны с рёвом бились о крутой берег. Низкие октябрьские тучи, гонимые холодным ветром, мчались в вечность. Вчерашняя попытка уехать домой закончилась тем, что набрав полную лодку воды, промокшие до нитки, мы с другом Николаем едва сумели вернуться на берег. Хорошо, что отошли-то метров на двадцать. Тяжёлая деревянная лодка не слушалась вёсел. Её разворачивало поперёк волн и  захлёстывало через низкие борта. Когда завели мотор, накатившая волна метко попала в карбюратор и видавший виды "Ветерок" обиженно чихнув заглох. Выбравшись на берег мы вылили из сапог по пол - ведра октябрьской воды и  стуча зубами потрусили в деревню.
       До революции это было центральное в округе село, с одноимённым озеру именем - Полисто. В нём была церковь, школа, да и вообще,  вплоть до шестидесятых годов край этот был обжит. У леса и болота отвоёвывались пашни и сенокосы. Трудолюбивый и неприхотливый народ ни у кого ничего не просил. Своё подворье, лес, болото да озеро кормили жихарей, а излишки вывозились на продажу. В каждой деревне отмечался какой-либо праздник. Варилось пиво, готовилось угощенье. Веселиться съезжалась вся округа. Частично война, частично политика шестидесятых - истощили местное население. Сейчас в Полисто осталось всего два дома. В одном доме, жили дремучие дед с бабкой, другой пустовал. В прошлом году утонул в озере хозяин этого дома - дядя Володя, а жена его - тётя Валя, уехала жить к сыну. Дом был ещё справный и мы устроились в нём квартировать.
          В Полисто мы приплыли на лодке уже неделю назад и время провели нескучно. Ловили рыбу, ходили на охоту. Об охоте надо рассказать  поподробнее.
         В деревне Чильцы, что в трёх верстах проживал один мой давний знакомый, который и пригласил нас на охоту ещё в первый день нашего приезда. Встречу, как водится, мы славно отметили и Васька клятвенно пообещал, что в субботу отложит все дела и поведёт нас  на лося. С  приподнятым настроением, мы отправились к себе.
      В субботу проснулись затемно. Наскоро перекусив, собрали амуницию, отвязали собаку и пошли на берег. Над озером стоял густой туман. Мы погрузились в лодку и оттолкнулись от берега. Плотную тишину нарушил рёв прогреваемого мотора. На малом газу отойдя на глубину повернули лодку на северо-восток. Мимо проплыли почерневшие кресты старого кладбища и берег исчез из виду. Ходу до Васькиной деревни - минут двадцать, но мы в тумане проплутали больше часа. Когда пришли Васьки уже не было. "Повёз ягодникам ягоды на тракторе в Ручьи к самолёту"- сообщила его мать.
  Ручьи - самая большая деревня в округе. Десять домов, "Сельпо" и аэропорт. Сюда летает "кукурузник" из райцентра.
Перевозит всё: пассажиров, водку в магазин. А осенью из болот - клюкву на большую землю. В ягодный сезон население этих мест увеличивается многократно. На заготовку клюквы съезжаются старатели со всего света. Селятся они в брошенных избах, банях, палатках. Каждое утро идут в болото, как на работу. Вечером - обратно нагруженные ревунами(заплечный мешок - идёшь и ревёшь от натуги) по двадцать - тридцать килограмм ягод.
      Наконец-то мы добрались до аэропорта. Местный аэропорт - это лужайка размером с футбольное поле и небольшим сарайчиком на краю. И если бы, не полосатый "чулок" развевающийся на шесте и облезлая вывеска "Аэропорт Ручьи", то от обычного деревенского поля, где пасут коров, не отличишь.
      Васькин трактор запряжённый санями стоял около этого сарая. Сани были нагружены мешками, а Васька - самогонкой и уже изрядно. Рядом с ним стояли несколько мужиков тоже подвыпивших. Васька обрадовался увидев нас и первым делом поинтересовался, нет-ли чего-нибудь выпить. Услышав отрицательный ответ не сильно расстроился, сказав:" Сейчас прилетит "стрекоза", привезёт водку в магазин и вмажем. Деньги есть!"- помахал при этом  двдцатипятирублёвкой.
     Я понял, что охота наша накрылась медным тазом. Васька о ней даже и не вспомнил. Без всякой надежды я сказал: "Вась, мы же договаривались на охоту сегодня  идти". Васька почесал затылок и ни чуть не смущаясь сказал, что утром пришла женщина - ягодница, попросила вывезти ягоды, обещала хорошо заплатить. И сразу бутылку дала. Естественно устоять от такого соблазна он был не в силах. 
   В небе послышался мелодичный рокот и вскоре из облаков вынырнул жёлто - зелёный АН-2. Народ оживился, из вокзальчика вышли три женщины. Одна из них, сказала Ваське, что если поможет погрузить мешки в самолёт, то добавит ещё десятку. Самолёт, фонтанами взметая лужи, пробежал по полю. Взревев развернулся и подрулил на стоянку. Из самолёта стали выходить пассажиры: несколько ягодников с рюкзаками, бабка с ,визжащим в мешке, поросёнком.  Последним вышел парень в чёрном бушлате учащегося ПТУ и направился к нам. Поздоровался со всеми за руку и спросил Ваську, не собирается ли тот на охоту. Васька ответил, что у него сегодня "другая охота" и щёлкнул себя по горлу. И тут же показав на нас с Колькой сказал: "Сходи с ленинградскими. Я им обещал, да промашка вышла". Парень оглядел нас внимательно, как бы оценивая, стоит ли терять с нами время. Потом кивнул соломенным чубом: "Сейчас, за ружьём сбегаю, и собаку возьму". Санька, так звали парня, поспешил в сторону деревни, а тем временем, из самолёта стали выгружать "валюту"- ящики с водкой и вином, товар для местного "Сельпо". Добровольные грузчики были отоварены продавщицей прямо на взлётном поле и  они быстро погрузив в самолёт мешки с  ягодами, устроились на тракторных санях пустив по кругу бутылку портвея. Не успели мужики распить бутылку, как появился Санька. В том же бушлате. За плечом видавшая виды "тулка". Рыжий "гончар" на поводке, вокруг  ещё пяток разномастных псов сомнительной родословной. Мой кобель натянул поводок и зарычал на приближающихся собак. Чёрный, кудлатый "дворянин"  из местных, остановился в трёх шагах от нас и тоже оскалил зубы. Ну думаю, сейчас свара будет…. Подошёл Санька и пнул кудлатого под хвост сапогом. Кобель взвизгнул и отскочил в сторону. "Это все твои?" - спросил я. "Моя  одна, а эти с соседних дворов - добровольцы. Пошли, от них всё равно не отвяжемся"
 - сказал он, махнув рукой в сторону озера.
      Шли мы больше часа. Обогнули озеро так, что деревня оказалась на другом берегу. Серые крыши домов, размером со спичечный коробок, едва выделялись на фоне серого же берега и такой же серой воды озера. Перед заходом в лес решили перекусить. Достали из рюкзаков нехитрую снедь. Собаки, которые были на поводках, с живым интересом наблюдали за нашей перекуской, остальные псы уже рыскали в густом ольшаннике. Треск сучьев, повизгивание, полаивание доносились из кустарника. Санька престал жевать устремив внимание в сторону леса. "А ведь кого-то подняли" - сказал он, снимая со своей собаки ошейник. Рыжее пятно метнулось по опушке. Покидав в рюкзаки недоеденные куски, похватав ружья мы не сговариваясь побежали к лесу. Я на ходу отцепил свою лайку и она тут же скрылась в лесу. Собачий хор слился в единый гам. Ну просто хор имени Полкана Собакина. Продираясь сквозь гущу кустарника я услышал выстрел, за ним еще. Собаки взвыли и лай стал удаляться в глубь леса. Пробежав ещё сотню шагов, я увидел Саньку. Он ждал меня. "Ты стрелял?"- спросил я. "Да, бык с коровой были! Бык - рожищи суков семь!" - возбуждённо ответил Санька. "Так ты промахнулся?" - "Не должен, стрелял ведь шагов с тридцати". Осмотрев местность и не обнаружив следов крови, мы стали пробираться через кусты в сторону лая собак. Вскоре я потерял Саньку из виду. Николай же исчез из виду, как вошли в лес. Зато вернулся мой кобель. То ли меня охранять, то ли самому страшно? Так вдвоём и бежим по лесу. А лес дремучий. Огромные лесины вывернутые с корнями перегораживают путь. Ручьи, канавы. Через полчаса такого кросса сердце готово выскочить из груди. Остановился отдышаться. Прислушался. Собаки лают и справа от меня и слева. Побежал правее - вроде ближе. Минут сорок ещё бежал. Лай  всё слышнее. Перебрался через широкий канал  по поваленной осине. Кобель мой, тем временем, уже на крутой берег выбрался. Встал в стойку. И туда - на лай. А лай - то рядом! Взбираюсь по косогору и вижу: на расстоянии верного выстрела - сохатый. Рога  у него больше метра в размахе. Стоит грудью ко мне, но меня не видит, увлёкся собаками. Надоело от них драпать. Остановился. Собаки вокруг него кольцом. Облаивают. Стоит бык и  лениво рожищами от собак, как от мух назойливых, отмахивается. Ну, прямо картина Шишкина. Постоял я с минуту, полюбовался пейзажем. Дух перевёл, прицелился лесному великану в грудь и нажал на спусковой крючок. Грохот выстрела, собаки - навзрыд. Бык развернулся на месте, я выстрелил ему в угон. Собаки заревели и через мгновение всё стихло.
   Лось лежал за кустом орешника, собаки с остервенением драли его шкуру. Присев на поваленное дерево я закурил. Знатный трофей. Семь суков рога. Промелькнула нотка жалости, которую тут же в себе подавил. Мужчина должен в своей жизни попробовать всё! Прислушался - тишина. Достал нож, начал свежевать тушу. Один бок ободрал, перевернуть на другой сил не хватает, тяжёлый. "Где же мужики запропастились?" Только подумал, появляется Санька, сам мокрый  с ног до головы, ну просто ручьём с него вода. А в глазах азарт. "Ты где так намок?"  - "Через канал плыл, когда выстрелы услышал". - "Ладно, давай помоги мне перевернуть лося, и дуй в Ручьи за Васькой, иначе простынешь" - перебил я его. Вдвоём, мы с трудом перевернули тушу и Санька побежал в деревню. Вскоре подошел Николай. Делясь впечатлениями, мы разделали тушу. Через два часа пришли шесть мужиков из деревни, да нас - двое, а всего мяса забрать не смогли. Остаток туши завалили лапником. Васька сказал, что скажет в деревне людям, придут и унесут остатки, ничего не пропадёт. Пятьдесят килограммов за плечами. Рога лосиные цепляются за всё, что не попадя. Как их только хозяин бывший носил. Пусть кто - то скажет, что охота это просто!   
     Возле реки стоял Васькин трактор с санями. Какое счастье скинуть, врезавшиеся в плечи, ремни рюкзака и повалиться на сенную подстилку в сани. Смеркалось, когда подъехали к причалу. Погрузились в лодку. Долго прощались. В Полисто добирались на ощупь, в кромешной тьме. Сил готовить ужин не было. Выпили по стакану за охоту, пожевали консервов и уснули, как убитые.
     Проснулись ещё затемно. Изба выстыла. Растопили печь, решили пожарить печёнку. Пошёл на веранду, где вечером положили добычу и там же забыли собаку. Пес - губа не дура, отъел полпечёнки. Килограмма три оставил. Поделился по братски, или не осилить было. Хотел по роже кобелю - остатками. Жалко стало, не кобеля - печенку. Обрезал край печёнки, с которого собака грызла, помыл да на сковородку. Аромат пошёл! Слюнки потекли, в животе заурчало. Печёнка готовится быстро. Обжарил на большом огне с двух сторон, лучку туда репчатого, перчику, соли - естественно. Крышкой сковородку закрыл, да потушил, минут десять. Вкусней лосиной печенки я не знаю. Под печёнку, конечно, выпили. Сковороду вымакали хлебом - мыть не надо. Ещё поспали. Проснулись, было светло. В избе было тепло, на печке уютно посапывал носом чайник. Попили чаю. Решили поехать на озеро снять, поставленные третьего дня, сети. Улов оказался отменный. Щука на шесть кило, судаки приличные, лещи - величиной со столовский поднос, чехонь - размером с казачью шашку.  Больше центнера, в целом, получилось.
      Пока перебрали сети завечерело. Решили, на завтра домой. На ужин готовили рыбу по веряжски. Веряжа - местная деревня.  Ведет она своё название от Варягов.  Куски рыбы разных сортов (судак, лещ, налим и т. д.) обжариваются в большой сковороде. Затем на рыбу укладывается слой рубленного репчатого лука, который закрывается слоем сырого картофеля, порезанного кружочками. Посолить, поперчить и залить всё это  "безобразие" молоком. Тушить под крышкой до готовности.  Молоком нас угостили соседи, в ответ на угощение мясом и рыбой. Блюдо удалось на славу. Вот случай, когда водка необходима. Допили остатки.
 Утром проснулись - светало. С озера доносился шум прибоя. За ночь оно разгулялось не на шутку. Решили попытаться отойти подальше от берега, там волны поменьше...
  "Что будем делать?"- придя в хату и развесив у печки мокрую одежду, спросил меня Колька, как будто я мог, что- то особое предложить. "Надо ждать, может стихнет озеро" - ответил я. К вечеру пришёл дед. Сказал, что натоплена баня, они с бабкой уже помылись, предложил погреться и нам. Баней это сооружение назвать было трудно. Полы сгнившие, полок, как куриный насест. Вместо печи, какое - то странное сооружение. Всё чёрное от копоти. Но мы были рады. Раздевшись в убогом предбаннике, мы с  опаской забрались на узкую доску полка. Доска жалобно затрещала, но выдержала. Я зачерпнул ковш кипятку и бросил на камни. Камни зашипели, и вместе с хлопьями сажи к нам устремился жар. Мылись уже впотьмах, света-то в бане не было. Прогрелись мы неплохо, а домой пришли грязнее чем были до бани. Долго ржали друг над другом, когда, при электрическом освещении увидели вымазанные сажей щёки, плечи, спины. Хорошо, что на плите стояло ведро с горячей водой.
      На следующее утро ветер поменялся и волны стали поменьше. Отвернув ботфорты на сапогах, мы волоком потащили лодку вдоль берега озера по направлению к реке. По которой нам предстоял путь к дому. Путь в двадцать пять километров, по мелководной извилистой речушке, текущей среди безлюдного заболоченного леса. Через два часа упорного бурлацкого труда, мокрые и снаружи - от захлёстывающих волн и изнутри - от пота, мы втащили лодку в устье реки Цевлы. Позвали кобеля, усадили его в лодку, забрались сами. Я - в носу, пёс - в середине, Николай - в корме. Наматывает Колян кнут на маховик мотора, дёргает. Мотор не заводится, а кончик кнута - хлесть по носу пса. Пёс лежал мордой вперёд, ничего не понял, но развернулся и сел.  Колян увлечен мотором этого не видит. Дёргает кнут снова, мотор завёлся, а кончик кнута кобелю - по ушам. Кобель порывается в сторону Коляна и за задницу - его. Не сильно, а как бы, предупреждая. Колян от неожиданности чуть за борт не выпрыгнул, только руками замахал, удерживая равновесие. "Убери кобеля, он меня укусил". Я от смеха тоже чуть за борт не вывалился. Успокоились. Мотор прогрелся, Николай дал газу, тронулись. Тяжёлая посудина гружёная как баржа, против течения едва ползёт зарываясь носом в волну. Проплыли может час, мотор зачихал и заглох. В наступившей звенящей тишине слышался только плеск воды о борт лодки, да отдалённое щебетание лесных птиц. "Кончился бензин" - объявил Колян трагическим тоном. "Надо думать!  С такой поклажей, расход бензина  много  больше"- сказал я. Посливали в бензобак остатки топлива со всех канистр, получилось литров шесть. Колян принялся заводить мотор, пёс внимательно смотрел на него. Видимо почуяв взгляд собаки Колян оглянулся, я подтянул собаку к себе и стал держать её за ошейник. Колян дёргал за кнут, а пёс с каждым рывком взрыкивал и дёргался в его сторону. После нескольких попыток мотор завёлся, но что-то отлетело в сторону и булькнуло в воду. Колян протянул руку чтобы включить ход, а рукоятки на месте не оказалось - это она, булькнула оказывается, сыграв с нами злую шутку. Мотор работал, но толку от него - только шум.  Попытки включить винт оказались бесплодными. Ничего не оставалось, как садиться за вёсла и грести, грести и грести. Гребли по очереди по сто гребков,  подшучивая друг над другом.
 Идём на моторе марки "ветерок два - м", подразумевая, что два м - это два мудака. Ладони от вёсел в кровавых лохмотьях, на небе уже звёзды. Наше судно вползает в озеро, значит на вёслах мы прошли около десяти километров. Озеро называется Озерявка. Озерявка она и есть, лужа гектаров на десять. Глубина воды от десяти  до пятидесяти сантиметров, вместо дна торфяная буза. Лодками пробит фарватер, обозначенный редкими вешками. Добрались мы до середины этой лужи, пока различали во тьме вешки, а когда совсем стемнело, сбились и повисли в торфяной жиже. Ни туда - ни сюда. Вымотались окончательно. Попытались спать. Хотел псом, как одеялом прикрыться, а он сам под меня лезет греться, тоже холодно. Ветер пронизывал влажную одежду. С неба моросил мелкий дождь, переходящий в ледяную крупу. Несмотря на дикую усталость, спать в такой "комфортной" обстановке расхотелось. Полежав с полчаса и окончательно окоченев, я позвал приятеля. "Николай, ты спишь?" - "Нет, сначала уснул, но от холода проснулся, теперь тихо сам себе замерзаю". Я сел в лодке, огляделся. Вылез, обгрызенный с одного края, блин луны. Чёрная торфяная вода ответила тусклым мерцанием. Проявились очертания берегов. Но главное, я увидел, прямо по курсу, вешку фарватера, до которой было всего-то три метра. Сев за вёсла я воткнул их в жижу, упёрся и лодка медленно поползла к вешке. Три хороших гребка и лодка свободно плывёт по фарватеру. Я немного согрелся пройдя на вёслах с четверть часа. Колян предложил сменить меня, тоже погреться захотел. Ещё через минут двадцать мы пристали к поросшему кустарником берегу. Привязав лодку, нашли в гуще кустов сухое местечко, развели костерок, согрели чаю. Провели ревизию своих рюкзаков. Наскребли: чёрствую горбушку черняги, банку сгущёнки и банку килек в томате. "Стакан бы сейчас" - мечтательно сказал Колян, прихлёбывая из кружки чай со сгущёнкой. Откуда-то из сокровенной глубины, Колян достал измочаленную пачку "Беломора", в которой оказалось всего две помятые папиросы. Покурили. От костра шёл жар, как от печки. Густые кусты стояли, как стены, смыкаясь над нами. Было тепло и уютно. Одежда подсохла, Колян что - то рассказывал, я так и уснул под его байки. Проснулись одновременно, где-то недалеко тарахтел мотор. Быстро собрали пожитки, и вышли к реке. Звук мотора приближался. Через некоторое время, мы увидели лодку, а в лодке улыбающаяся во весь рот, физиономия моего шурина, который ехал искать нас, заблудших.

Декабрь 2007г.