Это была хорошо поставленная сцена и актёры отлично знали свои роли, свет и грим были подобраны идеально, декорации заслуживали всех похвал. Постановка была не нова для этой пары, правда, в таком дуэте они работали впервые. Сама же пьеса была стара как мир.
Он не смотрел на неё, а глядел своё отражение в зеркале, легко и грустно, и как будто невзначай, словно огорчённо вглядывался в несуществующий галстук, узел которого никак не хотел завязываться правильно. Она смотрела куда-то мимо него, глаза цвета апрельского льда, отстраненно смотрели в черноту коридора.
В маленькой комнатке желтела лампа и было очень тихо, или это он просто не слышал больше, как бьётся ее сердце? Должно быть, просто задумался - о чём она сейчас думает?
Тяжело щёлкнула зажигалка, выдох, и глубокая затяжка, и его лёгкие наполнились горьким дымом, словно горели не крошки табака, а пластмассовая стружка, но так было даже лучше: иногда единственный способ узнать, жив ли ты ещё - почувствовать боль.
Он тяжело посмотрел на неё, воспалённые бессонницей и дешёвым алкоголем глаза почти ничего не видели, все тонуло в багровой пелене тумана, но её он видел как никогда ясно; пугающе-неподвижный взгляд, бесстрастный, как у объектива фотокамеры, тёмно-зелёных глаз, которые, казалось, никогда не знали улыбки. Но это была всего лишь маска, будь я проклят, и она отлично это знала, но, как и всегда, отвела взгляд и спрятала лицо в локонах тёмной меди гривы волос.
Пауза была точно выверена, как будто они оба слышали невидимый метроном, она взглянула в его жестко очерченное лицо, когда он спросил ее:
- Ты хочешь что-нибудь рассказать мне?
- Что например?
- Что будет дальше с нами?
- Дальше? Будет завтра, а потом - послезавтра, и так день за днём.
- Ты прекрасно знаешь о чём я
Повисла неловкая пауза, ломкая тишина, которой не было в сценарии, и кто-то вздохнул, может быть кто-то из актёров, или режиссёр, уставший от вольных импровизаций.
Она покосилась на большой чёрный пистолет, лежавший на столе, рядом с беспомощной смятой пачкой сигарет. Он продолжил:
- Знаешь, нам, наверное, стоит расстаться.
- Почему? - она даже не попыталась изобразить удивление, впрочем, этот маленький нюанс был запланирован в постановке.
- Ты изменяешь мне.
- Неправда, - и в тот момент она была уверена в своих словах
- У меня есть твоя почта. Хочешь покажу?
- И что? Это всего лишь слова, маленькие буквы и знаки препинания.
- Это бессмысленно. И бесполезно.
Снова пауза, она встаёт, делает пару шагов и садится рядом с ним, на ушатанный диван, кладёт ему голову на плечо; жест, который передаётся от матери к дочери, на генетическом уровне - идеальный жест, чтобы подавить в себе чувство вины. Снова пауза.
- Ты любишь меня?
- Относительно.
- Понятно.
- Понимаешь, дело не в тебе, дело во мне. Я не могу ни с кем встречаться, кажется, я не создана для этого, и потом, мы же всё равно можем быть вместе, быть хорошими друзьями? Совсем не обязательно для этого встречаться. И я, я давно сделала свой выбор, три года назад, а ты, ты слишком хороший для меня.
Она не знала, что он знает, знает всё что она сейчас сказала, всё, до последнего грёбанного слова, что он всё это уже проходил, и не раз, что даже если она искренне верит во всё, что сейчас говорит, то это всё равно - избитые штампы. Он даже поморщился от фальши, хотя знал, что она честна - вот парадокс: правда, если повторять её бессчётное количество раз, звучит фальшиво и нелепо. Он потянулся, взял бутылочку с фортепиано, сделал глоток - вязкое сладкое успокоительное, и бросил следом в глотку пригоршню таблеток, непонятно каких: то ли от сердца, то ли наркотиков, то ли обезболивающее.
Они крепко-крепко обнялись, она уткнулась ему в грудь, а он зарылся в её волосы. Они молчали - она чувствовала, что фальшивит, но не знала, какие слова будут верными, он - смаковал последствия пятидесяти килограммового тупого удара в затылок, от сочетания таблеток и антидепрессанта.
За окном шёл дождь, но небо было идеально гладкое, блёклого бардового цвета, ни облачка, словно капли воды сами собой появлялись в выси ноябрьского отстранённого от города вечера.
Пауза затягивалась. Он начал говорить что-то, не понимая сам что, его словно рвало словами на части, но голос был глухим и надтреснутым - от ледяной водки, которую он пил накануне, как воду; он рассказывал ей о своём прошлом, о друзьях, которые ушли, чтобы никогда не вернуться, о своих мыслях, о том, как ему тяжело жить, о поиске смысла жизни, словно хотел уместить в этот трёхминутный монолог всю свою жизнь, чтобы отдать её ей, но она не понимала его.
- Ты говоришь очевидные вещи.
Он и сам это знал, и потому замолчал. Он шепнул её на ухо, как всегда её называл в минуты невыразимой нежности.
Напротив обшарпанного дивана стояло большое зеркало, пыльное и в мутных разводах. Они смотрели друг на друга через пыльное стекло, и ему казалось, что отражения живут своей собственной жизнью, что они счастливо ласкают друг друга в том тёмном пыльном мирке зазеркалья, где лишь только они двое и уютная комната в старом доме. Зеркала куда забавнее телевизора.
Он тихонько прошептал, словно прочёл последнюю молитву:
- Может, начнём всё сначала? - он сам и не верил в это, да и боги глухи и слепы к таким просьбам.
- Зачем? Я не смогу.
- Ты давно решила уйти?
- Не знаю. Несколько недель назад, наверное.
Глухой сдавленный стон, но он до звона в ушах стиснул зубы, и когда тьма внутри подступила к горлу и начала душить его, он сдавленно прошептал:
- Знаешь, если бы тебе нужно было моё сердце, я бы не задумываясь отдал его тебе. Я люблю тебе. Я хочу чтобы ты была счастлива, - что-то сломалось внутри него.
Наверное, она услышала это и ей стало страшно, и потому она молчала.
- Я люблю тебя. Я всегда буду ждать тебя. А теперь я плачу, - и он действительно обронил несколько слёз и провёл её нежными пальцами по влажным глазам. Она что-то прошептала, словно промурлыкала, он не понял что, но смысл слов был не важен: слова часто лгут. У неё было золотое сердце.
Взгляд на часы, невзначай.
- Мне надо идти.
- Ещё несколько минут, - и они пролетают, как один вздох.
Последний поцелуй, она подарила его из сострадания, а он затянулся им, как последней сигаретой перед расстрелом.
- Прощай.
И она ушла. Занавес.
А он, сидя за декорациями спектакля, которым была его жизнь, курил - сигарета за сигаретой. Спектакль удался, хотя он и жил своей ролью, всё равно ощущал себя лишь персонажем в чьей-то невидимой и бессмысленной постановке. Это омерзительное чувство.
Хотелось выпить чего-нибудь отупляющего, ощутить мягкие удары алкоголя по нервной системе. Хотелось взять пистолет и раскроить себе череп, чтобы вынуть оттуда боль. Если бы в доме были наркотики, он не задумываясь сожрал бы всё. Когда закрываешь глаза, смотришь в себя - в черноту.
Он прокручивал в памяти каждое мгновение из тех, что они были вместе, но жить в воспоминаниях, как собирать разбитое зеркало - осколки режут, да и не увидишь ничего толком. Осталось лишь воспоминание чего-то большого и тёплого. Но теперь тепло ушло
Он думал о ней - у неё было золотое сердце, она так и лучилась светом, согревала всех кто рядом, слово хотела вызвать добрую улыбку у каждого. Она была прекрасна.
Она хотела любить всех. И что бы все любили её.
Но она забыла, что «всех» - значит «никого», словно капризный ребёнок, который хочет одновременно все игрушки на свете.
Шлюха с золотым сердцем, механическим золотым механизмом, настроенным так, чтобы его все любили и восхищались им. Золотой капкан, в который его угораздило попасть, он ничего не мог с этим поделать.
А что будет, если завод кончится и позолота осыплется? Но такого не будет, золотые сердца живут вечно. Выхода нет, оставалось лишь накачивать себя всякой дрянью, в надежде что в один прекрасный день проснёшься свободным.
Нужно просто пережить эту ночь, сигарета за сигаретой, но челюсти тьмы сжимали комнату в тисках, парабола бытия стремилась в мрачную бесконечность. Наедине с целым миром, безнадёжно затерянного во мраке отчаяния. Эмбрионы надежды мёртворожденны. Тишина - только эхо мёртвых листьев и стонов дождя.
Вернись ко мне, я сломаю твоё золотое сердце, и вырву своё, слишком большое для меня одного, я втисну его в твою грудь, и на миг - прежде чем я сдохну, ты ощутишь то, что чувствовал я: Бесконечность