Она ломала привычную картину жизни, такой беззаботной, бездумной, быстротечной…
Солнце стояло в зените. Деревья, кусты тянулись своими ветками к теплу. Даже самая маленькая травка, почувствовав весну, старалась стать выше и ярче. Ошалевшие от ослепительного света насекомые кружили в хороводе, выписывая бесчисленные пируэты, ловя теплые, свежие потоки воздуха. Дети резвились. Родители, лениво прикрыв глаза, мечтали о чем-то или о ком-то. Дворники шуршали щетиной новых мётел, стараясь попасть в такт музыке из хриплого репродуктора. Пряный запах прошлогодней листвы, потревоженной блюстителями чистоты, смешивался с запахом свежей масляной краски, дымом над кучами уже собранного мусора, запахом шашлыков и разливного пива. Поп-корн и сладкая вата добавляли в палитру неповторимый аромат, присущий парку в весенний предпраздничный день. Торговки, совсем недавно вдрызг разругавшись, уже, как лучшие подруги, сплетничали, обсуждали детей и их мамаш. Продавцы воздушных шаров взглядом провожали гуляющие парочки… И весь парк, кажется, наслаждался грохотом каруселей, визгом детворы, треском, шуршанием, жужжанием… Жизнью…
… она ломала всю привычную картину этой самой жизни…
На самом краю скамейки, традиционно яркой и безобразной, пристроилась пожилая женщина. Опущенные на колени руки держали мятый листок бумаги. Прикрытые веки скрывали взгляд. Сбившуюся набок прическу трепал ветерок. Солнце блуждало в седых волосах, образуя нимб вокруг головы. Упавшие плечи, казалось, несли какую-то тяжкую ношу, и выцветшая шаль и вязанная самодельная кофта никак не могли смягчить тяжесть этого груза. Смуглые руки в морщинах, как подрубленные ветки, безжизненны и беззащитны. Ни одного движения. Монолит. Изваяние… Серое, скучное, старое…
Избалованный родительским вниманием карапуз, хвастая игрушкой ли, своим ли умением, разогнал чудо-машину на радиоуправлении и с размаху уткнулся блестящим бампером в давно стоптанные, видевшие не одну весну коричневые исцарапанные боты. Женщина вздрогнула. Подняла взгляд, потеряв мысль. Губы дрогнули в улыбке. Руки потянулись к сумке, в которой, казалось, мог бы уместиться целый рынок. Пошарив в ней, дама извлекла на свет кулёк с карамелью. Переложила несколько на ладонь и протянула мальчугану. Тот смерил ещё недавно недвижную статую взглядом, оценил невзрачную обёртку карамели и отвернулся, направив к новым приключениям свой supercar, пугая голубей и разгоняя воробьёв…
Заныло где-то внизу живота, застучало дряхлое сердце. Рука бессильно опустилась. Комок подступил к горлу. Всё ещё улыбаясь невпопад, старушка заплакала. Солнце старалось осушить слёзы, а они всё текли по щекам, не слушая упреков, не обращая внимания на окружающих. Вся жизнь отразилась в них. В каждой капле, в каждом мгновении, в каждом вдохе, в каждом выдохе старой женщины. Сердце открылось Миру. Глаза остановились - взгляд в одну точку. Соль на губах, блестит в капле воды. Слеза застыла на миг, поймала солнечный луч и тяжело сорвалась на исписанный лист бумаги.
Сколько раз она плакала в своей жизни. Как счастлива она была, когда живой, тёплый, родной комочек, прижатый к груди, улыбался во сне! Слеза падает, и буквы на листке расплываются в улыбке. Первые детские недуги. Страшно. Больно. За другого. А что, если? А вдруг? Боже, за что? Отдай ей эту боль! Буквы растекаются в недоброй гримасе. Промокшая бумага сохнет под лучами весеннего солнца. В детстве все скоротечно. Тревоги сменяются слезами радости от первого слова, первого шага, первых рисунков на старых обоях… Первое сентября. Первые буквы. Синяки и шишки чернильного цвета. Первая учительница, новые друзья и предпочтения, а рядом она, с нотациями, наказаниями, непониманием. Как хочется, чтобы была она, как у соседа по парте: молодая, красивая, богатая. Как здорово после школы, вместо Пушкина и логарифмов, оставив домашние дела и заботы, рвануть в кино, а потом на танцы, а затем… Как раздражают её слезы, как больно становится, тоскливо и стыдно. А она не упрекает, не ругает. Только плачет…
«Мамочки, что же он делает со мной? Господи, не оставь моего мальчика!» Всё меньше слез радости. Больше тревоги. Первые девочки, первые поцелуи, пушок над верхней губой. Характер. Весь в отца. Всё надо попробовать. Быть первым. Быть сильным. Как телёнок, теряя энергию на выражение чувств, натыкаясь на все столбы и ограды. Первую зарплату, первые сомнения, первую любовь, первую разлуку, всю жизнь ей, будто бы ей своей мало… Первые шаги по карьерной лестнице… Она пожалеет. Первые успехи… Она поплачет. Первое предательство… Она простит. Она…
Она ломала привычную картину жизни, такой беспечной, бестолковой, бесконечной. Уже и слёз то нет. Обмякла. Сидит на скамейке. Солнце ушло освещать другие парки. Деревья успели устроить на ветках птиц на ночлег. Луна на голубом ещё небе…
Она умерла, сидя на скамейке. Приехала «Скорая». Посуетились. Увезли. Оставили лишь пакет с карамелью и листок бумаги затоптали. И от расплывшихся букв осталось лишь: «…забыл совсем. Хоть иногда пиши. Твоя мама».