Из детства. Короткие рассказы

Сергей Цлаф
Мне было лет четырнадцать? Да, именно, четырнадцать. Апрель подходил к концу, дни стали длинными, вечера тёплыми. Я был влюблён по уши, хотелось гулять, петь песни, что-нибудь спереть, и покататься на велосипеде перед домом возлюбленной. Возлюбленная болела, петь я не умел, за последнее «спереть» задница ещё не отошла от ремня, велосипед ржавел в сарае на даче. Осталось только гулять. Гулять было с кем, было где, но, надвигались экзамены.

Я сидел за столом и чертил параболы. Папа пришёл с работы, мама налила ему горячайший куриный бульон, в котором он любил подсчитывать жиринки, вводя коэффициент натяжения поверхности. Бабушка перечитывала Лермонтова, чего не делала со дня окончания гимназии. Всё некогда было. Мирный семейный вечер, который я превратил в войну миров, ответив на телефонный звонок друга Лёшки, пригласившего прошвырнуться на берег канала, и выкурить по стибренной у его отца сигарете «Лайка». Я пообещал пойти.

С ласковым лицом пришёл на кухню, перешагнув через спящего эрдель-терьера Домби, и сказал маме, что мне надо помочь Лёшке с гиперболой. Папа оторвался от бульона, и с любопытством посмотрел на меня. Он-то знал, что с гиперболами у Лёшки лучше, чем у меня с параболами. Мама была огорчена пед.советом в школе, поэтому, посмотрев на папу, и подумав, ответила отказом. Но я обещал пойти! Другу обещал покурить вместе с ним!

Папа попросил добавки бульона, я ещё ласковее обратился к маме, и получил то же: «Нет!», сказанное в категоричной форме. «Да и хрен с ним!» - ответил я.  «Если звёзды зажигаются,  значит это кому-то нужно…» Они зажглись в моих глазах. Заклёпки черпака не выдержали удара по моей голове, головка этого прибора отвалилась от рукояти, и, глухо стукнувшись об пол, замерла под столом. Папа поперхнулся горячим бульоном, стал топать ногами, и бить руками себя в грудь, как Теркоц (имя гориллы из старого трофейного американского фильма "Тарзан"). Лицо папы покраснело, потом побагровело. Прямая линия жизни превратилась в синусоиду.

Бабушка, услышав донёсшиеся до неё из кухни странные звуки, с трудом оторвалась от «Измаил-бея», и направилась в область разражающегося кризиса. Увидев своего любимого Лёвушку цветом индейца-чероки, и с глазами жука-короеда, она бросилась к нему на помощь, не обращая внимания на пол. На полу от поднятого людьми шума проснулся Домби. И, когда бабушка перешагивала через него, встал, чтобы попить водички. Домби был крупным эрделем, а бабушка миниатюрной женщиной. Посему, она оказалась на собаке верхом.

Домби от неожиданности перешёл на галоп, бабушка схватила его за уши, и так они прискакали на поле боя. Следует заметить, что всё это происходило на кухне площадью шесть с половиной квадратных метров. Папа, оправившись от нападения бульона, схватился за живот, увидев скакавшую бабушку. «Ни хрена себе!» - сказал я.  «Если….»  Подзатыльник выбил из меня формулу параболы, и она плюхнулась в папин бульон. Домби доскакал до середины кухни, и упал к маминым ногам вместе с кричащей наездницей. Папа с мамой стали поднимать бабушку, я - совершенно обалдевшего эрделя. Вдруг все обиделись друг на друга. Мама на меня, папа на бульон, бабушка на Домби, я на половник. Потом все помирились, и стали пить и лакать воду. За окном свистел Лёшка.

«Лёшенька, зайди к нам, пожалуйста…» - по-доброму сказала ему моя мама, открыв окно. Лёшка побежал в подъезд, не понимая, какой опасности он себя подвергает.  «Адя, а зачем ты позвала его?» - спросил папа.  «Узнать, неужели он тоже так ругается, как наш Серёжа?» - педагогическая жилка никогда не покидала маму. Вошёл Лёшка. Улыбаясь, обвёл всех взглядом. Внимательно посмотрел на мой лоб. Подошёл ближе, присмотрелся, и, разведя руки, сказал: «Ну, и ни хрена себе!»

В открытые окна нашей квартиры дул свежий ветер апрельского вечера. На кухне пили чай, вспоминая прошедшие годы юности, папа с мамой и Лёшкины родители. Бабушка читала Лермонтова, рядом с ней сопел Домби, а мы с Лёшкой чертили косинусоиды в моей комнате. Я, почёсывая огромную шишку на лбу, а он правую ягодицу. Но, мы знали, что завтра нас ожидает новый прекрасный день, берег канала и две сигареты «Лайка».