Сон — естественный физиологический процесс пребывания в состоянии с минимальным уровнем мозговой деятельности и пониженной реакцией на окружающий мир, присущий млекопитающим, птицам, рыбам и некоторым другим животным, в том числе насекомым (например, дрозофилам).
Возможно, вы знаете, что сон человека состоит из повторяющихся фаз.
Первая фаза – дремота. Обычный процесс засыпания. Процесс нахождения между сном и явью. Если в такой момент человека разбудить, он даже не поймет, что он засыпал.
Вторая фаза – переход из дремоты в глубокий сон. Она длится где-то 15-20 минут, погружая нас в третью фазу - сам глубокий сон.
Четвертая фаза – еще более глубокий сон. Глупое определение. Проще говоря, это – полный вырубон.
Проходит 20-30 минут, и мозг начинает «обратный отсчет», пытаясь вернуться во вторую фазу сна, но не просыпается, а издевательски переходит в пятую фазу – фазу парадоксального сна.
Парадоксальным он называется потому, что мозг начинает работать почти в полную силу, дыхание учащается, глаза под веками начинают совершать сумасшедшие движения, а мышцы пребывают в полной расслабленности, так называемой атонии (от греч. atonia — расслабление). Эта пятая фаза длится всего-то – ничего. Пять минут. Но каких!!! Самые яркие по краскам и по эмоциям сны снятся именно в эти пять минут.
За парадоксальный сон отвечает так называемое голубое пятно – ядро, расположенное в стволе мозга. Если у человека удалить микрообласть этого ядра, отвечающую за атонию, он будет осуществлять все действия, которые с ним происходят во сне, не просыпаясь. Ходить по крыше, курить, мочиться в шкаф, резать вены и т.д.
После того, как пятая фаза заканчивается, в строгой последовательности повторяются вторая, третья и четвертая фазы сна, в медицине эти фазы носят общее название – медленный сон. Весь цикл занимает около часа. К концу ночи пятая фаза увеличивается, поэтому самые запоминающиеся сны снятся под утро.
Пятая фаза – это быстрый сон.
Никаких отличий от реальной жизни. Моей жизни. С минимальным уровнем мозговой деятельности и пониженной реакцией на окружающий мир, в обществе других животных, в том числе насекомых (например, дрозофил).
Первая фаза жизни. Детство.
Небольшой город. Старые дома. Плохие дороги. Обшарпанный роддом. Прошло почти 30 лет. Ничего не изменилось. Здесь всегда туман. Рядом много воды, поэтому, наверное. Да и как может быть иначе. Процесс засыпания – это всегда погружение в туман. В дымку. Рождение – прикладывание тяжелой головы к мягкой подушке. Детство - блуждание в сизоватом тумане полудремы.
Розовое платье, оранжевая скакалка с красными пластмассовыми ручками. По разбитой дороге, спотыкаясь и сдирая колени, маленькая девочка. Прыг-скок. Больно. Встала. Прыг-скок. Не плачет, потому что тихо, туман, никого нет рядом. Нет смысла плакать, если некому пожалеть. А есть ли смысл подниматься и прыгать через оранжевую скакалку дальше? Ответ очевиден, но она почему-то прыгает. Белые гульфики уже запачканы натекшей с разбитых коленей кровью. Но девочка настолько увлечена процессом, что этого не замечает. Уже в первой фазе своего сна девочка быстро привыкает к боли.
Это тот утренний час провинциального города, когда взрослые на работе, дети – в школе, пенсионеры уже прошлись по единственному магазину/аптеке/больнице. И сейчас – тишина. Тишина и туман. И девочка с этой глупой скакалкой. Непозволительно громко топающая, непозволительно весело напевающая, непозволительно сильно испачкавшаяся. Такое поведение не может быть незамеченным. И не может остаться безнаказанным.
Вторая фаза жизни. Мама.
Она всегда появляется внезапно. Всегда в выцветшей кофте с оттянутыми локтями, в обуви со смятыми пятками. Всегда сутулая. Всегда с тяжелыми сумками, с этими тряпичными, вельветовыми сумками в мелкий рубчик, пыльными и пахнущими всеми своими ношами. Мама. Она всегда быстрая, острая. Всегда с выбившимися на лицо прядями жидких светлых волос. Всегда старая.
Мама врывается из тумана на пятачок видимого пространства, где только что маленькая девочка в грязном розовом платье, в очередной раз, споткнувшись на разбитой дороге, пытается встать. Она почти бегом подбегает к девочке, рывком поднимает ее от земли, хватая за воротничок розового платья. Маленькие перламутровые пуговички сыплются на дорогу, проваливаются в трещины и выбоины на асфальте. Тонкие белые ниточки трещат и местами лопаются. Девочке не больно. Но она начинает плакать. Это очень странная девочка. Она редко плачет от боли. Но часто плачет от чего-то другого. Более сильного.
Мама.
Мама говорит девочке, что та не пошла сегодня в детский сад, потому что болеет. Она должна была весь день сидеть дома, потому что болеет. Она не должна была надевать новое платье и вазюкаться в грязной дорожной пыли, потому что болеет. Она не должна была скакать по улице со своей глупой скакалкой и разбивать себе колени, потому что она, черт бы ее побрал, болеет!
Завтра все в городке будут знать, что ее мама лгунья, а девочка – симулянтка. А это плохо. И это не правда. Потому что, на самом деле, мама не лгунья. Потому что это девочка обманула маму, притворившись больной, а теперь еще и опозорила ее перед соседями и воспитателями, которым, несомненно, все доложат.
Мама всегда рядом в нужный момент. Мама всегда вытаскивала девочку из дремоты. Всегда помогала окунуться ей в фазу глубокого сна. В жизнь, максимально приближенную к реальной.
Третья фаза жизни. Школа.
Она рядом с домом, где девочка живет с мамой.
Мимо нее невозможно пройти незамеченной, невозможно убежать вдоль железнодорожных рельс в тупик, спрятаться в старом, прогнившем вагоне и отсидеть там несколько часов. А потом невозможно вернуться домой, так же незаметно пройдя мимо той же школы. Невозможно не столкнуться с учителями или одноклассниками, которые всегда готовы тебе помочь грызть гранит науки чаще и усерднее. Всегда готовы сказать, когда, во сколько и где они видели тебя. Всегда готовы выдвинуть идею, почему ты прогуливаешь уроки на этот раз.
Девочку часто бьют. Потому что девочка на переменах сидит на школьном полу и рисует, а не курит за углом школы.
И девочка начинает курить за углом школы. Но глупая девочка не перестает при этом рисовать.
Теперь она сидит на переменах в школьном саду, облокотившись о холодную кирпичную стену альма-матер, быстро курит, оставляя на губах черные следы от грифеля, и рисует.
Рисует тоже быстро. Рисует все, что видит. Чаще всего рисует своих одноклассников. Девочек и мальчиков, отбирающих друг у друга ранцы. Кидающихся тетрадями и учебниками. Дергающих и щипающих друг друга, не умея пока по-другому показывать свои симпатии. Прячущихся с сигаретой или спиртным. Малюющих бездарные граффити на стенах школы.
Девочка выработала с годами великолепную зрительную память, позволяющую ей с одного взгляда запомнить движение рук, выражение лица, траекторию полета предметов. Инстинкт самосохранения – великая вещь. Ведь если внимание одноклассников было привлечено ее частыми быстрыми взглядами, девочка неизменно была побита. Рисунки девочки всегда корректировались добавлением к ним детородных органов и нецензурных надписей. А после этого и девочка, и рисунки оставались лежать рядом, втоптанные в чернозем школьного сада.
Школа очень помогла девочке погрузится в четвертую фазу сна. В реальную жизнь.
Четвертая фаза жизни. Отец.
Он появился, когда девочка уже подросла. Когда девочка уже глубоко спит. Реально оценивая происходящее. Девочка больше не живет с мамой. Девочка больше не ходит в школу. Девочка больше не видит одноклассников. Девочка почти уже забыла, какие туманы бывают в ее родном городе. Но ощущение разбитых коленок, и слипающихся от грязи, порванных рисунков в руках еще остались.
Отец ждал ее возле двери съемной квартиры. Он сидел на пожарной лестнице, поджав под себя ноги, уткнувшись в посеревший воротник драного пальто и вонял. Вонял вокзалами, дешевым портвейном, нечистым телом, промокшими, давно не стираными носками, нищетой и старостью.
Он пьяно плакал, стоя перед ней на коленях. Вонючий отец в вонючем подъезде.
Он целовал ей руки и просил прощения. Он говорил, что счастлив, что нашел ее. Счастлив, что может посмотреть на нее. Отец сказал, что она очень красивая. И что он гордится ею.
Четвертая фаза жизни очень опасная. На четвертой фазе жизни кажется, что можно еще вернуться в третью, вторую. Вернуться в счастливую дремоту. Начать все сначала. И, может быть, все будет совсем не так, как сейчас. Может быть, все будет гораздо лучше.
Девочка впускает отца в дом. Она предлагает ему чай, ванну, ночлег. Но отец не хочет чая. Он говорит, что он слишком счастлив сейчас. Что нужно бы отметить это дело. Что он сбегает, купит хорошего вина и закуски, и они посидят вдвоем. Ведь им так много надо рассказать друг другу. Девочка дает отцу денег. Он уходит и не возвращается. А девочка ждет его еще два дня.
Пятая фаза жизни. Любовь.
Девочка никого не любила. Никогда.
Так уж вышло.
Она оказалась лунатиком. Она не знала, что такое атомния. Жила, как спящий котенок, над которым провели эксперимент и аккуратно удалили часть его голубого пятна. Играла воображаемыми шариками, охотилась на воображаемых мышей. Она никогда не знала, что такое полноценная парадоксальная фаза жизни.
Так уж вышло.
Однажды глупая девочка прочитала глупую статью в Интернете. Провела какие-то немыслимые параллели со своей никчемной жизнью. И решила, что жизнь – это всего лишь сон. В ее случае – затянувшийся медленный сон.
А сегодня девочке прижизнилось, что она умерла. И ей было хорошо. Она открыла Интернет и узнала, что сегодня – 11 лунный день календаря. В этот день все сны сулят счастье!.. И сбываются в течение одиннадцати календарных дней.
«Хорошая жизнь» - подумала девочка и улыбнулась.