Мы встречаем каждый день звуки города.
Что это - город? Только толпа многоэтажек или вереница заполненных транспортом улиц?
У города есть звуки. Он весь полон звуков. И каждый звук до того узнаваем нами, что мы сроднились с ними. Мы привыкли их слышать, совсем забыв, что они возникают.
Когда девушка торопливо идет по улице, все наполняется стуком каблуков. Известное "цок-цок"…
Странно, но город звучит картинами. Длинная череда полотен, протянувшаяся вдоль универмага и еще нескольких других магазинов, звучит для тех, кто смотрит на них беглым, спешащим взглядом. Если остается в душе. Тем, кто слышит звук городских картин, трудно пройти мимо. И тогда звуки начинают шелестеть, захлестывать, обдавать даже запахом краски и дразнить воображение: "Сколько стоит эта, с закатом?" - "50"… а за спинами говорящих то самое "цок-цок".
Когда капают с крыш сосульки, когда лед разбивается под ногами, когда снег скользкой кашей заносит под угол падения и свистом проносится над едущей по асфальту ногой, успеваешь только вскинуть руки.
И огромная ветка старого, почерневшего от сухости дерева, со всего маху упавшая на середину дороги. А затем резкое торможение машины почти впритык к рухнувшим останкам природы.
Все звуки, пронзающие сознание… Все звуки, которые вторгаются в тебя. Все звуки, с которыми живешь каждый день.
И петухи совсем перестали горланить по утрам. Разве музыканты в переходах остались, исполняя дуэтом до слез настоящие мелодии. Но чаще - поодиночке, на гитаре, и, кажется, когда-то давно - под пересекающимися проспектами, возле исполкома.- на саксофоне.
А есть другой звук. Есть немой звук. Так звучат фигуры спящих на лавочках бомжей, нищих, и тех, кто сидит на углу, на грязной картонке, став на колени, и просто молчит. Потому что вместо них говорит записка с просьбой "Христа ради", а взгляд, через толщу очков, - куда-то, сквозь воздух… И эта до того прискорбная оправданность паренька в автобусе: "Я не курю, не пью и клей не нюхаю".
Люди города научились читать в транспорте. Если в метро - то надолго, заставляя себя не слышать оглушающий грохот вагонов. Если в трамвае - так, чтобы задержать взгляд на книге и не перескочить в другой конец страницы из-за жуткой трясучки. И шелест раскрываемых книг, перевернутых страниц, разворачиваемых широкополосных газет, перелистывания глянцевых кричаще-ярких журналов… Разве это не звук?
И есть звук пива - когда пустая бутылка слишком бестактно достигает дна ржавого мусорника, заставляя обернуться при этом прохожих. Но еще более, когда эту бутылку тщательно отыскивает дедушка в сером пальто и кладет в свою сумку, такую прочную, с какой ходят за десятком кило картошки.
Голуби - такие привычные жители города, всей оравой с громким хлопаньем накинувшиеся на брошенную булочку. Горожане любят так забавляться у театров. Это как игрушка больших детей, отвыкших от свежего воздуха. Они испытывают легкий шок, когда голуби резко взлетают и взмахами крыльев поднимают такие волны воздуха, что у женщин с распущенными волосами колеблются локоны. Если идти по проспекту, голуби сыплются под ноги. Они падают, бегают, воркуют, и однажды так и остаются под ногами у прохожих, одиноко выделяясь на грязном тротуаре. Они умирают. И звук их смерти такой же, как и взмах крыла.
Терпкое шуршание, то самое, когда разворачиваешь конфету, хрустишь шоколадным батончиком с вафлей, карамелью и арахисом, наполняет большинство городских домов. Или звон тщательно протертых сухим полотенцем бокалов на праздники.
Есть раздражающие, известные всем звуки. Будь то вибрация телефона, захлопывающиеся двери квартиры напротив или вопящие соседи через стенку. Либо едкие посылы на четыре стороны всех и вся только за то, что из кармана вывалилось 25 копеек.
А еще, помните, как орет ребенок в игрушечном магазине? В деревне дети так не вопят. Потому что там нет такого количества маркетов. Это тоже не самый приятный звук. Но он так преданно сопровождает городскую жизнь.
Звуки переплетаются. У города есть своя песня. Только она иная. Песня не может состоять из противоположных звуков. А эти звуки противоположны. Они связываются в одну нить, они ходят по пятам эхом одиноких шагов по ночной улице, они пахнут дымом потухшей сигареты и также прозрачны, как капроновые чулки городской красотки. Они улыбаются нарисованными помадой губами, скрывают глаза под тенью мужской шляпы, подают руку в кожаных перчатках и изысканно оставляют росчерк на компьютерной бумаге пером "Parker’a"…
4.02.2009