- О, смотри , смотри, идет… Ну просто пугало огородное, – шептались подъездные бабки.
- Чего это он себе на голову напялил. Шляпа. Сам и есть он шляпа. Мужику уже за тридцать. Ни семьи, ни детей. Одевается, как клоун. И друзья у него клоуны, - заключила Устиновна.
- Правда не пьет, не курит. Работает. В наше то время, поди, найди непьющего то, - бубнила Акимовна, - Да еще при деньгах и с квартирой. Надо бы ему Верку из двести тринадцатой посватать. Уж больно хороша девка. Одна, ведь мается. Рожать уже пора.
- Да, что ты, - буркнула Филипповна, - Он мужик то симпатичный. И не дурак вроде. Давича, мне телевизер за так починил. А Верка, твоя дура. Сидит вечерами у окошка и семечки лузгает, деревня.
- Ой, ой, - заныла Устиновна, - Городская выискалась. Сама, поди, до двадцати годков избу мамкину подолом мела, пока тебя Иван покойный, царствие ему небесное, в город на кляче своей не увез, да на завод не устроил.
- Дура ты, Устиновна, - нахохлилась Филлиповна, - Мелешь чепуху, как мельница старая. Язык без костей.
- Нет, и все же он чудной, - хмыкнула Акимовна, - Давича видела его на крыше нашей. В пижаме белой с красным поясом. Руками туды, сюды водил. С ноги на ногу переваливался. Про китайцев такое показывали. Вот я и не пойму. Русский ведь, а китайцам подражает.
- Да какой он русский, - махнула рукой Устиновна, - Вы на лицо его гляньте, на глаза. Иврей. Чистый иврей. Они все умные и чудные. А еще, говорят, что те, которые по психушкам сидят, тоже адне ивреи. И в правительстве нашем паганом, тоже адне ивреи сидят. Да чего в нашем. У мериканцев тоже, слыхала, оне. Вот ведь а? Куды мир катится. Русскому человеку дется некуды скоро будет. Басурмане одне скоро останутся.
- Неее. Не иврей он. – твердо заключила Филлиповна. – Точно тебе говорю. Не иврей. Оне другие. Я знаю. Какой те иврей за так телевизер починит. Он поди и от чаю отказалси. Так и есть. А ты его ивреем называешь.
- Просто шляпа. Мог бы жить, как король. – вдруг сказала Акимовна – Симпатичный ведь. И умный. Положительный. Семью бы ему, да ребятишек. Он ведь с бывшей то своей развелси, я слыхала. А чего ему не хватало. Мужики оне такие, как чуть не по им, так из дому уйду. А куды оне без бабы. Без бабы оне, все одно, что малые дети.
Старушки медленно кивали в ответ, двигая головами, как китайские болванчики. Вперед и назад. Энергия, которая двигала их головы, циркулировала, и пульсировали внутри и вокруг. Эта была та же энергия, которая приводила в движение заднюю часть тела черного кобелька, который в это время нечаянно накрыл рыжую сучку из соседнего дома.
Холодное стекло. Лоб так приятно охлаждается, если прижаться к нему. Солнце встает. Он стоял у окна и размышлял. «Вот так, беру кисточку в руки, сюда краски. Начинаем рисовать новый день. Мазки ровнее. Больше лазури, больше. Никакого серого, только светлые краски. Облачно. Хм… Закрашиваем облака, солнце взойдет… » Он, стоял у окна и его пустые руки, совершали движения, как у настоящего художника, стоящего перед мольбертом.
Так, стены раздвинуть, метров на двенадцать. Тесновато тут. Теперь нащупываем струну. Ну где же она. Молчит… Нет, погоди. Зазвучит. Нужен толчок. Ага… вспомнил. Во пошло, пошло… Ух ты, какая волна, сильнее вчерашней. Где у вороны нос? Сзади. А спереди хвост. Вот это двустворчатое – оно и есть хвост. Не нужен ей другой хвост, мамой клянусь. А вот это пушистое с перьями, торчком и есть нос. Без него без этого носа, она бы летать не смогла. Волна прокатилась снизу вверх и рассыпалась искрами на головой. Огромный ее гребень забурлил в затылке и растекся по невидимым трубкам по всему телу. Я генератор высокого напряжения. Я вырабатываю миллион гигаватт в час. Этой энергии хватило бы на тысячи чайников, что бы вскипятить чай. Тааак…Сегодня пусть будут глаза. Иди в глаза. Волна хлынула в глаза и глаза заискрились, стали волшебными. Если бы их кто-то увидел сейчас, наверняка не смог бы оторваться.
- Хорошо быть волшебником, - подумал он, - Но на автобус я уже опоздал, придется ехать маршруткой. Надо нарисовать все, что бы не стоять в очереди. Не хочется совсем. Да и на работу не мешало бы побыстрее. Нагнать не нагонят. График почти свободный. Эх, обожаю эту работу. Прямо, как заказывал.
- Номер маршрутки двести десять, - сказал он себе, наливая в кружку с чайным пакетиком кипятка, - Красивое число… Двойка похожа на белого лебедя. Изящная с черным клювом голова. Он медленно плывет по реке. Что там маячит за ним в тумане? Лодка. В лодке два человека. Это два пастора. В черных мантиях и широкополых шляпах. На носу стоит худой с длинным носом. Он медленно перебирает шестом. На корме сидит толстый, почти круглый и дремлет. Идиллия, да и только. Я подхожу к берегу. Надо же. Оба пастора и даже лебедь заметили меня. Лебедь повернул ко мне свою красивую голову. Пасторы машут мне руками, приветствуя меня. Есть контакт. Энергия пошла вперед. Мостик перекинут. Теперь можно об этом вообще забыть.
Он выскочил прочь из подземелья метро на воздух с рюкзаком на спине. И легкой походкой подошел к остановке, где его ждала полупустая двести десятая.
- Странно… вот люди поднимаясь с постели утром, - размышлял он, покачиваясь на сидении, - спрашивают невидимое всевидящее око. А каким сегодня будет день? Что принесет? Радость? Удачу? А может горе? Разочарование? Удар судьбы? Кто оно - невидимое всевидящее? Как человек, я бы ответил, что это судьба, но как волшебник, категорически с этим не согласен. Это же он сам и есть. Художник, стоящий у мольберта, который рисует картину. Просто мы привыкли видеть статичные картинки… да кино, это больше чем живопись… Картины с четырьмя измерениями на плоском экране. Хорошо, что я волшебник, я могу снимать тысячу фильмов каждый день. С удовольствием выстраивая сюжет. Могу сниматься в своих фильмах. Прожить тысячу разных жизней за одну… Но… не стоит увлекаться. Выберем, что – нибудь близкое и реализуемое. Готово? Сценарий есть? Так ,так… почитаем… Ага, жизнь меняется, приходит удача… интересно… ага вот… весна, он нежно обнимает ее за талию, целует…вот они на берегу моря, нет… исправляем, океана… это остров, пусть будет Занзибар… а почему нет? Красота! Опять встреча. Что это? А ну конечно, Венеция, потом Париж… красивый шансон, снова поцелуи… уже на берегу Сены. Уютное кафе… Салатные босоножки. А почему салатные? А… это из другого сценария. Это про Нидерланды. Уютный домик на побережье…. Бла, бла, бла… Это не мой сценарий… точно! О… вот оно… песчаный берег островного пляжа… белый песок… горит костер… танцы, первобытные танцы… а душа просто, как ребенок визжит от радости и заходится от смеха. Ей нравится эта игра… Тень пальмы… пальцы немного устали, но все равно хочется играть на гитаре. Вот он встает, берет гитару, наливает себе холодный ром. Маленький глоток… поехали… Ах, этот зажигательный мотив, регги, самба, румба… трали - вали… А как она танцует, Бог ты мой… с ума можно спятить… смотреть можно до бесконечности… а пальцы играют и играют без устали… душа кружится и смеется в танце, как маленький ребенок… Так, а это что у нас тут в сценарии: ага борьба, трудности, расставания… Хм… ну да как же без испытаний то? Только мы их немного перерисуем,… красивая борьба, сладкие испытания, трогательные расставания, с уверенностью, что встреча непременно будет… Ага… вынужден уехать по работе.. куда? Швейцария… или пусть будет Чили… Она ждет, скучает… неее… скучать ей некогда, это просто где-то в душе, саднит немного, как от оскомины… Хочется обнять, прижаться к телу, целовать губы, грудь, живот и дальше все, что ниже… А что с ним… ну конечно, там в него влюбляется женщина… А он…? Ну, конечно, она ему нравится… Изменит, не изменит? Ладно поехали дальше… Ба, да вот они опять вместе, уже карабкаются куда то в горы… Значит все было как надо… А как иначе? А что иначе…? Ребенок бы плакал, а не кружился бы в танце, как сейчас… Ведь он не переносит, когда пытаются втиснуть ложь рядом с ним. Ему просто трудно дышать от этого. Он задыхается. Сценарий отличный! Внимание, дубль… нет, снимаем все с первого дубля… никаких пересъемок! Камера! Мотор!
- И вот, когда кончится день…. Ночь, год, жизнь… - споткнулся он, - А может ничего и не кончится… А было ли все это? Условности в виде отрезков времени. В виде условий игры и стереотипов… и все больше чужих, которые, как набор программ втиснуты в наши головы. А кто такой волшебник? Волшебник – это программист высокого порядка. Пишем программы стереотипов, жизней, идей и мировоззрений. И делаем это с удовольствием, с радостью, в танце и ударами в бубен… Есть одно условие, которое понятно всякому мастеру, но бывает не понятно начинающему волшебнику. Вот оно: что бы изменить что-то, нужно вовсе не хотеть ничего менять. Божеее…., какая глупость, нарушение всех канонов логики. Но это, той логики, которую мы изучали в школе, в университете и дома, внутренняя логика души не нарушена, ведь возможно все, в том числе и то, что доставляет ей радость.
Гениальность приходит с неврозом,
Как кобыла приходит с навозом…
- В школе, дома… - размышлял волшебник, - Как это все было? Вот есть проверенный сценарий – вот папин, вот мамин, вот дяди Васи, который стал директором. Выбирай любой, бери пример и действуй в этих рамках… Тебе же сказано в первом классе – дважды два четыре, а не пять… черное – это не белое, кому велено мяукать не чирикайте… И так далее… Набор условий для обработки исключительных ситуаций, так это называется в программировании. Господину программисту не помешало бы, расширить этот список… И добавить следующее – ВОЛШЕБСТВО ВОЗМОЖНО… «Ууууу»…ну вот, опять, завыли сирены – исключительная ситуация, сбой в центральном процессоре… срочно перезагрузить программу, сбросить все на жесткий диск и откатить до приемлемого состояния.
Белая палата, занавесочки на окнах. Тумбочка с апельсинами. Врач Иосиф Моисеевич.
- Вы понимаете, у вас невроз… острая реакция. Мы вас поколем, гипноз, электрофорезик. Короче, будете как новенький.
Ему откуда – то послышалось: будете, будете… продолжать дальше свою никчемную, бесцветную жизнь и обманывать себя, что все, хорошо, что так и надо, ответственность, чувство вины… новый кредит, машина, дача... должен, обязан....
- Доктор, - спросил он, - А почему все так уверены в том, что дважды два четыре?
- Видите ли, - начал, было, доктор, но осекся. И посмотрев сквозь очки, сделал грустное лицо сострадания, - Вылечим, не переживайте… И вам нужен отдых и сон. Спите… спите…
Перед глазами, закачался маятник….
Заключение.
Пальцы тронули струны гитары. Он допил ароматный ром. Посмотрел в голубое небо, потом на нее танцующую у кромки океана.
- Эх, бедолага… - вздохнул он, - А доктор все же плут! Стоп! Снято! Всем спасибо.
-Как, все же, приятно быть волшебником….