Он справил свои дела в Москве. Он возвращался домой. Он садился на попутный поезд, отходивший с Курского вокзала. Молодой, шустрый на вид проводник пропустил его без лишних церемоний. Заглянул только в его служебное удостоверение и сказал: «Пройдите туда, в конец вагона»…
В конце вагона он поставил под скамейку тяжелый, с кое-какими покупками портфель; снял пальто, положил его во всю длину на верхнюю полку, обеспечив себя тем самым спальным местом, сел за боковой столик, оперся массивной головой о крепкие жилистые кулаки, и стал безучастно наблюдать как суетятся, рассаживаясь люди:
- Маня, я тебе заняла!
- Встаньте, молодой человек, я поставлю чемодан под сиденье.
- Давай, бабка, мешки наверх закину?
- Не, милый, я их то ж под лавку подсуну, так лучше, никто не достанет…
- У меня место 47-е.
- Какие тут места? Тут общий вагон.
- Раз в билете написано, значит мое. Попрошу!
- Ишь, нервный…
Картина, одним словом, слишком знакомая. Он подумал, что мог бы, в принципе, доплатить и взять место в плацкарте, но тут же решил, что это ему ни к чему. С какой стати, если у него служебная командировка, бесплатный проезд в оба конца, да и ехать-то до его Мурынова не больше восьми часов, и лучше, умнее будет, истратить какие есть последние рубли в вагоне-ресторане. «Так я и сделаю», - запланировал он.
Он был в довольно неплохом кримпленовом костюме с жилеткой – такие в их отделе выдавали бесплатно, раз в год. Он был еще молод, но уже достаточно лыс, роста выше среднего. От крупного носа до подбородка протянулась рыжая веревка усов. Под правым глазом, в виде небольшого шрама, особая примета.
Поезд тронулся. Это послужило сигналом к тому, что жиденький старичок уставился в окно, а упитанная супружеская чета принялась разворачивать свертки, лупить вареные яйца, резать хлеб и дефицитную колбасу, практически ставшую уже знаком и символом, и эталоном, и притчей во языцех отражаемых нами времен…
Рыхлая крашеная блондинка, покопавшись в своей сумочке, вынула мандарин, очистила его длинным лакированным ногтем и, кокетливо отламывая дольки, с опаской, чтобы не брызнули соком, занялась поглощением. Поймала взгляд нашего героя – лицом показала, что внутренне улыбается, даже как бы иронизирует, мол, он тоже ей совершенно неинтересен…
- Все расселись, соколики?! – заорал проводник. – Всем хорошо?! Теперь, значится, начинаю билеты проверять! Та-ак… Ваш билетик… Ну что ты мылишься? Так я до утра проверять буду – вас тут, что сельдей в бочке! Ваш билет?.. А это что? Ни Богу свечка, ни черту кочерга!.. Нашел? Молодец…
Пассажиры стали весело поглядывать друг на друга. С бокового места, где сидел в казенном не мнущемся костюме наш герой, вагон просматривался насквозь. За окнами плыли урбанистические пейзажи. Быстро, со скоростью поезда, вечерело. Глаза старичка от световых мельканий и преломлений устали, он потер их морщинистой дланью, сел прямо, сказал:
- Да, славный город Москва! Цельный день все ходил, а и сотой доли, как теперь понимаю, не осмотрел… Да что там сотой, - добавил он, - тысячной доли не осмотрел…
- А я так ничего и не видала, - поспешила ответить ему старушка в шерстяном, спущенном на плечи платке, - как на утреннем прибыла, да как побежала за другими с котомкою. Как мы в очередь понабились… Друг на друга кричим да переживаем: хватит нам колбасы, али нет? Продавщица на штуки отпускать не желает – приказ ей вышел, либо заелась? А мы ж, кажный, не токмо себе. Вон, мне и Нюрка и Василиса (это соседки мои) деньги давали. Не привезешь кому, так обидятся… Вот мы так из магазина, да в магазин, из одной очередищи в другую, все кочевали да кочевали… А вы, я смотрю, тоже никак в рюкзачке-то колбаску везете?
- Да пять палочек взял уж, - улыбнулся старичок, только я по очередям не долго стоял. Я хитрый: не побежал за другими, как оглашенный, а потихоньку отправился в удаленный от станции магазин. Как тот Христофор Колумб, открывая Америку, правильно рассудил, так и я, в том смысле, что ежели есть магазин ближний, то значит должон быть и дальний. Заодно Москву посмотрел…
Молодой человек, под мышкой он держал плохо завернутую в газету колбасу, усмехнулся. Улыбнулась и девушка, что сидела напротив. У нее колбаса лежала на коленях и была аккуратно упакована в светлую бумагу.
- А вы за колбасой ездили? – обратился молодой человек.
- Да, - скромно ответила девушка.
- Между прочим, я вас видел, когда вы в очереди стояли…
- И я вас…
- Кто хочет выиграть «Волгу»?! – раздался звонкий голос проводника. – Покупайте лотерейные билеты! С Нового года подорожают! Берите, пока дешево, берите – не прогадаете!
- И кто ж это такой, никак курский соловей? – спросил кто-то из пассажиров.
- Он самый. Ишь, разливается…
- Новинка сезона, холодильник «Астра»! Разыгрывается только в этом сезоне!.. Во, мужик два билета взял! Кто больше?.. И вам тоже дать?.. Этот нет! Этот я не отдам! Этот я себе возьму, он бензином пахнет… Не понимаешь, дурило, по нему можно выиграть автомобиль!.. Ну, так и быть – забирайте и этот!.. Бери сразу три! Бог Троицу любит…
Наискосок от бокового столика, в другом плацкартном отсеке, сидел модный парнишка, по виду почти иностранец. Весь в бирках (по моде), с разноцветным блестящим мешком из валютного магазина «Березка». Из мешка торчали фирменные «солями»…
Супруги, развернувшие свертки, кажется, перекусили. Она, жена, забралась на верхнюю полку и стала там отдыхать. Временами, возможно, из ее живота, доносилось бурление. На него же напало философическое настроение. Он икнул и обратился к усатому дядьке, что присел с краю, чуть не в самом проходе. Мужа, видимо, удивило, что дядька, такой пожилой, одет в простую солдатскую форму:
- А вы откуда едете, если не секрет?
- Нет, не секрет. Еду я с целины. Баранку крутил…
- То есть призвали вас не надолго, как говорят, в «партизаны»?
- Так точно, на время жатвы…
- Ну, и как там, на целине, колбаса есть?
- Не-ет, только степь и эти… ну, как они?..
- Суслики?
- Да нет, ну эти…
- Хомяки?
- Ну, поют еще так: пи-и, пи-и… Эти…
- Сурки?
- Во, вспомнил! Микрокенгуру. Все удивляюсь, почему их в зоопарке не показывают?
Я одного фарами высветил, гнался, гнался за ним, а он туда-сюда, туда-сюда!..
- Зачем убивать-то было?
- А я и не убивал, не-е. Это потом уже, через несколько дней, на элеватор ехал с зерном, и на обочине мертвого заприметил… Мотор заглушил, вышел и рассмотрел: маленький такой, и хвостик, как перышко… Еще как-то их называли…
- Да это, верно, тушканчики?
- Точно!.. А колбасы нет… Хм, откуда? Только кругом одна степь, да эти… ну, как они?..
ту-турушканчики…
- А я, братцы, - встрял в разговор, распространяя винный запах, тип в оплывшем пиджаке и теплой мятой рубахе, - я, братцы мои, так наискался, так наискался… Муторно, все вокруг мутно и, к тому же, плохо соображаю. Вдруг, у самого у вокзала магазин будто. Вот он вокзал, а вот тут магазин, на углу. И на витрине что-то про колбасу… А мне же тоже надо,ее… Забегаю: очереди никакой! Фантастика! Никто не ломится, не орет… Два рубля просят, заворачивают, вежливо подают… На поезд запрыгнул, а если точнее, то втянули меня, помогли… В общем, успел. В тамбуре разворачиваю… И что вы думаете? Книга оказалась! Иван Колбасьев накатал… Вот, она, родимая... И претолстая. Было б здесь посветлее, я бы почитал…
- А ты бы, милый, больше пил, так глядишь, и совсем не тот поезд сел бы, - сказала старушка. После чего стала копаться в авоськах, разворачивать, разглядывать и нюхать колбасу:
- Ой, боюсь, не заветрится ли? - проговорила она.
Один пассажир внимательно наблюдал за ней. Вдруг лицо его исказилось, он сильно затрясся и закричал.
- Не обращайте внимания, - сказал сидящий рядом, - это сумасшедший, а я его сопровождающий. – Ну, успокойся, Вася…
Пошел по проходу нищий, в треухе и фуфайке:
- Папаши-мамаши, кормильцы наши! Не дали погибнуть один раз, не дайте в другой…
Я был батальонный разведчик,
А ен писаришко штабной.
Я был за Расею ответчик,
А ен спал с маею жаной!
Жуков подал ему двадцать копеек. В детстве он мечтал стать разведчиком.
- А ну, пошел отсюда! Пошел, пошел! – замахал на нищего проводник.
- Помните, после войны на колбасу талоны были, - говорил старичок. – Ну, отпускают, и рядом, у весов, довески лежат. Тут свет потух. Мужик меня толкает сзади: «Бери!». Я говорю: «Бери, ежли тебе надо». Он взял, и к выходу. А там уже стояли: «Кто такой? Что несешь?». Больше его не видели…
- Охотницкая колбаса – маленькая, с палец, - доносилось из-за переборки, - чего в ней хорошего, я не знаю. Как ее охотники только едят? – Соленая очень…
- Не, неправду бают, будто у нас, в Мурынове, колбасы ищи свищи, днем с огнем не сыскать. Я сам на мясокомбинате работал, - продолжал старичок, – и знаю, что там райкомовскую колбасу делали, с коньяком. Я, правда, в том цеху не работал. Не то, чтобы допуска не было, но в цеху же чисто, светло, а я в кирзачах да в навозе – я скотов в рукав загонял, такой забор перед бойней, который сужается, и выводит скотину прямо на плаху… А затем уже всех этих блеющих и мычащих превращают, как в сказке, в пельмени, в котлеты. И в открытую дверь я не раз наблюдал, как химичат, мухлюют в колбасном цеху… Вот, она, баба над чаном стоит и коньяк туда льет из бутылки прямо, разбрызгиват… А рабочий, мужик, уже наготове ждет. Как примерно останется с полбутылки, он подбежит к ней и выхватит. Она в припрыжку за ним: « Ах, такой-рассякой!». А сами забегут в раздевалку, и бутылку ту на пару допьют. Политика у них такая была…
На короткой остановке дополнительно ввалилась небольшая толпа. Впереди шла длинная женщина, плоская с плоским лицом. В руках она держала сетки и своего пьяненького мужа.
- Вот еще один читатель, - сказала старушка, имея в виду, наверное, еще и мятого типа, что вертел в руках шедевр Колбасьева.
- Наказание мое, - верещала женщина, - ведь нарочно же денег лишила и с собою взяла, а он и здесь дружков отыскал. Поглядите на выродка: стыд и срам!
Она усадила «кормильца», и мужичок сразу уронил забубенную голову на уже упомянутый боковой столик. Женщина топталась рядом. Наш герой встал, уступил ей место:
- Садитесь.
- А вы как же? – спросила та, усаживаясь.
- А я пойду в вагон-ресторан. И будьте любезны, поглядите, чтобы верхнее место не занимали, и за моим портфелем заодно. Он у вас под ногами.
- Хорошо, хорошо, погляжу.
Он пошел по вагонам, спортивно балансируя на дорожках салонов. Вагоны методично мотались и подрагивали на стыках. В одном какой-то парень, притворяясь немым, торговал сделанными фотоспособом раскладными календарями: 1) Высоцкий, 2) Сталин, 3) «Ну, погоди!» - по мультфильму о волке и зайце, 4) Голые красавицы, 5) Церковный календарь…
- Дай-ка мне Володю Высоцкого.
- Один, - показал палец псевдонемой.
- Рубль, что ли? Все в одну цену, все по рублю?..
- У-у, у-у, - утвердительно закивал продавец.
В ресторане оказалось пиво. Какая удача. Выбрал свободный стол, но пребывал в одиночестве не слишком долго.
- Разрешите? – спросил подошедший интеллигент.
- Пожалуйста…
Они стали вместе ждать официанта.
- Не понимаю, в каком я нахожусь веке? – улыбнулся интеллигент, многозначительно оглядевшись.
И правда, сидели кучей цыгане, за ними два-три стола – простолюдины в неопределенных костюмах, восточный магнат с массивным перстнем на пальце… Официант и буфетчик обслуживали в бывших несколько дней назад белыми, под стать скатертям, куртках, с одинаково увесистыми кулаками и чугунными лицами.
- Настоящие убийцы, - перехватив взгляд интеллигента, - сказал наш герой.
- Как это вы их так точно определили? – рассмеялся сосед.
- Я следователь по особо важным делам…
- Что ж, очень приятно. А я ученый, Холодцов Игорь Апполониевич.
- Апполоныч?
- Нет-нет, Апполониевич… Именно, Апполониевич.
- Ну, тогда представлюсь и я: Жуков, Александр Иванович...
- Четыре пива и яичницу с колбасой, - четко высказал он подошедшему официанту.
- И мне тоже, - сказал Холодцов.- Тоже четыре пива и яичницу с колбасой!..
Игорь Апполониевич носил волосы на пробор, глаза его шныряли, у его тонкого рта блуждала улыбка – словом, имел энергичное лицо, и выглядел несколько жуликоватым.
Холодцов сразу проглотил два стакана пива и захмелел.
- Знаете, у нас своя школа колбасологии, называется колбасный структурализм. Может быть, слышали?
- Нет, кажется, не приходилось, - ответил Жуков, - но мне было бы интересно узнать…
- Наш город, - энергично продолжал Холодцов, - благодаря этому имеет мировую известность, и основная заслуга, не побоюсь оказаться нескромным, принадлежит здесь именно мне. Именно я десять лет назад поехал в Москву и рассказал профессору Болонке о том, чем занимается наша группа. И это так заинтриговало его, что он буквально тут же приехал к нам в город, и читал на нашей кафедре семиотики спецкурс по колбасе целую неделю… Между прочим, эмигрировал…
- А что ему тут не жилось?
- Да, знаете… там, вероятно, колбасная база лучше. Другое дело, что они ее больше едят, чем изучают. Колбаса для них имеет, так сказать, прикладное значение (ваше
здоровье!)...
В Москве мне посчастливилось заглянуть в некоторые тамошние журналы (разрешили как специалисту), так, Боже мой, какая там колбаса!.. Как они умеют начинку закрутить: и спиралью, и концентрическими кругами, и волнистым горошком. А фон, фон! И сколько вкуса!
- У них порнографии много.
- Да, - тут же согласился Холодцов, - распущенности им не занимать, особенно неприятны эти, в виде… ну, этих самых. И как настоящие…
- Было дело, - сказал следователь, - накрыли мы одних с такими колбасками. По десятке получили. А пока следствие шло, и причиндалы у меня в столе валялись, вся милиция интересовалась. Войдут в кабинет, мнутся, мнутся, в основном женщины, конечно, машинистки там, паспортистки: «А что, Александр Иванович, никак группу с порнографией накрыли? И вещдоки имеются? Что-то не верится…» - «Да вот они – смотрите!» - говорю. И смотрят, краснеют аж…
А начальница паспортного стола, майорша, та даже заперлась у меня в кабинете, включила, какие были настольные лампы и юпитеры, и, пока я на обед ходил, целый час любовалась. Как в зоопарке. Совсем ошалела баба…
- Понятно. Это все понятно. Но, знаете, я больше все же изучал журналы художественные. Так там, в разрезе, у одной колбасы (поверите ли?) тончайшим образом изображалась Джоконда (смотрите, яичницу нам несут… или все же не нам?)… Вот так, из отборных сортов ветчины и фарша натуральная Джоконда!.. И улыбочка эта (он улыбнулся), и перспектива средневековая сзади... Что по сравнению с ней «Кремль», созданный нашей лабораторией, где стены зубчиками, а на башенках звездочки из сала? Кстати, целью моей теперешней поездки и был показ этой уникальной колбасы на выставке достижений народного хозяйства, на ВДНХ. Показ прошел успешно, меня представили к медали, выписали даже путевку в Дом творчества «Коктебель». Жду не дождусь, когда наступит лето, а пока… Открою вам маленький секрет. Хотя, может быть, и большой. Ну, да ладно – вы человек, как ни крути, а все-таки свой… Мы хотим переплюнуть иностранцев и по качеству, и по количеству колбасной начинки, и создать целую галерею портретов лучших представителей нашей страны: членов правительства, заслуженных деятелей науки и искусства, а также великих исторических деятелей, и, конечно, лауреатов всяческих премий. Репродукции величайших реалистов нашего времени, Глазунова и Шилова, у меня в чемоданах.
Предполагается перенести в колбасу всю палитру, все наитончайшие светотени!.. Да вы будто не слушаете?..
- Так значит передо мной тот самый руководитель, который задал нам столько работы… - сказал раздумчиво Жуков. – А ну-ка, посмотрите сюда!
И он извлек из кармана своего кримпленового пиджака небольшой прозрачный мешочек. В мешочке лежал огрызок вышеупомянутой колбасы. Огрызок был грязный и в зверских надкусах, местами рыжий от налипшего табака, так что начинку в виде Кремля, где стены зубчиками, а на башенках звездочки из сала не специалисту было бы различить трудно.
Холодцов же, только увидел и тут же всплеснул руками:
- Батюшки светы, так это ж наш первый опытный образец! Где вы его нашли?!.. Ах, из головы вон, вы же следователь… Вот видите, все в этом мире взаимосвязано и вы, хоть и косвенно, но тоже касаетесь наших проблем… Да-а, а тогда, когда этот наш опытный образец исчез из холодильной камеры, меня чуть не хватил инфаркт. Столько было потрачено сил, столько было проведено изысканий, и вот нате вам…
- А мы как искали. Вся милиция города и района, дружинники и общественность. Объявили даже тревогу в местной воинской части. Спасибо собаке – пошла по следу и разыскала преступника.
- И кто же им оказался?
- Рабочий бойного цеха Иванов. Как всегда, после работы зашел в холодильное помещение, чтобы унести кое-что на закуску и распродажу. Случайно в число похищенного попал и ваш драгоценный экземпляр… Вот я и ездил в Москву делать этому огрызку экспертизу. С точностью установлено, чья слюна, чьи отпечатки, размер зубов, и прочее. Теперь следствие, можно сказать, завершилось.
- И что ему будет?
- Да прокурор ему «вышку» сулит.
- Расстреляют, значит?
-Пока не знаю, не ясно еще. Прокурор обратился в верховные инстанции, требует смертной казни через повешенье. В порядке исключения и, так сказать, «по просьбам трудящихся». И чтобы с трансляцией по телевиденью… Пусть, говорит, поболтается, как колбаса на ветру, пусть глаза Иванову выклюет ворон, чтобы другим неповадно было, особенно в свете последних постановлений и усилений по борьбе с пьянством и спекулянством! Пусть эта казнь послужит всем назиданием. Пусть, говорит, узнают, как расхищать нашу социалистическую собственность и мешать людям науки (таким, к примеру, как вы) прославлять нашу страну на международных симпозиумах!..
- Семь сорок, - сказал официант, - и вам тоже…
- Постойте, - веско заметил Жуков, - мы заказывали яичницу с колбасой, а колбасы не было.
- Как же не было, если была, - сказал нагло официант.
- А я говорю, не было, - грозно повторил Жуков.
- Ну, тогда по три двадцать, и вы свободны.
Расплатившись и допив пиво, они разошлись по своим вагонам. Холодцов ехал в купейном. Понятно, что настоящий ученый без комфорта не может, ему по статусу просто положен комфорт.
- Не иначе, легавые, - сказал официант буфетчику, - на мордах написано, и сдачу забрали…
Вагоны болтались, скакали, как ошалелые. За окнами, по откосам, телеграфным столбам, полям, деревьям, кустам неслись и пластались тени – рукастые и ногастые, и рогастые существа… В тамбуре целовались юноша с девушкой. Худая женщина устроилась с супругом валетом. Старушка, зевая, рассматривала церковный календарь. Удушливо пахло колбасой… На полу, среди башмаков, сапогов и авосек возлежала увесистая книга Колбасьева…Жуков только приоткрыл фолиант на одной из страниц, и тут же захлопнул. Но текст, тем не менее, запечатлелся в его профессиональном мозгу:
«… стихийные, неосознанные, разрозненные выступления поваров и кухонных рабочих со временем приобретают целенаправленный характер. И основная заслуга здесь везде и во всем теоретиков Научной Кулинарии, выделивших во всемирной истории периоды жратвы, еды и пищи. Последний период неизбежно перерастает в Общепит. Завершающий период истории и гармония всего – Кулинария. Теоретики доказали, что период пищи характеризуется обогащением клиентов, появлением паразитирующих официантов и обнищанием поваров, которые не хотят жить по-старому. При этом поваров становится все больше и больше, потому что жить все труднее… И вот наступает критический момент: не завезены необходимые ингредиенты, подгорела каша, от клиентов слышатся нарекания и жалобы, свирепствует полиция – хватают поваров на улицах с поличным, с полными сумками и сетками краденых продуктов. Чаша терпения переполняется. В один прекрасный день, доведенные до отчаяния повара выскакивают в сверкающий зал с черпаками, кухонными ножами, сковородками, кастрюлями, шампурами, дуршлагами, креманками – калечат клиентов, конфискуют их кошельки устанавливают свою справедливую власть ( шеф-повар, кондитеры, калькуляторы, бригадиры)… Некоторые повара, однако, неправильно понимают текущий момент и, как всегда, по привычке продолжают выносить свертки с провизией. Но их уже хватают сами дружинники-повара, взявшие на себя обязанности распущенной полиции, поскольку теперь власть поваров и, следовательно, тот, кто ворует, ворует теперь у себя. Чтобы лучше доходило – с виновными поступают жестоко. В то же самое время коварные и злобные колбасы не дремлют. Они нападают на еще слабую Поварскую республику. Отечество, родные кухни в опасности! Повара яростно отбиваются. Колбасы наступают, и вот-вот зачмокают, и зашмякуют, и забрызжут салом, но тут случается чудо. Восстали ливерные колбасы. Они хотят сравнять цены, чтобы и ливерные, и отдельные, и охотничьи, и сервелаты, и мозговые стоили одинаково. Они поддерживают поваров и даже поднимают их пламенеющий стяг с характерной эмблемой – два скрещенных черпака… Скрежеща зубами, недовольно шкворча, регулярная колбасная армия откатывается обратно. Колбасы срочно заключают с поварами вынужденное перемирие. Все кухни забираются решетками – посторонним вход воспрещен. Упраздняются, все ненужные, с точки зрения главных поваров товары. Все корки и крошки берутся на строгий учет. Все доходы идут в Общий Котел, который имеет волшебное свойство – он никогда не наполняется. Образуются особые гигиенические отряды. Они строжайше следят за тем, чтобы рядовые повара соблюдали правила гигиены. Гигиена – это основа поварской жизни…»
Жуков лег наверх, подсунул пальто под голову, и погрузился в тревожный сон. Ночью, на остановках, он несколько раз просыпался, смотрел на часы, поправлял в кармане вещественное доказательство... Старушка рассказывала приглушенным голосом другой старушке, неизвестно откуда взявшейся, страшные истории. Тени,опять же, метались по их благообразным тревожным лицам, по телам остальных пассажиров, скользили по убогим частям и переборкам вагона. Жуков, помнится один раз прислушался, но так ничего и не понял из очередной ахинеи, кроме того, что кому-то, как кукле, открутили руки и ноги, и выбросили из поезда на полном ходу, «аккурат в энтих самых местах». Взяли деньги, одежду и колбасу…
Ему снилось, как он приехал. На перроне лежал свежий пушистый снег, и люди трамбовали его своими подошвами. Довольно долго простояв на ветру (оттого, что, возможно, задувало в окно) в ожидании автобуса, он втиснулся, наконец. Он сразу пригрелся (вполне возможно пока мурыновский поезд пережидал какой-нибудь важный экспресс на полустанке) и, пригревшись, слегка закимарил… Но вот, в общей немыслимой толчее к нему прибило блондинку – и прощай обретенный было покой. Та крутилась, вертелась и хватала теплыми своими ручонками и лакированными ноготками его вещественное доказательство, которое оказалось в кармане брюк. Вполне вероятно, что он туда поместил свой вещдок для вящей сохранности перед тем, как уснуть… Она же, очаровательное создание, сопела, переживала, закрывала глаза, давила и подрагивала бедром, а затем ощутимо и сфинктером, помогая при этом себе дилататором… Она явно принимала колбасный огрызок с начинкой в виде Кремля за что-то другое, существенное и интересное… И огрызок, надо сказать, вел себя не менее странно – он сопротивлялся, крепчал, он ворочался, дергался, столбенел. Он, в конце концов, занемел. «А, ничего страшного, ничего… ничего, ничего, ничего… ведь моя жена тоже блондинка, и, к тому же отросток, то есть огрызок как бы не мой, то есть по документам он проходит по делу, то есть согласно статье Кодекса Законодательства о Труде, номер такой-то, я в данный момент нахожусь на работе, то есть в командировке, и значит мое алиби на лицо», - размышлял наш герой в процессе праздничной канонады, фейерверка чувств, букетов огней, и во время накатившей вдруг скуки и меланхолии…
- Ну, и где теперь "Кремль", Александр Иванович? – спросил прокурор.
- Был, да весь вышел, Николай Романович, - отвечал ему Жуков, - истек целой банкой эякулянта, виноват…
- Ну и шут с ним, Александр Иванович, обойдемся без вещественных доказательств, не в первой, как говорится, не привыкать, будем гуманными – неужели не измыслим парочку фактов? Потому что ты, Александр Иванович - гений, ты и так потрудился достаточно: ты привез мне сосиски, а я их люблю. Ты настоящий колбасный друг и колбасный герой! Иди, тебя дома ждут…
- Колбасенька Приколбасил Колбасик Колбасюнчик Колбасанчик Колбасан Колбасюшка Колбасчатый Наколбасивший Колбасун Колбасоед Колбасояд Колбасогад Колбасофуй Колбасолюб Колбасофон Колбасоус Колбасоног Колбасорук Колбасокруг Колбасоровчатый Колбасоэмбрион Колбасный Колбасявый Колбасон Колбасушка Колбасопуп Колбасолуп Колбасодав Колбасопив Колбасовинчатый Колбасоновный Колбасоклун Колбасоемчатый Колбвсотанк, Колбасобиль, Колбасолет, Колбасоход…
- Подъем, подъем станция! – объявил проводник.
… Колбасофильчатый Колбасофильтр Колбасобег Колбасотяп Колбасоводный Колбасатель Колбасявчик Заколбасованный Колбасовернутый Околбасевший Колбасоэлектронный Колбасобумчатый Колбасодуй Колбасин Колбасенко Колбасов Колбасошвили Колбасяйнен Колбаскин Колбасян Колбас-оглы Колбасоджан Колбас-ага Колбасосунь Колбасовынь Колбасолиз Колбасосекс Колбасобридж Колбасоэпопей Колбасополь Колбасобад Колбасокан Колбасоград Колбасио Колбасослон Колбасомышь Колбасофаг Колбасотаракан Колбасоскреб Колбасожуй Колбасоплюй Колбасотач Колбасодай Колбасокудасай Колбасокондовый Колбасозад…
- Подъем, подъем, станция!.. Вставайте, товарищ, приехали…
Поезд остановился. Началась суета. У крашеной блондинки на щеке отпечатались детали ее модной сумочки. Муж худой женщины, после того, как продрал глаза и застегнулся не на ту пуговицу, уставился на блондинку, выпячивал губы и чего-то бубнил.
- Причешись, срамец, - говорила его жена, - смотри, пиджак-то обмарал, обслюнявил весь…
Тот не слушал и продолжал раскатывать губы.
Упитанная супружеская пара выходила в числе последних.
- Ну, как спала, дорогая? – осведомился мужчина, видимо, очень довольный, что путешествие благополучно закончилось.
- Тебе бы так поспать, чертов дурак. Из окна дует, подушки нет, на голых-то досках, болван, идиот, эгоист!
- Ну и сволочь, хоть бы на людях-то постеснялась.
- Сам сволочь, идиот, дурак!..
Жуков покинул вагон, быстрым твердым шагом пересек перрон (только что выпал снег, пассажиры трамбовали его своими подошвами) и скрылся за массивной, в завитушках, дверью вокзала…
1981-1990г.г.