Познакомился я с Мишей в университете, попав с ним в одну группу физфака. Независимо себя державший черноволосый юноша среднего роста с правильными чертами лица привлёк меня своей уверенностью. Он знал, чего хочет от жизни, что будет делать дальше. И он любил музыку. Музыка жила всё время во мне, а в Михаиле я увидел любителя серьёзной музыки. Чайковский, Бетховен, Паганини были для него не пустым звуком. Я же на первых курсах университета почувствовал, как передо мной открывается широкий мир науки, искусства, музыки. И попытался с головой нырнуть в каждый из кипящих страстями «котлов», чтобы омолодиться и превратиться из Иванушки-дурачка в Ивана-царевича. Для начала брожения требуется затравка, а для начала учения – ментор, учитель. У Миши, или Зайки, как я его про себя называл, был проигрыватель и пластинки с классической музыкой. И когда я познакомился с ним получше, стал приезжать к нему в посёлок Песочин в гости, на природу, на прогулки в окружающем лесу, послушать музыку. У него были записи концертов и симфоний Бетховена, Чайковского, Рахманинова, Паганини. Он клал пластинку на диск проигрывателя, и начиналась музыка. Её я слушал с закрытыми глазами. Вначале быстро уставал, и отключался. Но было большое желание преодолеть барьер отчуждения, вникнуть в темы и мелодии, не выпадая из музыки до конца произведения. И Зайка подсказал простой рецепт слушания, который подошёл мне: слушать несколько раз одну и ту же вещь, пока не почувствуешь, как отдельные темы, части и мелодии сливаются в единое целое. Всю имевшуюся дома классику я переслушал быстро, «Славянские танцы» Дворжака, «Князь Игорь» Бородина. Часто по радио звучавшие отрывки из 6-ой Патетической симфонии Чайковского, «Похоронный марш» Шопена оказались лишь печальными частями из целостных музыкальных картин жизни, в которой есть место радости и печали, смеху и слезам.
Редко видал я мать Миши по имени Клавдия, с внешностью западных украинцев, которые сами себя называют «когутами», или петухами за их гордую посадку головы, нос с горбинкой, гордость и презрение к восточным украинцам. Клавдия добровольно уехала в Германию в 18 лет в самом начале Отечественной войны, в 1941 году. А вернулась в 1946 году, и сразу после этого у неё родился сын. Когда он подрос, то стал похож на итальянца, с черными волосами и тонкими чертами лица. Отца у него не было. Её всё так же влекла культура. Правда, из Западной Украины им пришлось уехать, ей и её брату Николаю, который в своём «культуртрегерстве» малость перебрал, по мнению тогдашних властей в Галичине. Укоренились они в относительной глуши, в Песочине, получившем своё название от песка, окружающего посёлок. На песке хорошо приживаются сосны и ели, которые растут вдоль улиц, за околицей, образуют рощи и лес. Здесь, в этом тихом посёлке и вырос мой приятель Зайка. Он закалил характер в постоянной борьбе за свою независимость и самостоятельность среди местной шпаны, которая видела в нём слабака, ученика музыкальной школы, идущего со скрипкой и папкой с нотами. И пыталась поставить его на колени. По его рассказу, однажды ему пришлось отбиваться от слишком настойчивых «уличных воспитателей», применив ракетницу, поджёгшую у одного настырного парня ватник. После этого его оставили в покое. Его мать Клавдия нашла себе спутника жизни, уже когда Мише исполнилось 20 лет. Тучный фотограф из Москвы встретился ей на его персональной выставке в Харькове в одном из ДК. Её стройность, подтянутость контрастировала с его полнотой, а сохранившаяся красота привлекала не одного фотографа Бориса Силыча. После этого Клавдия переехала в Москву к фотографу, Миша же остался один в сельском домике, вернее, в половине дома; во второй половине жил брат Клавдии Николай с матерью. Николай работал на заводе в городе, и одновременно удовлетворял жажду культуры, являясь внештатным корреспондентом районной газеты. Его заметки в газету носили характер полемики, были остры и язвительны, и отстаивали интересы народа. Правда, народ об этих интересах не имел никакого представления, но тем не менее борьба шла на всех фронтах: кино, театр, литература, даже поэзия. В особенности его возбуждала тема «Не забудем Кобзаря».
Миша женился уже на втором курсе университета на девушке, жившей по соседству. Аня, его жена, тоже росла без отца, мать её, Наталья Ивановна, свято хранила память о муже, инженере-строителе мостов, который сгинул в сталинской мясорубке. После смерти мужа его жена влачила жалкое существование в сельском домике, на окраине посёлка, была бедна, как церковная мышь. Она состарилась, воспитывая дочь, ослепла на один глаз, поселковое общество отвергло её, как неудачницу. Аня хорошо окончила школу, училась в институте, словом, вышла в люди. Впервые увидев Аню, я поразился, насколько они с Мишей не подходят друг другу. Это было первое впечатление, и каким же оно оказалось верным! Аня была рассудительным, методичным, надёжным человеком, чрезвычайно удобным для Миши. Ведь Зайка был из породы попрыгунчиков: сегодня у него был один главный интерес, а назавтра он остывал к этому, и увлекался новой идеей, вещью, человеком. Так, со временем его острый интерес к музыке угас. Вскоре Аня родила девочку, которую назвали Ольгой; после её рождения наши с Мишей встречи, не став семейными, происходили всё реже. Да и пути наши с ним на третьем курсе университета разошлись, мы учились дальше на разных кафедрах. После окончания университета он остался там работать, я же попал в армию на два года. Потом я работал в НИИ, и однажды, приехав к Мише в гости, увидел робко входившую в комнату их дочь, девочку четырёх лет с огромными пугливыми глазами, в которых виднелись любопытство и какая-то тихая печаль. Позже Аня рассказала мне, что у них предстоит развод. Мои попытки как-то разрядить ситуацию, помирить супругов успехом не увенчались. Миша к тому времени работал в университете на кафедре экспериментальной физики, увлекался теорией изобретательства, даже ездил на курсы, которые вёл основатель этой теории бакинец Генрих Альтов, известный в Союзе автор фантастических рассказов. Зайка пытался и меня увлечь этим своим сиюминутным интересом. А ещё его увлекающаяся натура всё удаляла его от жены с постоянным и устойчивым характером. И закономерно, что Мишу увлекла одна дама из университета. Высокая, стройная, она была бы всем хороша, если бы не заметное косоглазие. Жила она вдвоём с сыном в домике, расположенном в лесопарке в Сокольниках. Это было совсем рядом с центром города, и Зайка переселился к ней, оставив Песочин навсегда. Аня после развода переехала в Минск на работу, забрав с собой дочь.
Новую семью Миши по его приглашению мы с женой и двумя детьми посетили лишь однажды. Заранее договорившись о встрече, мы пришли к ним в гости, принеся в качестве подарка бисквитный торт. Это был стандартный, но такой вкусный торт за 2 рубля 26 копеек, сейчас таких нигде нет. Осмотрели квартиру, сели за стол. Сын хозяйки Олег уже ходил во второй класс школы, был крепкий мальчик, старше наших детей. Мы говорили о своих делах, а дети, немного посидев за столом, пошли втроём в комнату Олега. Вначале оттуда раздавался обычный шум от детских игр, а потом вдруг всё затихло. Я заметил, что Зайка чего-то занервничал, и поднялся за ним следом, чтобы пойти посмотреть, чем занимаются наши дети. Войдя в комнату Олега следом за Мишей, я обомлел: наша дочь была голая, наш сын шкодливо прятал глаза, а сын хозяйки деловито щупал нашу девочку. Мы разом собрались и, не прощаясь, вышли всей нашей семьёй из этого притона. Желание встречаться с бывшим приятелем у меня пропало навсегда.
С тех пор лишь дважды я случайно встречался с ним на улицах города. Первый раз я увидел Зайку возле клуба милиции после перестройки, в 1986 году. Он был не один, а со знакомым, который буравил меня неприятным взглядом. Зайка рассказывал о себе, что он ездил к матери в Америку, которая вышла замуж за того же фотографа Бориса из Москвы, и эмигрировала с ним. Он был увлечён новой идеей предпринимательства, хотел открыть какую-то фирму, хлопотал об этом с жаром. В конце разговора с Зайкой его знакомый, долго молчавший, вдруг заговорил фразами из «Майн Кампф». Мне стало не по себе, и я быстро простился со старым, и с новым знакомыми.
Второй раз Миша встретился мне на центральной площади города Харькова, и остановился поболтать. Рассказывал, что решается вопрос о создании его фирмы, в которой будет работать его пасынок Олег. По словам Зайки, пасынок был прилежный молодой человек, способный заниматься вопросами их фирмы. Я поведал о моих делах на работе, и о семейных тоже. Поинтересовался об Ане и Оле, его дочери, но Зайка был далёк от жизни его прежней семьи. Мы разошлись, попрощавшись, видимо, навсегда. Он, как прежде, поскакал воплощать очередную свою идею, которой был искренне увлечён. Зайчик хотел попробовать морковки на новом поле…
16 ноября 2009 г.