- Ба-аушка, а, ба-аушка! Почему всем детям котят приносят дедушка Мороз со Снегуркой, а для меня нашли этого противного Максима? Прямо на помойке?
В ожидании ответа Настенька замирает; разномастные кленовые листья разложены по цветам, кучка к кучке. Их можно соединить в букет, а вернее – составить. Так говорит Нина Матвеевна, нянечка противной Светки, кривляки, задаваки и жадины.
- Отчего Снегурка? Что за глупости, - хмурится Антонина Егоровна. – Кот животина домашняя, а значит - трется около людей. Без этого ему никуда. И ежели случилась оказия, увидел добрый человек бездомное создание, отчего же не подобрать его? Не выходить?
Прекрасен старый парк. В эту обеденную пору гуляют одни философствующие старички да малые детушки. Созерцают, как водится, березки. Любуются заалевшей рябинкой, споро вбирающей в себя первые морозные утренники. Сладкая осенняя спелость повсюду: в хрустких прогалинах, прелых канавках, на головокружительных бунинских аллеях, - пустынных, грустных, тенистых. Хороводятся бестолковые воробьи, остро каркают жирные вороны, на высокой прохудившейся сосне стучит-надрывается невидимый дятел-гастарбайтер.
Именно вороны привлекают Настеньку в первую очередь.
- Пойдем, скорее, пойдем же, ба-а-а-у-ушка, - канючит она, поддергивая старуху за рукав драпового пальто. – Вороны! Видишь? Вороны, смотри!
- Дались тебе эти гадкие птицы. Не дергай руку. Оторвешь, ей Богу оторвешь, честное слово…
Побеждает молодость. Медленно и неохотно движутся они в сторону помойки, над которой шумно ругаются пять, десять, нет, пожалуй, все двадцать крупных откормленных ворон.
– Вечно тебе на месте не сидится, - бубнит недовольная Егоровна. – Ну и зачем? К чему? Другие дети сядут себе на скамеечку, - чинно, благородно. Книжечки читают, булочку кушают - всего боятся. Прикрикнешь на такого – уже дрожит худеньким тельцем. Или уж, на крайний случай чего-нибудь да собирает в горсть, - дрожащими ручонками, потупив глаза….
- Ну да, конечно, - подхватывает Настенька. – А вечерами у них дома обязательно горит мягкий свет торшера. И мамы ихние безвылазно сидят на диванах с книгами в руках. У всех тамошних детишек кудрявые головки и даже какашки пахнут ирисками и шоколадом. Хватит, бабушка. Надоело. Вот поймаю сейчас самую жирную ворону и отнесу её Максиму в подарок. Пусть сожрет-порадуется!
Семейная картина распадается.
- Ах ты, негодница, – окончательно серчает Егоровна. - Ах ты, дрянь вредоносная. Договорились же, вроде бы, по-хорошему: не болтай лишнего. Гуляли, понимаешь, гуляли - все зря. Ни тебе благости путней, ни покорности бесноватой. Пошли домой, что ли. Завтра все начнем заново….
- Ой, как здорово, бабуленька…
Личико Настеньки искажает нешуточная надежда.
- Значит, терпеть мне уже без надобности? Так ты иди себе потихонечку, а я догоню, давай бумажку…
Егоровна обреченно замахивается на воспитанницу клетчатой сумкой-авоськой. Сквозь редеющую листву кустарника хорошо видна ее неуклюжая фигура, переваливающаяся неспешно, по-утиному, с частыми перерывами и долгими остановками.
Торопиться некуда. Гастроном открывается только в три.