Якуаси любил сидеть на берегу реки рядом с дедом. Вода в реке мутная, жёлто-коричневая, но другой воды в реке Якуаси не знал – она казалось ему прекрасной. Эту воду никогда не пили. Пили другую, всегда чистую. Собирали с листьев, в сезон дождей, выкапывали из земли, как выкапывают сочные плоды, но плоды можно унести в плетёной корзине, а воду – только в ведре из застывшего сока чуоко-дерева. На языке народа Якуаси вода имела пять или шесть названий. А как же иначе, надо оказать ей уважение – весь мир плавает в воде. Злоба выпустит весь воздух из земли и мир утонет. Последнее, шестое название воды, означавшее Твёрдое небо, употребляли крайне редко, ведь мало кто из жителей тёплой страны видел ледяные горы, а рассказывали те счастливцы о своих странствиях не часто.
Эти рассказы любили, очень даже, но велись они вполголоса – старейшины их не запрещали, но и не приветствовали - уж точно. Мало ли что придёт в голову неокрепшей молодёжи, вдруг они соберутся в дальние страны? Боги Леса и Воды им судьи, никто их на краю селения не остановит, но кто будет кормить старейшин, создавать семьи, плодить людей? Лучше не рисковать. Лучше умереть там, где родился и вырос, там, где взял себе жену, родил с ней детей, дождался внуков, а иногда, очень редко и правнуков. Правда, это бывало так редко, что слово правнук на языке этой страны не существовало. Говорили: второй внук, но иногда возникала путаница.
Якуаси никто ни с кем не путал, он был первым и последним внуком, а дед, ещё не совсем старым – просто жизнь у деда была тяжёлая. Дед не был путешественником. Он никогда не уходил от селения дальше, чем можно уйти за три дня. Он всегда возвращался, вернулся даже тогда, когда сам не мог идти. Тогда его принесли на носилках, которые по очереди волокли два воина. Длинные шесты волочились по земле, а дед лежал на пальмовых листьях и хорошо видел проделанный в зарослях путь. Так рассказывал дед. Он говорил: Уака и Зирус несли меня, а я ехал взглядом назад, позади нас бежал лес, кусты, ручьи, а я вижу только груду тел, слышу лишь визг копий, сдирающих кору со стволов, слышу, как чмокает стрела, вошедшая в мягкую землю рядом с шеей...
Дед тряхнул головой, поднял руку и погладил мальчика по локтю. Якуаси знал, что он скажет. Тебе надо чаще бросать копья в обезьян. Если распугаешь всех, то бросай просто в щит, повесь его на дерево и бросай, пока он не превратится в лохмотья. Отходи от дерева всё дальше и дальше и опять бросай копьё в новый щит. Когда никто уже не сможет сказать, сколько ты их разбил, тогда посмотри на свою руку. Она должна стать твёрдой как ствол чуоко-дерева и гибкой, как его застывший сок.
Теперь они оба смотрели на воду. Быстрые и вёрткие воронки возникали в ней то и дело. В них кружились листочки и палочки. Иногда воронки словно связывались лесой, истаивали в расширяющейся спирали, а след от лесы оставался, вился, взрезывал волны, вытягивался на зеркальную гладь, а потом, всегда неожиданно, тоже исчезал... Дед кивнул головой, указывая внуку на взметнувшуюся над водой рыбу. Рыба сверкнула своим лунным боком, покрасовалась красными плавниками и упала в двух локтях ниже по течению.
Якуаси и теперь знал, что скажет дед. Рыба убегает от другой рыбы. Та рыба, которая под водой, много сильнее и быстрее маленькой, которая пролетела над поверхностью, но одна просто хочет есть, а другая очень хочет жить. Это большая разница, говорит дед. Боги всегда на стороне тех, кто хочет жить, и если для жизни нужна чья-то смерть, они согласятся, наказывать не станут, но и помогать не будут. Якуаси указал пальцем в траву. Дед знал, о чём его спросит внук. Он уже задавал этот вопрос. Бежит муравей, несёт в свой дом высохшую куколку, его догоняет жук, жука подстерегает птица, яйца птицы с удовольствием ест обезьяна – внук спросит: это Война, Дед? А он ответит, ещё и ещё раз – нет. Это охота. Это не Война.
Потом они опять будут долго-долго молчать и смотреть на текучую прохладу. Наконец, внук повернётся к деду и проведёт рукой по его самому главному украшению, лежащему под бусами из клыков леопарда, пересекающему кольца татуировки и насечки на коже. Оно тянется от самого плеча деда, разветвляется на груди и тугим жгутом уходит в живот, где стыдливо прячется под набедренной повязкой. Этот шрам едва не стоил деду жизни. Якуаси спросит: это Война, дед? Нет – ответит дед. Это просто рана, рана одного человека, а Война – рана общей человеческой души, которую не уберегли Боги.