Главным образом, конечно, эта бородавка. Покрытая сизыми волосками, у самой левой ноздри, она сразу прочно приковывала внимание собеседника и он постоянно возвращался к ней взглядом.
А меж тем, много было всего интересного – серые с прозеленью глаза, беспокойно жившие за толстостенными очками, и жемчужные зубы, так же редко показываемый людям, как и настоящий жемчуг, хотя бы и речной, тонкие длинные пальцы с лунными ногтями, и крест-накрестовая штриховка волосков вдоль локтя…Тридцать шесть девьих лет, плечи, выдвинутые вперед - заслонить от корябающих взглядов тревожное сердце, маскировочная полубоком походка-перебежка – уберечь тело от оценивающе-забраковочных зырканий. Но не так это спасало, как с трудом отвоеванный у Королевы-Матери выбор, профессия – библиотекарша, настоящий штамп, продольная жучковая резьба по самооценке, потушенный свет и слитая вода, справка об освобождении от всего навсегда.
Запах был специфический, сильнее, чем в медсестру дух йодоформа, впитывался запах множества живущих тесным содружеством книг в девье тридцать шести лет тело. Только книгам доставался речной жемчужный блеск зубов и книгам же вставшие радостным дыбом волоски на бородавке отдавали честь.
Вот и сейчас заперли и ушли, оставили млеть и ждать рассвета посреди тесного пахучего содружества книг новых, гордящихся белизной страниц и старых, дрожащих за свое хрупкое и полузаконное существование – того и гляди спишут. Можно конечно позвонить охране, но лучше ведь и не звонить.
Можно спать под фикусом на мягком диване в уголке периодики. Можно поиграть в любимую игру – снять очки и весь мир не сразу, но поплывет. Поплыл. За ним, скорее за ним!
Можно послушать о чем шепчутся книги новые и старые, они и этой ночью будут говорить, все ведь свои, значит можно.
Диван слишком короткий и пахнет дермантином. Только те запахи, которые желанны, входят в человека и следуют за ним. Запах книг. Всегда только запах книг.
Ночь в уголке периодики когда-нибудь кончится, Королева Мать приедет утром к открытию и устроит сногсшибательный скандал заведующей, которая все будет отступать назад и отступать, прикрывая растопыренной ладонью то пучащиеся рачьи глаза, то онемевший рот, как уже было пару раз.
Все это правда – дежурства за кого ни попадя по субботам, зажиленный отпуск, переработки, а теперь ухитрились запереть на ночь в библиотеке самую скромную, самую преданную, самую трудоголичку, самую-самую.
Ну уж конечно не сшибет надвигающийся скандал заведующую с окончательных ног потому как, сказавший «А» скажет впоследствии такое же заглавное «Б».
Начавший подменять прекратить уже не сможет, подменам этим придет конец одновременно с концом безропотного подменяющего.
Ну а Мать?
Мать Королева собирается замуж в Испанию, а оттуда устраивать скандалы за дочку уже не так сподручно будет.
Был, впрочем, еще и Отец Изгнанник. То есть, был в принципе. Как он выглядел, было покрыто волнующей тайной – Королева уничтожила все фотографии. Быть может, у него тоже росли у ноздрей пушистые бородавки? Был так же молчалив и скрытен, и та же радуга переливалась сквозь его мощные очки? Отец Изгнанник воплощался нескончаемо-долгое детство в каждомесячном желтоватеньком квадратике плотной бумаги, квитке на алименты.
Изгнанник жил «на задворках», местонахождение которых очень волновало и тревожило – были они просто задним двором или пространством за мусорным контейнером? Позже Королева Мать расширила это понятие, теперь это были «задворки жизни». Ночами снился Изгнанник Отец, сидевший позади помойного ящика и выводящий 52 руб. на квитке алиментов. То, что отец «горе-мученик», юродивый, угробивший жизнь на прикладную науку выяснилось позже. Королева редко говорила о нем.
Тем не менее, желание посетить «задворки» росло с каждым годом. Это место чаялось теперь прохладным и надежным, может, чуть заброшенным, как провинциальная библиотека.
О дивные стародевьи тридцать шесть! Ожидание медленного погружения в прохладные темные воды отходящих желаний, русалочья поволока взгляда вовнутрь, нежность и горечь осенней прели в хрустальном воздухе. Ждать оставалось так недолго, всего каких-нибудь пять месяцев устранят последние преграды к соединению ее пылкой матери и энергично влекомого ею в супружество почтенного рантье, весьма и весьма преклонного возраста, как водится.
Но эти пять месяцев Королева-Мать набивала не только своими устрашающими посольство хлопотами, но и заботой о прерывании дочернего стародевичьего стажа, заботой, которая снедала ее беспрестанно, но теперь превратилась в идею фикс.
Вовсе это не смешно, но страшно и тревожно. Первого женихающегося удалось устранить легко - проговорить всего лишь сорок минут о цистите, о том, как даже слезы выступают восемь раз на дню, когда писаешь… Этот ушел из «Шоколадницы» со смущенным сердцем, и Королеве Матери по телефону отчитался и, после всяких вежливых узлов и закрутов, отказался. Сынок чьей-то сокурсницы. Сказали – квартира мол им вдвоем с женой остается, мать супруги подкидывать деньжат из Испании будет. Но цистит и слезы решили все. Подумал: если плачет, когда писает, что же будет при отправлении естественных супружеских надобностей?
Второй претендент был страшнее Циститофоба во сто крат. Он был уже не чьей-то знакомой сынок, а чей-то разведенный муж, рекомендованный разведенной же супругой. И такое бывает! Люди, знакомящиеся через знакомых не менее удивительны, чем те, кто знакомятся по объявлениям. Первые почему-то презирают вторых. И это вместо того, чтобы конгрессы устраивать и опытом обмениваться.
Рекомендованный разведенный супруг был воистину ужасен. Не иначе как из страху рекомендовала его всему свету его бывшая законная, а то вдруг, не дай Бог, к ней опять вернется.
Основательный, угнетающе-положительный, угрожающе порядочный и безупречно нравственный. Здоровый образ жизни, никакого кофе, закажем свежевыжатый сок, будущая супруга должна быть девственницей, возраст ее детородным, характер податливым, внешность заурядной, запросы скромными, в первом своем супружестве осознал, насколько женщинам опыт вредит, брак – работа сложная и скрупулезная. Работать жена не будет, очки необходимо заменить на линзы, жить будем скоро за городом, в городе дорого и нечем дышать, баня, свежий воздух, принципы «Домостроя», ничего не изменилось – место женщины подле мужа и детей…
Что-то в нем обнаруживало опасное сродство с матерью. Та же категоричность и принципы торнадо. Даже если задраишь окна и двери, все равно снесет с задраенными окнами и дверями.
Секрет наверняка отлично был известен собакам. Когда их выводили на сотни раз обнюханный, помеченный, обгаженный двор, собаки, таща за собой на поводках кволых хозяев, радовались несоизмеримо этому мизерному происшествию. Бессловесным тварям можно было выражать всплески беспричинного счастья как угодно – визжать, лаять, стремглав знакомиться с другими бессловесными, а порой и прыгать на грудь незнакомым людям с непрошенными поцелуями. Человеку нельзя выражать радость по поводу того, что он рано утром в семисотый раз идет на тусклооплачиваемую работу – упекут в дурку, быть может и надолго.
Еще и еще раз про собак, они этого заслуживают. Пришел хозяин, такой же, каким был вчера, такие же руки, ноги, голос, запах, - и это райское буйное на грани безумного разумия веселие, словно он пришел в первый раз, или в последний раз, или пришел, чтобы навсегда остаться. Собаке для полного счастья нужен человек, тому же, кому для этого нужен только он сам, ну и весь мир в придачу, богат несметно и должен хоронить свое едва ли легальное счастье от наждака чужого праздного суждения.
До чего же это понятно, и естественно, и единственно правильно, – та же книга, десятки раз читанная, и все-таки есть что-то новое и завораживающее в ртути строк, и нет сил отложить книгу в сторону… А также небо, любое небо, особенно навьюченное тяжкими тучами, и ветер, и одна единственная сквозь смог звезда –все, все в мире отдавало, сочилось, брызгало радостью – но об этом следовало молчать и держать рот вытянутой линией, удерживая от улыбки, от блаженства, от открытия себя.
Кошки тоже то-то такое знали, что не имеет название, только египтяне догадывались о кошкиных тайнах, о том, что же они видят безлунной ночью с самого края крыши. Кошка сильнее собаки – нет у нее подобной физической мощи и острых клыков, зато есть самопосебейство.
Сидя напротив домостроевского чудища почему-то особенно ясно становилось, что с заключением законного брака всем беспричинным собачьим радостям придет конец – работу в библиотеке придется оставить, нужно будет прощаться с Москвой, где, если приглядеться, можно увидеть все, что угодно; бородавку срежет пластический хирург, а ведь такой бородавки нет ни у кого больше на белом свете! Очки страшные старомодные маскировочные изымут из обращения, и не поиграть больше в плывущий мир. Казалось даже, что он может настаивать на удлинении жениных ног – на каком-нибудь специальном кеттлеровско-прокрустовом треналоже. Все эти ужасы отражались в запонках надвигающегося мужа, вытекало через соломинку из бокала в его мощное горло вместе со свежевыжатым апельсиновым соком, тикало на волосатом запястье командирскими часами.
Каким наслаждением было наблюдать, как потухает медный блеск начищенных кастрюльных глаз, как вытягиваются из вежливой улыбки губы в суровую ниточку. Самой держать что есть сил такую же линию всегдашней обороны, держать, крепко держать, чтобы не расхохотаться. Сначала это кажется неловким – разочаровывать других, но потом начинаешь получать здоровое удовольствие от того, как липкая сеть обезличивающей пристрастной приязни сползает с тебя и прячется разочарованным обратно в околодушные воды свои.
Сколько эмоций может вызвать веселое заверение в собственной недомостроеспособности и любви к страшным очкам.
Для отстаивания основных позиций всегда приходилось вылезать чуть-чуть из себя, показываться, и так сложно было найти потом дорогу обратно.
Эта ночь в уголке периодики под фикусом была предопределена и спланирована. Королева Мать ведет последние бурные переговоры с Командирскими Часами. Книги шепчутся и смеются.
А где-то в мохнатых бородавках и толстостенных радужных очках восседает Изгнанник Отец на своих задворках и недалек тот час, когда можно будет встретиться и поговорить о собаках, о смоге, о тучах, о безлунных ночах на крыше и речном жемчуге…