Две колдуньи и один поэт

Светлана Зайцева
Моя божественная лира
С твоей гитарою - сестра...
Марина Цветаева

Почему-то именно эти строки мне захотелось взять эпиграфом к моим скромным заметкам...
Над этим стихотворением молодой Цветаевой нет посвящения: ни одной буквы, указывающей на то, кому оно может быть адресовано. Да это и не нужно.
Пораскинем мозгами сами...
Есть у Цветаевой и Высоцкого (а речь опять пойдет о них, моих любимых поэтах) много общего, но главное: неукротимый темперамент, отсутствие жалости к себе, полная и безоговорочная самоотдача. И ни тени лукавства. Они могут примерять какие угодно маски, играючи переноситься в любую эпоху - и при этом оставаться самими собой. Более того: в каком-нибудь удачном костюме и гриме они даже больше на себя похожи, чем в простом пыльном зеркале...
Я частенько задавала себе вопрос: а что было бы, если бы им довелось встретиться? Поняли бы они друг друга, приняли бы? Или наоборот оттолкнулись бы друг от друга, как два одноименных заряда?
То, что любой поэт немного пророк, доказательств не требует. Причем, как мне кажется, любой поэт не ставит перед собой такой цели: сказать что-нибудь эдакое, чтобы "это" потом сбылось (это было бы чрезвычайно глупо!).
Поэты - проговариваются. Именно "случайные" оговорки и становятся теми истинами, которые потом имеют обыкновение сбываться.

Поэт - издалека заводит речь
Поэта - далеко заводит речь.

Это она же, Цветаева...

А теперь о предчувствиях...
В прошлых своих заметках я высказала мысль, что в стихах нет ничего случайного. Особенно - имен. Уж если поэт произнес какое-то имя, то мы можем быть уверены: за этим именем - целая история. А может быть и судьба.
Причем это не всегда напрямую относится к человеку, которому непосредственно были адресованы те или иные строки.
Известно: любое имя несет в себе определенную энергетику. Недаром говорится: "Как корабль назовешь, так он и поплывет".
За примером далеко ходить не надо. Вот что пишет Цветаева в 1921-м году, обращаясь к Маяковскому:

Превыше крестов и труб,
Крещенный в огне и дыме.
Архангел-тяжелоступ -

Здорово, в веках Владимир!
Он возчик, и он же конь.
Он прихоть, и он же право.
Вздохнул, поплевал в ладонь:
- Держись, ломовая слава!

Певец площадных чудес -
Здорово, гордец чумазый,
Что камнем - тяжеловес
Избрал, не прельстясь алмазом.

Видите в этих строках Маяковского? Еще бы, как живого!
И все-таки: не проглядывает ли за его внимательными, зоркими глазами и другое лицо?
Ведь это свойство настоящего портрета: изобразить не только конкретное историческое лицо, но и типаж.
"Гордец чумазый" - разве это Маяковский, запальчиво утверждавший: "И кроме свежевымытой сорочки, скажу по совести, мне ничего не надо"?
Не ближе ли к этому образу Высоцкий, певший спустя полвека:

Не космос - метры грунта надо мной.
И в шахте - не до праздничных процессий,
Но мы владеем тоже внеземной
И самою земною из профессий.

Любой из нас ну чем не чародей?
Из преисподней наверх уголь мечем.
Мы топливо отнимем у чертей.
Свои котлы топить им будет нечем.



Куда больше похож на того, кого имела ввиду Цветаева...
А сама строка "певец площадных чудес" вас не удивила?
Много ли "пел" Маяковский о "площадных чудесах"? Всё больше о политике и о любви...
А вот Высоцкого эта строка характеризует как нельзя лучше. Именно - певец.
Тем более, что Высоцкий - тоже Владимир. И его, прямо скажем, очень непростой характер очень соответствует той энергетике, которую излучает это имя.
Так что лирический портрет "архангела-тяжелоступа" не так прост, как это может показаться на первый взгляд. Это - портрет двух великих поэтов прошлого столетия.
Не исключено, кстати, что в скором или отдаленном будущем появится и некто третий, кто узнает себя (или тот, кого узнают современники и потомки) в этих строках.
Это только один пример. Если внимательно почитать Цветаеву, то довольно быстро можно заметить: во многих ее строках (вольно или невольно?) проступает образ Высоцкого, тогда еще не появившегося на свет.
Напророчила ли Марина Ивановна? Или просто "сорвалось"?
А что же Высоцкий? Промолчал, не услышал ее голоса?
Не тут то было.
Имя Марина в его стихах и песнях встречается очень часто.
"Да это другая Марина", - скажете вы и будете правы. Но лишь отчасти.
Марина Влади - французская "колдунья", светловолосая и немного надменная красавица, кумир тысяч и тысяч мужчин всех возрастов и национальностей. Кто ее не знает?
А вас не удивляет, что настоящей, большой любовью стала для Высоцкого женщина именно с таким именем?
Те, кто интересовался творчеством поэта, наверняка знают его песню "Протопи ты мне баньку".
Напомню: поет ее некто, кто судя по всему долго отсидел в местах не столь отдаленных и просит "хозяюшку" протопить ему баньку.
Вот всего лишь одно четверостишие из этой песни:

Сколько веры и лесу повалено.
Сколь изведано горя и трасс.
А на левой груди - профиль Сталина,
А на правой - Маринка анфас.

"Ну и что тут особенного? - спросите вы. Слева - портрет вождя, справа - любимой женщины. Тысячи лагерников ходят с такими татуировками".
Ой ли?
Зададимся вопросом: а в какое время происходят события в этой песне?
В Советском Союзе после развенчания культа личности? Врядли. Мало тогда нашлось бы охотников украсить свою грудь изображением вождя.
Наверняка это песня про тридцатые-сороковые. Но позвольте, как же очутилась в этом времени "Маринка"? Ведь она-то совсем из другой эпохи!
Прилетела из будущего, как фосфорическая женщина (героиня одной из пьес позднего Маяковского)?
"Художник имеет право на вымысел", - тоже вроде бы постулат, не требующий доказательств.
Однако в данном случае это не "вымысел", не "накладка", не "небрежность". Это - намеренный художественный прием.
Взаимное проникновение эпох, перетекание их друг в друга. На мой взгляд, это интересно, хотя, конечно, частенько и рисковано.
Но есть у меня и другая версия (скажу сразу, небесспорная).
"А что, если на груди этого персонажа портрет вовсе не Марины Влади, а ... Марины Цветаевой", - подумала я как-то.
Сомневаетесь? А ведь есть немало аргументов в пользу моей догадки.
Согласитесь, что в данном случае получается весьма смелый портрет эпохи: на одной стороне груди - портрет тирана, на другой - пророка.
Не знаю, как бы отнеслась Марина Цветаева к этому приему. Скорее всего, возмутилась бы, дала бы волю своей ярости. И не только из-за трагической судьбы близких ей людей.
Вот что писала она в феврале 1936-го года в одном из своих писем: "я не могущая подписать приветственный адрес великому Сталину, ибо не я его назвала великим - и если даже велик - это не мое величие..."
Нужны ли тут комментарии?
Впрочем, допускаю мысль, что Цветаева, узнав, что ее портрет "носит на груди" сам Высоцкий (а эта песня немного и автопортрет), она бы возможно с присущей ей категоричностью стала утверждать, что она (и только она!) имеет право быть изображенной на таком "живом полотне".
Зная ее характер (а я вижу ее как живую!), рискну предположить: Сталина она бы с этой груди стерла, выжгла бы его каленым железом - а свое изображение оставила бы.
"Это - я!" - с полным правом сказала бы она.
Жизнь на портрете это тоже жизнь. Ее продолжение, иногда как минимум такое же интересное, как жизнь "реальная".
Не забудем и тот факт, что Цветаева довольно продолжительное время жила в Париже, хорошо знала этот город. Конечно, Париж Цветаевой и Париж Марины Влади - два совершенно разных города, и всё-таки география одна... Не исключено, что они ходили по одним и тем же улицам, заходили в одни и те же кафе.
"Скоро уж из ласточек - в колдуньи!" - грустно сказала Цветаева.
Присмотримся: золотые волосы, зеленые глаза: то смеющиеся, то печальные...
В этих двух женщинах, несмотря на их кажущуюся несхожесть, есть много общего.
"Пора, король, во Францию - домой!" - произнесла как-то Цветаева от имени Жанны д` Арк, одной из самых любимых своих героинь. И это тоже - отнюдь не оговорка.
Франция очень долго была ей если не домом (она нигде до конца не чувстовала себя своей), но очень близким местом. Близким, несмотря на всё её одиночество...

"Маринка, милая Маринка!
Кровиночка моя и половинка!" - это уже Высоцкий.

Можно ли сказать что-то более искренее, безащитное?

А теперь оставим наших великих собратьев по перу: каждого в своем времени, наедине с собственной нелегкой судьбой и листом бумаги...

Они слышали друг друга, подбадривали, спорили...
Давайте же и мы присмотримся друг к другу повнимательнее.