Гадалка сказала вчера, что это у меня глаз Бога на правой ладони – треугольник из пересекающихся линий с характерными очертаниями в центре – и я вспомнил, вспомнил – была! была грамотка от моего Небесного Отца – свидетельство высочайшего родства. Белоснежные ангелы привязали ее суровой ниткой к запястью моей правой ручонки, и на нежной плоти в этом месте вырисовалась еще одна складочка в дополнение к многим уже имеющимся на маленьком тщедушном теле. Послание было выведено химическим карандашом на квадратном кусочке больничной клеенки на той ее стороне, где из-под рыжего резинового панциря обнажается нервосплетение холщовой матрицы. Она свернулась яблочной засохшей кожуркой в маленький свиток. Я помню, правда, не все, эти слегка расплывшиеся древнеарабские письмена: 19.... Видимо Создатель не пожелал, чтобы грамотку читали недостойные, поэтому зашифровал каждую букву текста неповторяющимися символами и не дал к нему ключ. Много лет тому назад, когда я пилигримом брел по одной из бесконечных жизненных дорог, грамотка, к сожалению, не удержалась в моем дырявом кармане и ускользнула в пыль на обочине так и не позволив себя прочесть... До сих пор только не пойму, зачем он нужен был такой шифр? Ведь, если криптографические знаки ни разу не повторились, то значит текст ключа должен быть по размеру не меньшим самого письма? С тем же успехом можно было просто написать какую-нибудь тарабарщину, все равно никто ничего не разберет. И где он этот ключ, может быть, и нет его вовсе? Но я уверен, что в послании таится какой-то скрытый божественный смысл. Иначе, почему слушатели крутят башкой от счастья и раскачиваются в креслах, когда черноглазые волхвы, вероятно подобравшие мою грамотку, начинают нараспев декламировать непонятную даже им самим каббалу.
Поначалу я был слеп, но постепенно стал смутно различать бесконечно родное лицо Мадонны. Она поила меня благоухающей амброзией из амфоры тончайшего розовато-белого фарфора. Настолько нежного, что он податливо прогибался под моими бледными пальчиками-червячками. Поила, пока у меня ни отросли зубы и я намертво их ни стиснул. Потом она умерла и мы безутешные с братом придали земле ее подозрительно мягкое будто бы живое тело.
У Бога есть девяносто девять известных имен и еще одно – тайное. Я знаю их все, но последнее не скажу, ибо услышав его, вы поседеете и умрете. Лишь тогда, когда вы смертельно устанете от мирских дел и лучистые потоки добра и любви, ласкающие землю прямо из космоса, станут вам не в радость, – приходите, и быть может, я сжалюсь и дам вам избавление, шепнув его на ухо.