Встреча.
На Грековском перевале Игорь «зевнул», и моторка на полном ходу вылетела на косу. По днищу захлопали камни, мотор взревел и заглох. Даже не глядя, Игорь мог бы сказать, что полетел винт. Запасного не было.
Он вылез и, хлюпая сапогами, вытащил лодку на берег. Нащупал в кармане папиросу, закурил. Собственно, курить не хотелось, но сработала привычка использовать каждую паузу, чтобы сунуть ее в рот. Зачастую папироса означала передышку. В прочих случаях, он часто ловил себя на том, он и курил – то, чтобы поменьше говорить.
Вот и сейчас он курил и мысленно прикидывал: сегодня вторник – значит, рыбаков не будет. Его не ждут так рано, следовательно, искать не начнут. У него было все, чтобы дождаться субботы. Но он не собирался ждать. Здешние места он знал неплохо и налегке мог бы дойти до базового лагеря часов за 8. Но мысль идти налегке даже не мелькнула в голове.
В рюкзаке были сплошь дефицитные вещи: белый, еще не засохший, хлеб, 10 банок говяжьей тушенки, масло, чай, сигареты «Опал» и фляжку со спиртом. Конечно, ребята не сидели голодом, но ящик галет – это ящик галет, а хлеб – он хлеб и есть.
Игорь невольно улыбнулся, вспомнив, как сердила мать его нелюбовь к хлебу. Он даже слово себе давал в детстве: вырасту – все буду, есть без хлеба. Ему казалось, что мать заставляет его есть хлеб для того, чтобы котлеты не казались такими вкусными…
Эх мама – мама, чтобы оценить хлеб, мне пришлось как то поголодать не одни сутки!
Игорь затушил папиросу, вынул из лодки рюкзак, плащ, подумал, положил плащ назад в « бардачек», покрепче привязал лодку – на реке всякое бывает, с водой шутки плохи. Одел рюкзак и не спеша, пошел вдоль берега, пристально вглядываясь в прибрежные кусты. Наметанным взглядом он скоро выхватил еле заметную лосиную тропку и, раздвигая кусты, пошел по ней. Заросли кустарника вскоре кончились и дальше тропка запетляла среди высохших лиственниц.
Игорь шел неторопливо, размеренно, как ходил в маршрутах. Но именно эта размеренность помогала пройти вдвое больше, чем можно было предположить.
Вес рюкзака Игорь почувствовал, когда тропинка полезла в лоб в гору. Рюкзак словно увеличивался с каждым шагом, вскоре дыхание начало сбиваться, кровь застучала в висках. На половине подъема он остановился. Вот они, последствия курения. Лет пять назад взлетал на такую горушку как олень и ничего. Лет пять назад? Э, старик, да ведь и моложе был…
Игорь усмехнулся: позерская шутка насчет старости невольно переходит в истину. Надо будет осторожнее шутить на этот счет.
Игорь стоял наклонившись, уперев руки в бедра, приняв всю тяжесть рюкзака на лопатки. Отдохнув, он двинулся дальше. Часа через два, обогнув вершину Соседки, он вышел на заброшенную лесную дорогу. Дорога почти заросла, но была еще хорошо различима. Она вскоре привела Игоря к оставленному поселку. Когда-то тут жили люди, били шурфы, рыли канавы, но кончились плановые работы, уехали геологи, а за ними – горняки и остались рубленные крепкие дома пустыми. Они неплохо сохранились. В окнах поблескивали стекла. Летом они служили временным пристанищем геологическим отрядам, зимой – охотникам, которых было здесь несметное количество. Но зверья, к счастью, было еще больше и защищалось оно далеко не безуспешно.
Игорь выбрал себе дом, сбросил рюкзак на ступеньку и вошел. С низкого потолка свешивались паутины, у стекол бесновались комары, а в углу на низких нарах стояла початая пачка соли. Пошарив за печкой, Игорь нашел старую кастрюлю. Он вышел из дома. Недалеко журчал ручей, в нем было довольно песка и воды, а под ногами хватало сушняка.
Он запалил костерок, поставил воду. В кармане рюкзака лежала початая пачка грузинского чая. Правда, в рюкзаке были две пачки индийского, но то – для ребят. Он знал, как они обрадуются этому сюрпризу. Не зря он полдня обхаживал завхоза.
Он заварил чай. Выпил две кружки. Посидел некоторое время, глядя невидящими глазами на изломы Курум - Кана. Сказывалась усталость. Наконец поднялся, затушил костерок, вошел в дом и начал готовиться к ночлегу. Обрывком газеты стряхнул пыль с нар. Снял куртку, расстелил. Снял сапоги, положил их под голову, на них – свитер. Вспомнил об оставленном рюкзаке. В носках вышел на крыльцо, внес рюкзак в дом, плотно затворил дверь, лег и уснул сразу же. Сказывалась таежная привычка.
Проснулся ровно в 6, как м задумал. Он не знал, как это у него получается. Надо – и проснулся. Умылся ледяной водой. Вода действительно была ледяной – ручей питали наледи, таявшие выше. Опять вскипятил чай и в 7 часов вышел на дорогу.
До базы отряда оставалось 12 километров. Но таежные километры длиннее обычных, и потому к 10 часам, когда он вышел к тропинке, ведущей в лагерь, он прошел всего 9 километров. Тропинка была хорошо натоптана. Идти по ней было настолько легче, что Игорь невольно прибавил шагу и даже что – то замурлыкал себе под нос. И именно в эту минуту – умеет же беда выбирать минуты! – он увидел медведя. Большой бурый медведь стоял на тропинке и смотрел на Игоря маленькими злыми глазками.
- Ты что, холера, - невольно вырвалось у Игоря, - ждал меня, что ли?!!
Сказать, что Игорь не испугался, было бы неправдой. Игорь знал, что сполна переживет страх, если выкрутится. Но сейчас, когда решался вопрос жизни и смерти – страха не было.
Стоял Игорь и смотрел на медведя, стоял медведь и смотрел на Игоря. Игорю было труднее. Давил враз отяжелевший рюкзак, давило напряжение. С каждой секундой становилось тяжелее ожидание. Мысленно Игорь пытался разозлить себя: » Старик, ты смешен! Ты как кролик ждешь, чтобы тебя слопали! Ты не царь природы, а паршивая крыса…идиот…». Игорь знал, что нужно что – то делать, иначе он повернется и побежит. И это будет конец.
Он набрал побольше воздуха, открыл рот и, неожиданно для себя, пронзительно заголосил. Собственный голос так удивил его, что страх пропал окончательно.
Медведь заворчал, но Игорю уже было все – равно. Он орал с упоением, словно собирался наораться на всю жизнь. И медведь не выдержал. Игорь даже не заметил, когда он исчез. Он просто обнаружил, что стоит один. И тут он неожиданно представил всю эту сцену со стороны, всю немыслимую неестественность своего поведения и зашелся в диком хохоте. Он не мог стоять на ногах от смеха и опустился на тропинку. Потом смех перешел в слезы,… Наконец он встал, с трудом сдерживая нервную дрожь, поправил рюкзак и медленно пошел по тропе. Крепкий, еще не старый мужчина, он шел покачиваясь. Минут через двадцать его встретили двое друзей с карабинами. Они сняли с него рюкзак.
-Чертова кукла! – напустился на него Володька, - ты что, как студентка с зонтиком, по тайге! Чего орал?
Игорь с трудом очнувшись, медленно подыскивая слова, наконец, смог выдавить:
-Да… так…сигнал подавал,…чтобы…чай ставили…
Володька дернулся:
-Да ты что…- и влепил ему оплеуху, - да ты у меня…
Но Игорь видел, как перепугались они за него. И не встреть сейчас, всю тайгу бы прочесали, всех бы на ноги подняли – от пастухов - якутов до спецрейсов вертолетов.
- Ну, чего стоишь? – толкнул его в спину Семен, - иди, иди!…Голодный, небось, « шутник »! Ну, ты заработаешь сегодня…
И столько нежности было в этих « грозных» словах, что Игорь поспешно отвернулся и проглотил комок в горле. « А может это и есть счастье?» - неожиданно мелькнуло у него в голове.
ВСПОМНИ
непридуманный рассказ
Бывает - станешь свидетелем какого - то события и никак оно из памяти не уходит. Не забывается - и все тут! Мучает чем то не¬ясным, словно ты должен был что то сделать и не сделал. Случай, о котором я хочу рассказать, сидит в моей памяти как заноза. Ноет. Может, поделясь с вами, мне удастся от него избавиться?
Это было в действительности и свидетель - моя подруга, до сих пор работает в нашем институте. Так же, как и я, она до сих пор не может определить свое отношение к увиденному.
Не помню, какой был год? но лет пятнадцать - не менее - с тех пор прошло. Наш геологический отряд ВНИИСИМС должен был вылетать на полевые работы в Якутию из Домодедова, где все мы и собирались встретиться на регистрации. Рюкзаки наши были как всегда загружены до предела и вес их особо таращится по сторонам не давал. Поэтому когда мы с Алькой ( как зовут мою подругу) шагнули в переполненный вагон метро, я сразу направилась к противоположной двери: там, у края скамьи, рюкзак встал удобно и , по крайней мере, минимально мешал окружающим. Место это удобное и обычно занято. То, что человек мне его освободил, меня не удивило. Обычно так поступают из такта и сострадания к обремененным вещами людям. Однако, когда мы установили рюкзаки и распрямились, оглядываясь, нас ошеломила ненормальная тишина переполненного вагона. И то, что человек, метнувшийся из этого удобного места, нас попросту не заметил, тоже почему - то сразу стало ясно.
Это был высокий крепкий белорус, еще не старый, но уже в возрасте, с правильными крупными чертами лица. Одет он был...Не помню, как одет, видимо обычно, все лицо забивало, или точнее - выражение лица. И слова, которые он говорил, обращаясь к сидящему маленькому человечику в болоневой куртке темно - синего цвета. Это почему - то запомнилось...
- Ну вспомни, вспомни!...Мне тогда 11 лет было, я один в живых остался... Ты же тогда расстрелом командовал, в карательном отряде был...
Слова - что, тон... Понимаете, он не обвинял - он просил: вспомни!
Человечек сидящий как-то странно молчал и улыбался тоже как - то непонятно. Если бы он сказал " ты ошибаешься, друг" или что - то еще... Но он молчал и глаза прятал... Может, он отсидел свое, может еще что.. Белорус отошел к двери, он почти уткнулся в стекло. Мне было видно его лицо, искаженное мукой.Он явно пытался справится со слезами.
Мы все молчали, не зная, что сказать, как поступить.
Так получилось, что вышли мы хоть и из разных дверей, но на одной остановке, оставляя за плечами просто физически ощутимую тяжесть тишины. Мы проследили невольно, как прошел он несколько шагов, как, словно очнувшись, огляделся и , видимо, осознал, что не на своей остановке вышел. Как достал платок и вытер лицо, тряхнув головой, словно отгоняя мысли. В левой руке у него оказалась пачка " Стюардессы" и какое- то время он смотрел на нее, словно пытаясь понять, откуда она взялась. Облизнул пересохшие губы, оглянулся на ушедшую электричку, потом на эскалатор, ведущий к выходу. Он колебался, наверно, ему надо было куда - то спешить. Но желание закурить пересилило и он пошел к выходу...
Вот и вся история. Почему до сих пор не уходит она из памяти? Может оттого, что никто из нас не подошел, не сказал: " Друг, успокойся, мы с тобой." Словно глянула война в вагон и все мы оказались не готовы к встрече с ней. Испугались, отступили... Я вот и слов конкретно не помню, но смысл их запомнила и растерянную тишину переполненного вагона тоже. И еще отчего то картинка в голове: маленькая белорусская деревня, каратели, расстреливающие семьи партизан и одиннадцатилетний мальчишка, спрятавшийся в сарае, кулаком затыкающий себе рот, чтобы не закричать...Видимо, белорус больше говорил, раз обеим нам эта картина мерещится. И еще голос его:
- Ну вспомни, вспомни!
От всего прошлого остался у человека только этот кусочек : человечек, который командовал расстрелом. Только он и свидетельствовал, что была когда - то в действительности семья - мама, бабушка, братишки, сестренки...Вот ведь что страшно...