Глава 8. Ученье

               
Самый сложный и трудный вид деятельности человека – ученье. Не случайно дети так радуются, когда в школе объявляется карантин, когда их отпускают домой из-за болезни учителя. Когда ударит мороз сверх 25 градусов. А кое-кто выберет подметание школьного двора и любую грязную работу – только бы не сидеть на уроках. Учиться – идти в крутую гору и более того. Но лучше с неё скатиться. Сколько раз нужно сложить простой труд, чтобы по количеству затраты энергии его можно приравнять к затрате энергии умственного труда?!

В общественной жизни результаты физического и умственного труда сравниваются на свободном рынке. Иного способа пока нет. Вмешательство государства  здесь вносит коррективы. Можно искусственно настолько занизить цену умственного труда, что граждане перестанут учиться и будут искать только грубую работу. Можно – настолько завысить, что цеха заводов и поля опустеют: все ринутся в учебные заведения. При коммунизме тот умственный труд особенно ценился, который был связан с военной техникой, с прикладной наукой, обеспечивающей совершенствование оружия. Высок был авторитет и фундаментальной науки, которую  можно применить к тому же делу. Самостоятельное размышление о смысле жизни, об общественном устройстве – не поощрялось. Более того – пресекалось и преследовалось. Здесь всё окончательно обдумали, продумали и решили «гениальные вожди». Иди мыслью вслед за ними и не отклоняйся от «правильного» пути. Физический труд был возведён в предмет культа. О труде пели, тружеников награждали. И организован он был так: кто не работает, тот принудительно работает – «тунеядцев» ссылали «в места не столь отдалённые», всё это напоминало рабство. Что касается лагерей, то  там рабство было реальностью.

Обучение в школе носило, преимущественно,  принудительный характер. Нет,  в школу детей не гнали плетью, они сами шли, но под конвоем родителей, под присмотром начальства (те, что шли без всякого присмотра, как правило, от учёбы уклонялись  и становились изгоями). А в первый класс на первый урок дети несли даже цветы. У них были любопытство, интерес, а порой и жажда знаний – это так. У каждого в своей мере. Однако их нравственные и физические силы были настолько слабы перед камнем, который им предстояло поднять, что у многих они растрачивались уже в начальных классах. Этому способствовали бездарность учителей и несовершенство методов обучения. Обязательное среднее образование. Что за ним скрывалось? За ним скрывался принудительный учебный труд на долгие годы. А когда говорили о праве ребёнка на образование, то втайне имели в виду отсутствие права ребёнка на выбор образования – теоретического или практического, основного или среднего, светского или духовного. «У нас всё лучшее – детям!» – любили повторять пропагандисты. Но нужно было лозунг сформулировать иначе: «У нас всё лучшее – маленьким узникам!».

Учиться нужно, говорили мы, учителя. Образованный человек имеет больше возможностей поехать в большой и красивый город (Ленинград, Москва) и найти работу по сердцу, сделать карьеру, прилично зарабатывать. Дети слушали и кивали. Они понимали. Но детское понимание неглубоко. И способности к учению у всех разные. Первая двойка – растерянность, вторая двойка – сомнение в том, что говорил учитель, третья двойка – глубокое разочарование в оправданности учения вообще. И частые тройки приводили учеников в уныние, потому что тройки чаще всего были прикрытием двойки. Никаких побед, никаких радостей – одни несчастья.

Учитель не понимал малыша. Он был так воспитан, что насилие над волей ребёнка принимал за норму. Начинался грубый нажим на детское самолюбие. Подключались родители. Моральное истязание ученика происходило в начальной школе, переходило в средние и старшие классы. Если он был самолюбив, то в жизнь выходил обозлённым, если – слабоволен, то в жизнь выходил рабом. Учителя можно понять: от успеваемости зависело его положение в коллективе, его личное самочувствие. Считалось, что если плохо у Владимира Петровича успевают ученики, – плохой он учитель. Но учителя нельзя оправдать: он не боролся за ученика, за его человеческую личность, не боролся против советской системы порабощения детских душ.

Учиться интересно, говорили мы детям. И рассказывали о природе, о жизни людей в обществе. У них загорались глаза, они верили нам.  На начальной ступени. Интерес ученика к учению – очень напряжённой работе – зависит в значительной степени от настроя его сознания, а последний – от кругозора родителей.  В семье любят книгу, рассуждают о науке и искусстве – всё это впитывается ребёнком. Папа, мама, тётя, старшие братья много знают и хотят знать ещё больше. Ребёнок понимает и чувствует: изучать мир интересно. Учитель поддерживает интерес ребёнка к знанию и углубляет его. Конечно, и в этом варианте бывают отклонения, определяемые какими-то специфическими свойствами ребёнка.

Далее. В семье не любят книгу, ничего не знают об устройстве мира, о том, что происходит в нём, разговоры ведут только о покупках, о плохих соседях – дети растут равнодушными к знанию. Хороший учитель постарается заинтересовать ребёнка из этой семьи ученьем и, возможно, будет иметь успех, если сумеет нащупать у него природный импульс к знанию. А если сад детских способностей окажется окончательно запущенным? – Здесь мог бы помочь только В.Ф.  Шаталов. Но Шаталова советская  школа категорически отвергла.

Современная педагогическая теория говорит о задатках – природном факторе, склонностях – социальном, семейно-школьном факторе, способностях – сложении первых двух. Какие-то положительные задатки разной силы (об отрицательных пока умолчим) есть у каждого ребёнка. И к ученью, тем его направлениям, которые предлагает современная школа,  есть задатки у каждого ребёнка. Это надо признать и из этого исходить. Что одинаково у всех детей – это желание успеха, стремление к победе. Об этом никогда не следует забывать. Если одни и те же постоянно побеждают, а другие постоянно оказываются в конце, появляется деление учеников на умников и дураков, на «дворян» и «чернь». Протест неизбежен. Конфликт неминуем. Кого-то мы «придавим», превратим в безмолвного раба, а кто-то становится бунтарём. И берегись общество, школа приготовила тебе резерв для пополнения уголовного мира!  Всякая война с обществом начинается в душе человека. Так советская школа воспитала «братков» для эпохи Перестройки.

Что нужно сделать, чтобы реализовать право каждого ребёнка, каждого школьника на радость победы? Вопрос нелёгкий. Попробуем ответить так: пусть умный останется умным, ловкий останется ловким (в спорте), мастер практического дела останется мастером практического дела. И пусть каждый в своём призвании соревнуется на равных, в меру побеждает, в меру терпит поражение. И живёт – как человек, которого любят, уважают, ценят. В школе, в которой я работал, дети часто прятались от физкультуры в раздевалке, а мастерить, по сути, ничего не умели (далеко не каждый мог забить гвоздь в стенку). Сегодня идут реформы.  Но школе ещё далеко идти до того пункта, когда она перестанет быть тюрьмой для детей.

Не умеешь – научим, не хочешь – заставим. Таким был главный принцип советской педагогики. Выдерживалось движение по одной линии, которая была прочерчена классиками марксизма-ленинизма: учиться коммунизму. Слишком незначительным было пространство для индивидуального выбора, слишком узка дорога. Шаг вправо, шаг влево – накажут, унизят. На глубинные задатки ребёнка никто не обращал внимания, никто их не культивировал. Принудить ребёнка просто, и его принуждали. Способных к ученью и восприимчивых к марксистской идеологии взрослых загоняли в партию; загоняли туда и тех, кто не отличался прилежанием, а просто тянул лямку и был послушен, – они составляли балласт, массу.

Способные, но не поддающиеся идеологической обработке, пытались применить свою энергию в науке, искусстве, спорте. Их брали под контроль и далеко уйти не давали. Способные, но склонные к свободному мышлению становились страдальцами. В криминал шли те, которые для души ничего не получили в советской школе.