Не было ничего, было только начало. Начало всего происходящего и всего того, что будет когда-то, а может не будет. Просто устремиться во что-то, а проявится совсем другое.
Лёшка сидел завороженный, слушая деда Моисея, верил и не верил. А вдруг всё не так. А, как не так? Дед Моисей всё знает, недаром к нему идут со всех сторон. Недавно даже царь приезжал. Царь, это не шутка. Правда, сам Лёшка царя не видел, не пустили. О чём они говорили, никто не знает, кроме конечно царя и деда Моисея, но царь просто так не приедет. Да, что там царь, со всей России к нему идут, видано ли дело, как река в полноводье идут. И для всех он дело, всем время найдёт, всех приласкает, не то что. Правда значит, а как просто, сказал и создал мир. На то и Бог. Вот хоть бы раз так сказал и всё.
«А ты попробуй», - услышал он ответ на свой немой вопрос. «Попробуй и получится. Только верь. По Вере твоей».
Легко сказать верь, то Бог, а то я. Кто я? Так, букашка. Господь, так и не знает про меня.
«Он про всех знает, и про тебя тоже. На то он, и Отец небесный нам».
«Я попробую», - сказал он, низко поклонился деду Моисею и пошёл домой в деревню, до которой было около десяти вёрст.
Он шёл и тихо просил. Холодная роса обжигала ноги, земля постепенно остывала после знойного дня, но ничего этого Лёшка не замечал. Он шёл и думал, чтобы дома было всё хорошо, чтобы корова нашлась, которая уже как пять дён где-то блудит, да тятька бы встал. А то после германской взахлёб харкает кровью и кашель душит. Отравил его германец газами. Война, брат, это не свадьба, всем худо, особливо тем, кто в окопах.
Так, размышляя обо всём и прося Господа, Лёшка не заметил, как добрёл до дому. Подошёл, и что-то забилось у него в груди. Хата, стоявшая на краю деревни, уж не выглядела такой неказистой, как раньше. И в хате было светло, и сестрёнка весело заливалась в смехе, уж давно она так не смеялась. Как тятька ушёл в 14-ом, так и не смеялась. А тут заливается. Случилось что? И тут же слабая догадка мелькнула и обрела уверенность.
«Тятька!!!», - подумал он и вбежал в хату, опрокидывая вёдра и ещё какую-то утварь. Он вбежал в горницу и тут же остановился.
Тятька сидел на лавке и играл с сестрой, у печи стояла мать, улыбаясь чему-то. И отец был не такой серый как раньше, лицо его обрело здоровый розовый цвет. И был он каким-то другим, будто и не болел никогда, и не было ни войны, ни германца с газовыми атаками.
«Иди сынок, садись, вечереть будем», - молвил отец, глядя на Лёшку.
«Иди тебя ждём, где был то. Корова пришла, а тебя всё нет, иди»
На сердце стало хорошо и спокойно, и всё стало по-другому, всё встало на свои места.
Лёшка мысленно улыбнулся и низко поклонился, то ли Богу, то ли деду Моисею, то ли тому и другому одновременно. И вдруг всё слилось, и дед Моисей и Господь были рядом, были одно целое.
Всё есть Бог, подумал Лёшка, и услышал голос, который говорил: «Ты всё можешь…Ты сын мой».
«Твой, твой», - закричало всё существо, и он кинулся к отцу, обнял его и тихо заплакал. Слёзы лились из него, как будто кто их доливал, и вместе с ними уходила из Лёшки та боль и усталость, которая свалилась на него 5 лет назад, вместе с уходом отца на войну.