Новое о Шерлоке Холмсе. Сыщик-оракул

 


         Осенним вечером 189* года я возвращался из госпиталя, утомлённый более, чем когда-либо в жизни. Причиной тому была авария на мукомольной фабрике, в которой пострадало более сорока человек, и сутки напролёт мы – медики – отчаянно боролись за жизнь раненных и искалеченных. В те времена, к тому же, из-за несовершенства наркоза воздух операционной переполняли пары эфира и хлороформа, и операторы волей-неволей вынуждены были вдыхать их, получая лёгкое отравление. Неудивительно, поэтому, что к концу второго дня я уж и на ногах не держался.
К счастью, все мои прооперированные чувствовали себя неплохо, и я глубоким вечером получил, наконец, возможность отправиться домой.
Было ещё тепло – самое начало мягкого дружелюбного октября. Путь мой лежал через Ковент-Гарденс, и, проходя вдоль липовой аллеи, освещённой светом парковых фонарей, я понял, что просто не дойду до дома, если не посижу и немного не отдохну – ведь у операционного стола мне пришлось стоять, и я уже не чувствовал ног.
Итак, я присел на скамейку в тени кустов и, откинувшись на спинку, блаженно вытянул ноги, жалея, что из соображений пристойности не могу позволить себе сбросить туфли.
В парке было тихо, только листья чуть-чуть шелестели у меня над головой. Стоит ли удивляться тому, что, погрузившись в блаженный покой, я тотчас же стал дремать, а там и заснул крепким сном.
Увы, сны мои не были безмятежны. Виною ли тому усталость, впечатление от катастрофы или что-то ещё, но, заснув, я немедленно погрузился в бездну кошмара. Мне снился чёрный, наполненный шорохами лес, где в шелесте деревьев таилась угроза. Где-то ревел водопад, и я брёл к нему в вязкой душной тьме. Ноздри мои ощущали запах гари, а затем я услышал и треск подступающего огня. Внезапно разразилась гроза – молнии вспыхивали, озаряя всё вокруг, покуда в их свете я не увидел крадущееся ко мне по краю поляны существо. Это было чудовище, покрытое чешуёй, и при каждом его движении чешуйки тёрлись друг о друга, издавая свистящий шелест. Раскаты грома заглушали его, но в перерывах я отчётливо слышал этот зловещий звук, как и бряцание металлических когтей о камни. Из пасти зверя доносилось невыносимое зловоние – запах крови – почти заглушающее гарь. Я заметался, не зная куда спрятаться. А в следующий миг, пронзительно завизжав. Монстр бросился на меня, обдавая вонью полуразложившегося трупа. Деревья ломались под его ударами, изливая смолу, пахнущую тоже остро и отвратительно, молнии слепили глаза, когти монстра вцепились мне в плечо, тряся, как тряпичную куклу. Не помня себя от ужаса, я рванулся в сторону, закричал – и проснулся.
Мне в лицо бил слепящий свет фонаря, за которым я не мог разглядеть, но явственно чувствовал присутствие нескольких людей. Мгновение я ошалело пытался собрать рассыпавшиеся мысли и сообразить, где я, хотя бы, нахожусь, и что происходит, а голоса из-за завесы света грубо наседали на меня, требуя:
- Отвечайте, кто вы? Что вы здесь делаете? Как вы попали сюда? Отвечайте! Отвечайте!
И, словно спасение, ещё один голос – мучительно-знакомый, высокий, глуховатый, столько раз слышанный мною в прежней квартире на Бейкер-стрит:
- Да уберите вы фонарь, констебль, не светите человеку в глаза – вы его совсем ослепили. Дайте ему прийти в себя.
Свет фонаря убрался. Я помигал, прогоняя из глаз жёлтые пятна, и когда силуэты чётче проступили из темноты, разглядел вокруг себя констеблей в форме, полицейского сержанта, старшего инспектора Скотланд-Ярда Лестрейда и моего старого друга Шерлока Холмса.
- Что тут происходит? – спросил я, всё ещё щурясь.
Холмс вздохнул и опустился на скамейку рядом со мной, распахнув полы своего летнего пальто.
- Закурите? – щёлкнул он портсигаром.
Я машинально взял папиросу, и он, чиркнув спичкой, поднёс мне огонь. Я увидел, что и у остальных дымятся в зубах папиросы той же марки – как видно, портсигар Холмса подвергся настоящему набегу. Мне показалось странным, что констебли в форме решились курить на улице, да ещё в присутствии своего начальства, но в следующий миг причина столь необычного поведения стала мне ясна: до моего обоняния дошёл острый приторно-сладкий запах и, скосив глаза в поисках его источника, я увидел в нескольких шагах от себя распростёртое на земле мёртвое тело.
Это был нестарый ещё, судя по сложению, мужчина, одетый в свободную блузу и грубые суконные брюки. Вместо его лица я разглядел только кровавое месиво. Крови натекла целая лужа, от неё-то и исходил отвратительный запах, заставивший всех прибегнуть к табачной завесе для своего обоняния. И именно папиросы Холмса – из всех присутствующих он курил самые крепкие с резким вкусом.
- Как видите, убийство, - мрачно сказал Холмс. – На труп наткнулась одна из «ночных бабочек» и подняла страшный визг. Вот поэтому-то мы и здесь.
- Уличное убийство? Но почему вы, Холмс?
По губам Холмса скользнула лёгкая усмешка:
- Подвернулся Лестрейду под горячую руку. Случайно зашёл в управление по другому делу, и вот… Но вы нас напугали, Уотсон. Когда сержант увидел вас спящим в двух шагах от места убийства, он, уж извините, не разобрался и тоже было принял вас за жертву преступления. Вы так крепко спали, что успело прибыть подкрепление из Скотланд-Ярда и, конечно, ваш покорный слуга, который, признаюсь, несколько переволновался. Однако, слава богу, вы оказались живы.
- Хорош же ваш сержант, - проворчал я, чувствуя себя крайне глупо. – Не отличить живого человека от мёртвого…
- Ничего удивительного в том, что он перепутал, Уотсон. Ведь убитый не отравлен, не зарезан, а застрелен. Было сделано два выстрела, а вас они не разбудили.
- Да, странно, - согласился я. – Я, правда, очень сильно устал, но, думаю, не до такой всё же степени, чтобы не проснуться от выстрела над ухом.
- Да уж, доктор. Будь соревнование на крепость сна, чемпионский титул был бы вам обеспечен, - поддел меня заодно и Лестрейд. – Воистину вас пушкой не разбудишь.
Я почувствовал, что начинаю краснеть от смущения, и Холмс, заметив это, поспешил заступиться за меня:
- Ну полно, Лестрейд, оставьте Уотсона в покое. Хвала всевышнему, он жив и здоров и, конечно, не имеет никакого отношения к этому преступлению. Хотите домой, Уотсон? Или останетесь? Можете переночевать у меня, когда мы закончим свои дела здесь. По крайней мере, не нужно будет искать кеб в такой поздний час.
Резиденция Холмса на Бейкер-стрит, действительно, находилась географически много ближе моего дома, тем более, что перспектива поучаствовать в расследовании, наблюдая за работой Холмса, чрезвычайно привлекала. К тому же, по тону я чувствовал, что ему и самому хочется, чтобы я остался с ним.
- Я остаюсь, - сказал я решительно, - Вот только как бы отправить записку домой?
- Пустяки, за этим дело не станет, - успокоил Холмс. – Я найду гонца немедленно. Пишите, – и протянул мне свою записную книжку с карандашом.
- Собственно, - проговорил Лестрейд, терпеливо дожидавшийся, пока я написал записку, а Холмс взял её у меня. – Здесь мы почти закончили. Я имею в виду официальную сторону дела – протокол и всё такое. У частного сыска есть, что добавить?
- Да, конечно, - встрепенулся мой друг. – Давайте-ка поглядим, Уотсон.
Превозмогая неприятное чувство, я нагнулся над трупом. Выстрелов, судя по всему, было два – оба смертельные. Видимо, убийца стрелял второй раз просто для верности. Одна пуля, проникнув через левую глазницу в полость черепа, вышибла мозг, другая разворотила лицо и выбила зубы верхней челюсти, засев под конец в лобной доле.
Взяв мертвеца за руку, Холмс повернул её так, чтобы я мог рассмотреть. Ладонь оказалась узкой, пальцы – длинными и изящными, несмотря даже на то. что во многих местах кожа была сильно запятнана краской. Такие же пятна я увидел и на подоле блузы.
- Нет сомнений, - проговорил Шерлок Холмс, - что перед нами человек, работающий с масляными красками – вернее всего, художник. Чувствуете запах скипидара?
- Куда слабее, чем запах крови, - поморщился я.
- Его карманы успел обыскать убийца, - сказал Лестрейд, указывая на вывернутые карманы брюк убитого.
Холмс обшарил мертвеца с головы до ног, но нашёл только небольшой огрызок карандаша и медный ключ.
- А ключик-то любопытный, - заметил Лестрейд, разглядывая узорную бородку ключа. – И ещё здесь брелок – взгляните.
- Я уже взглянул, - буркнул, не оборачиваясь, Холмс, - Проволока, согнутая в виде буквы «Д».
- Если это инициал убитого, он нам поможет установить его личность, - обрадовался полицейский сыщик.
- На ваше счастье, джентльмен пренебрегал сапожным кремом, - Холмс колупнул грязь на подошве трупа и, растерев в пальцах, принялся разглядывать через увеличительное стекло. – Он живёт возле портовых доков или, в любом случае, часто там бывает. То есть, я, конечно, имею в виду «жил» и «бывал».
- Почему это вы решили? – подозрительно спросил Лестрейд.
- Потому что как бы ни был бледен свет фонаря, я отчётливо вижу здесь речной песок и мел, и следы мазута, и водоросли, - перечислял Холмс, не отрываясь от увеличительного стекла. - Причём, разной степени давности. Говорю вам, этот человек не чистил своих ботинок с неделю. А вот это и впрямь удача!
- Что? Что? – мы с Лестрейдом не могли сдержать любопытство.
- Джентльмен отдавал башмаки в починку, и на них набили металлические набойки с фирменным знаком – три креста и буква «О». Думаю, Лестрейд, вам теперь будет совсем нетрудно отыскать сапожника.
- Прошу прощения, сэр, - подошёл к нам до сих пор рыскавший поблизости сержант. – Вот что я нашёл в кустах.
На его ладони лежал медный цилиндрик стреляной гильзы.
- Похоже, это от итальянского оружия, - рискнул заметить я.
Лестрейд посмотрел на меня скептически, но Холмс спокойно кивнул:
- Можете поверить Уотсону, инспектор. Одно время он увлекался коллекционированием огнестрельного оружия, так что страну-изготовителя в состоянии назвать безошибочно. Ну-с так: вводные данные вы, по-моему, имеете в достаточном количестве, - Холмс сложил свою лупу и засунул её в нагрудный карман. – Ищите сапожника, устанавливайте личность убитого, а там, разумеется, и до убийцы дело дойдёт. Я же со своей стороны всегда готов помочь советом, если, конечно, вы будете держать меня в курсе дела… Пошли, Уотсон!
Мы, что называется, откланялись, и мне показалось, что Лестрейд слегка задет небрежным высокомерием Холмса.
- Зачем вы его дразните? – спросил я с укоризненной улыбкой, когда мы отошли достаточно далеко.
- А зачем он смеялся над вами? – ответно улыбнулся мой друг. – Не позволю, - он не то шутил, не то нет. – Оставляю это право только за собой. Единолично..
Я посмотрел на него, должно быть, немного испуганно, потому что он тут же добродушно рассмеялся и легонько хлопнул меня по плечу.
Поздний ужин на Бейкер-стрит прошёл в молчании, но Холмс не был сосредоточен, как обыкновенно, обдумывая дело, а, скорее, рассеян. Я позволил себе задать какой-то вопрос по поводу трупа в парке, но он только отмахнулся:
- Идите спать, Уотсон. Не о чем пока говорить. На основании того, что мы знаем – а это ничтожное количество фактов – можно придумать тысячу и одну версию. Не хотите же вы, чтобы я уподоблялся Шахерезаде в этом занятии. Идите. Сна на скамейке вам едва ли хватило, особенно памятуя о том, что вы спали так крепко, что проспали выстрел, и даже не один, а два.
- Возможно, я слышал их во сне, - припомнил я. – Мне снилась гроза с громом и молнией.
Холмс ничего не ответил на это, и я, отчаявшись разговорить его, в самом деле отправился я спать.
Вполне естественно, что и утром я ожидал застать его в таком же настроении, тем более что за окном лил дождь, а Холмс, как все артистические и нервные натуры, обыкновенно бывал подвержен метеорологическим влияниям. Но – ничуть не бывало: когда я спустился к завтраку, он расхаживал по комнате, нетерпеливо потирая руки с самым оживлённым видом.
- Лестрейд нашёл башмачника, - сообщил он, едва увидев меня. – Его зовут Джон Остин, и его мастерская, действительно. расположена у самой Темзы. Ешьте скорее, и пойдём нанесём ему визит. Хочется опередить Скотланд-Ярд.
Я торопливо проглотил завтрак, и уже через четверть часа кеб катил по набережной к Ист-Энду, а Холмс, сидя рядом со мной, нетерпеливо барабанил пальцами по подлокотнику.
Мастерскую башмачника нам указал местный абориген лет двенадцати с удочкой на плече. В тесной, как собачья конура, будке сидел лохматый старик в красной рубахе под вытертым пиджаком.
- Да, я – Джон Остин, - сурово пророкотал он, сверкая на нас очами из-под кустистых бровей. – Чего вам от меня надо? В руках у вас ничего нет, а туфли ваши в полном порядке. Так зачем вы здесь?
Холмс улыбнулся:
- Ну а если мы пришли получить заказ? – спросил он, облокачиваясь о раму окошка и заглядывая внутрь будки.
- Быть того не может. Я своих клиентов твёрдо помню – вы мне ничего не заказывали.
- Немного же, видно, у вас клиентов, коли помните их наперечёт, - усмехнулся мой друг.
- Иной день и до тридцати бывает, - буркнул Джон Остин, всем своим видом показывая, что наше присутствие напрасно отрывает его от работы.
- И всех помните? Ни за что не поверю. Ну, вот скажите-ка мне, - Шерлок Холмс подмигнул с заговорщическим видом, - когда вам сдавал обувь в починку один художник – ростом чуть пониже меня с рыжеватыми волосами и проволочной буквой  «Д» на брелоке ключей? Держу соверен, что не вспомните.
Джон Остин расхохотался. Словно мы его пощекотали:
- Вот уж задача, так задача, сэр! – воскликнул он. – Давайте-ка сюда ваш соверен.
- Это почему? - упёр руки в бока Холмс
- Да потому, что это Берт Дуглас. И ещё бы его мне не помнить, если он ухажёр моей дочери и околачивается под её окнами чуть не каждый день.
- Вашей дочери? – заинтересовался Холмс. – Так у вас есть дочь?
Но к сапожнику, едва он спрятал соверен в карман, вернулась хмурая подозрительность.
- Есть-то есть, - сквозь зубы процедил он. – Да какое вам-то до этого дело? Убирайтесь-ка лучше подобру-поздорову, некогда мне тут с вами лясы точить – работа стоит, - и демонстративно схватился за молоток.
- М-да, - протянул разочарованно Холмс, отходя от будки сапожника. – Самого-то интересного мы, похоже, и не узнали… Однако, стойте! Как видно, нынче судьба к нам благосклонна. Уотсон, ведь это она!
К будке между тем подошла с узелком в руке просто, но изящно одетая девушка, перебросилась парой слов с башмачником, развязала узелок, позволив нам увидеть краюху хлеба, положенную на широкогорлый кувшин и, чмокнув Остина в заросшую щёку, торопливо направилась прочь.
- Принесла отцу обед, - прокомментировал Холмс. – А ну, за ней! Только не спеша – в мои планы не входит получить по голове сапожной колодкой от разъярённого отца, если он увидит, что мы преследуем его кровинушку.
В конце следующего квартала мы нагнали её.
- Прошу прощения, мисс, - Холмс снял шляпу со всей галантностью, на которую был способен. – Вы – мисс Остин, не так ли?
В глазах девушки мелькнула растерянность.
- Кто вы такие, и что вам нужно от меня?
- Я – Шерлок Холмс, частный сыщик. А это – мой друг и коллега доктор Уотсон. Мы хотели бы поговорить с вами о Берте Дугласе. Вам ведь знакомо это имя?
- Берт Дуглас? – повторила мисс Остин. – Конечно, я его знаю. С ним бывает приятно поболтать – он много знает и умеет порассказать об этом… Но зачем он частному сыщику?
- Ваш отец, кажется, не слишком одобряет это знакомство? – без обиняков спросил я.
- Не слишком одобряет? Да он Берти терпеть не может, - усмехнулась девушка. – Считает его пройдохой и чуть ли не преступником. Он говорит, будто Берти рисует на заказ какие-то непозволительные копии, а это, мол, дело уголовное. Но ведь Берти художник, а художникам не возбраняется копировать чужие картины – я сама видела такие в музее. Называются «репродукции», никто их не запрещает, а наоборот, они вывешены на всеобщее обозрение. По-моему, отец просто придирается к Берти. А всё-таки. Зачем он вам понадобился?
- Всего лишь для профессиональной консультации, - сказал Холмс, а я увидел, что его глаза блестят, как это бывало в предвкушении разгадки тайны.
- Вы, может быть. знаете кого-то из знакомых мистера Дугласа? – спросил он у девушки. – Других художников, к которым мы могли бы обратиться? Тех, с кем он общался больше других в своей профессии? Тех, кто, вы, может быть, знаете, где живёт?
- Их трое, - припомнила мисс Остин. -  Мистер Джеймс Олдигейт, мистер Максимилиан Джай, и, наконец, О.Суллон – чучельник.
Холмс записал все три имени с адресами в свою записную книжку, после чего мы откланялись, так и не сообщив девушке о смерти её знакомого.
- Не терплю быть вестником такого рода, - сказал Холмс. – Пусть уж лучше полиция – им хоть жалование идёт… Ну вот, Уотсон, - он показал мне три записанные фамилии. - Полагаю, наше основное внимание мы должны сосредоточить на этой троице.
- Почему именно на ней? С чего вы решили искать подозреваемого именно в среде художников? И, кстати, что это за запрещённые копии, о которых говорила мисс Остин?
- А, это любопытно, - охотно откликнулся мой друг. – И сразу содержит ответ на ваш первый вопрос. Вы, конечно, знаете, что молодые художники часто набивают руку, копируя картины своих маститых собратьев. И, как справедливо заметила мисс Остин, такие картины называются репродукциями, и никому не возбраняется их рисовать. При одном условии. Чтобы в дальнейшем избежать соблазна фальсификации, принято единое для всех правило: размеры копии никогда не должны совпадать с размерами оригинала. Такие, одинаковые высотой и шириной с копируемым объектом репродукции как раз и называются «запретными» или «недозволенными». Разумеется, изготавливают их в одном только случае…
- В каком случае? – не понял я.
- А вот именно с целью фальсификации. А наш суровый башмачник, - с усмешкой добавил он, - похоже, разбирается в искусстве лучше своей беспечной дочери.
- Так значит, убитый изготавливал фальшивки и сбывал их?
- Похоже на то. А поскольку одному такая работа, как правило, не под силу, предприятие наверное было коллективным. Ну и последнее: деньги оно должно приносить большие, а где деньги, там распри. Отсюда и мои подозрения. Кстати, за разговорами мы подошли уже к мастерской мистера Джеймса Олдигейта, так что самое время прощупать первого фигуранта из нашей троицы.
Он поднял руку и постучал в обшарпанную дверь с фанерной табличкой, на которой каллиграфическим почерком было выведено: «Художественная мастерская живописца Д. Олдигейта.».
- За исключением краткости «Д», - заметил я. – Вывеска дышит самолюбием посредственности.
- Входите! – раздалось из-за двери, но едва мы переступили порог, мне пришлось вспыхнуть до корней волос и зажмуриться. Прямо против двери возлежала обнажённая натурщица, даже не потрудившаяся прикрыть наготу при нашем появлении..
- Не   обращайте внимания, - прозвучал откуда-то сбоку низкий мужской голос. – Считайте,что перед вами античная статуя. Вы, наверное, пришли сделать заказ?
- А вы, наверное, Джеймс Олдигейт? – в свою очередь спросил Холмс. – Мы к вам по делу.
- За мольбертом в углу я разглядел, наконец, худощавого нервного человека, чей бархатный тембр голоса никак не вязался с подвижным лицом и порывистостью жестов.
- Кто же ещё! – хмыкнул он в ответ на вопрос Холмса. – Что вам угодно? Портрет? Пейзаж?
- Копию, сказал Холмс. – Я очень люблю Рембрандта. Мне бы хотелось иметь копию его «Старухи». Вы можете написать её для меня?
- Я хороший копиист, - без лишней скромности заявил Олдигейт. – Правда, Рембрандта мне копировать ещё не приходилось, но… Хотите посмотреть мои работы? Чтобы не испытать впоследствии разочарования.
- Мне рекомендовали вас, - сказал Холмс.
- Кто именно, если не секрет?
- Некто Берт Дуглас. Я разговаривал с ним несколько дней назад, и он обещал изготовить хорошую копию, но я никак не могу его застать, а в качестве запасного варианта он назвал вас. Видите ли, мой заказ не вполне обычен – я бы хотел иметь репродукцию в натуральную и точную величину оригинала. И согласен платить за это.
Лицо Олдигейта вытянулось.
- Я такими делами не занимаюсь, - пробормотал он перепугано. – Не знаю, с чего пришло Дугласу направлять вас ко мне. Копии в натуральную величину делать нельзя. За это, знаете ли, можно и за решётку угодить.
- Да ну, бросьте! - продолжал настаивать Холмс, – За что за решетку? Маленькое отступление от правил, о котором никто не узнает. И не забывайте, что я плачу хорошие деньги. решайтесь же! Ну?
- Нет, я не могу.
- Послушайте, я ведь не собираюсь выдавать ее за подлинник или продавать кому бы то ни было. Просто повешу у себя в гостиной. Приятелям буду хвастать. Они ведь понимают в живописи меньше меня.
Но Олдигейт только мотал головой, все больше пугаясь.
- Ну что ж, - смирился наконец Холмс. – Тогда, может быть, порекомендуете мне кого-нибудь другого, кто сможет нарисовать такую копию?
- Да что вы, сэр!
- Ну ладно, ладно, - замахал руками Холмс. – Не сердитесь на меня. забудьте, словно этого разговора между нами и не было. Знаете что, я зайду на днях приобрести какую-нибудь из ваших картин, хорошо? Вот и хорошо.
И мы поспешно ретировались из студии.
- Непохоже, чтобы этот человек занимался «запрещенными» копиями, - заметил я, оказавшись на улице.
- Да? Как бы не так, - резко откликнулся Холмс.
- Но ведь он отказался.
- А почему он должен соглашаться по первой просьбе каждого встречного? Да еще при свидетелях. Нет, нет, его отказ ни о чем не говорит, а вот испуг говорит о многом. Ну вот представьте себе, Уотсон, что к вам обратилась молодая женщина, желающая избавиться от пятимесячного плода. Вы согласитесь?
- Нет, конечно. Я откажусь.
- Почему?
- Потому, что это запрещено, да и срок слишком большой. Ну и безнравственно, в конце концов.
- А какие чувства вы испытаете при этом?
- Не знаю. возможно, мне будет жалко женщину – в такое положение попасть весьма неприятно. Потом, вероятно, возмущение – смотря по обстоятельствам. Гнев…
- Но не страх. Чего вам бояться, если вы никогда этого не делали и не сделаете? Ну вот а если бы вы занимались подобным и очередная клиентка пришла к вам в сопровождении подружки, да еще начала разговор с вами в присутствии медсестры?
Я постарался представить.
- Что ж, может быть… Наверное, вы правы, Холмс. и что теперь делать?
- Ничего. Наши измышления не доказательство. Пойдем дальше.
- К Максимилиану Джаю?
- Нет, пока что к одному высококлассному специалисту по чужим замкам. Он здесь недалеко живет, зайдем уж заодно.
- Ко взломщику? – изумился я. – Зачем?
- За профессиональной консультацией. Мы с мистером Блэром давние друзья. - засмеялся Холмс, - Я способствовал его водворению в тюрьму еще в восемьдесят пятом.
- Раз так, - с сомнением проговорил я, - захочет ли еще он вас консультировать?
- Захочет, не волнуйтесь, если, конечно, мы застанем его дома.
Мы оказались перед чистеньким маленьким домиком с ухоженным палисадником и резными наличниками окон. Холмс постучал в медный гонг изящным висячим молоточком, и дверь почти немедленно открылась. Перед нами стояла молодая женщина с милым улыбчивым лицом, одетая скромно, но изящно. Однако, выражение этого лица, едва она увидела, кто пришел, немедленно стало испуганным и растерянным.
- Нет, нет, миссис Блэр, не нужно волноваться, - поспешно и как-то особенно мягко проговорил Шерлок Холмс, - Я совсем по другому делу, у меня нет ничего против вашего мужа. Скажите, он дома?
- Да, сэр, - доброжелательное выражение вернулось на лицо женщины, она отступила, пропуская нас. – Он теперь устроился слесарем в мастерской Шеппарда, и хозяин им доволен, но сегодня он как раз приболел и не пошёл на работу.
Она провела нас в уютно обставленную и чистенькую комнату, где в кресле на вязании спала серая кошка, а на узкой тахте, укутавшись в плед, полулежал с газетой «Спорт» в руке молодой мужчина с чёрными, как угольки, подвижными глазами. Бедняга явно мучался жесточайшим насморком – нос у него покраснел и распух, а под глазами набрякли мешки.
- Здравствуйте. Блэр, - Холмс шагнул к нему и протянул руку.
- А, мистер Холмс, сэр, - гнусаво обрадовался Блэр. – Рад вас видеть. Только держитесь от меня подальше – эта штука, похоже, заразительна, в мастерской я уже…аапчхи! – второй, сэр.
- Будьте здоровы, - пожелал ему Холмс. – А я как раз привёл с собой врача. Что, Уотсон, не взглянете на мистера Блэра?
Я с готовностью, понимая, что так нужно Холмсу, выслушал лёгкие и сердце больного, подтвердил, что это всего лишь катар, и дал несколько медицинских советов, которые сам Блэр выслушал рассеянно, зато его жена очень внимательно, после чего сразу удалилась в кухню готовить питьё по моему рецепту.
- Ну, мистер Холмс, - прогундосил Блэр. – Знаю, что просто так вы не забредёте ко мне. Выкладывайте, что вам от меня…, - и снова не сумел договорить, прерванный целым залпом чихания.
- Я не знал, что вы больны, не то не решился бы тревожить вас, - сказал Холмс.
- Ничего, не расшаркивайтесь. Хотел бы я как-нибудь всё-таки суметь заразить вас за все те неприятности, которые вы причинили мне когда-то. Ну да кто старое помянет… Апчхи! Так что вам нужно?
- Вот этот ключ, - а я и не заметил, когда он успел положить его в карман, да и разрешения у полицейских, по-моему, он на это не спрашивал. – Что вы можете о нём сказать?
Блэр повертел ключ в руках, особенно приглядываясь к брелоку.
- Дайте-ка мне вашу лупу, мистер Холмс. Какое увеличение?
- Десятикратное.
- Ничего, пойдёт…Так. Ну а что вас, собственно, интересует?
- Что может отпирать такой ключ? Какой замок? Например, дверной?
- Это вряд ли. Ключ замысловатой формы, значит и замок непростой. Сейф. Сундук с дедушкиным наследством. Бар, если хозяин бара – любитель вычурности. Замок этот врезной, насколько я могу полагаться на память, без спуска. Ключом много пользовались, заказан он года два назад, а уже изрядно стёрся. А вот этот брелок здесь висит совсем недавно – видите, от него никакого следа на дужке нет, а за два года должен бы появиться.
- Что ж, спасибо, Блэр, - Холмс вежливо поклонился. – Позвольте пожелать вам скорейшего выздоровления.
- Спасибо и вам, господин врач, - в свою очередь обратился ко мне бывший взломщик, - за ваши полезные советы – уж моя Мэг заставит меня выпить всю эту горькую гадость.
- Она пойдёт вам на пользу, - немного смущённо сказал я.
- Нет, серьёзно: спасибо, - уже без улыбки поблагодарил он. – Удачи вам, мистер Холмс. Готов желать вам удачи, когда дело касается не меня.
- А у нас разве есть ещё перспектива встретиться? – удивился Холмс. – Мне-то казалось, вы твёрдо встали на путь исправления.
- Ради моей жены, сэр. Потом, - Блэр хитро прищурился, - эта работа слесаря совсем испортила мне руки. Никакой надежды теперь на тонкую работу…
Должен признаться, я покидал дом Блэров в приподнятом настроении. Всегда приятно видеть людей любящих друг друга, особенно если эта любовь останавливает скольжение одного из них по наклонной плоскости к своей гибели.
- Вам, я вижу, понравились супруги Блэр? – улыбаясь спросил Шерлок Холмс.
- Да, признаюсь. Наглядно можно видеть, как благое влияние порядочной женщины способно…
- Так то оно так, - покивал Холмс. – Да вот только Мэг Блэр до замужества была карманной воровкой, и я не уверен, что бросила своё ремесло теперь.
Мне ничего не оставалось, как обескуражено замолчать, а Холмс со смехом подхватил меня под руку и потащил за собой.
- Следующим номером в нашем списке идёт Максимилиан Джай, - снова заговорил он через несколько шагов. – Это недалеко. В четырёх кварталах отсюда.
Мастерская Джая располагалась на верхнем этаже жилого дома недалеко от Ковент Гарденс. Я указал Холмсу на это обстоятельство, и он молча кивнул.
В мастерской стоял густой запах масляных красок и растворителя. Художник – невысокий лысоватый сутулый человечек – покрывал лаком готовое полотно. Для чего-то в помещении жарко пылала небольшая тигельная печь. Впрочем, возможно, Максимилиан Джай увлекался и лепкой тоже, хотя ни глины, ни скульптур я не заметил. Должен заметить, что наш приход его совсем не обрадовал.
- Я сейчас не беру заказов, - буркнул он.
- Речь пойдёт не о заказе, - сказал Холмс тоже резковато. – Я намерен был подать в суд, но, поразмыслив, решил сперва всё-таки попытаться объясниться.
Это фраза заставила Джая посмотреть на нас внимательнее.
- В чём, собственно, суть вашей претензии?
- Я купил картину – копию Рембрандта. То есть, мне выдали её за подлинник, но я в этом кое-что понимаю и пригласил оценщика, которому доверяю. Так вот, мой оценщик сказал, что картина, действительно, всего лишь копия, но искусственно состаренная. И он назвал ваше имя, как имя автора работы.
- Кто же ваш оценщик? – холодно спросил Джай, презрительно оглядывая Холмса с головы до ног и не выказывая при этом особенного волнения.
- Вот в суде я охотно назову его фамилию.
- Ах, в суде-е…, - протянул Максимилиан Джай, и его лицо исказилось от злобы. – Ну, вот и отправляйтесь в суд, а здесь, в моей мастерской, гнусно шантажировать меня я вам не позволю. Убирайтесь!
Мне показалось, что он готов наброситься на нас с кулаками.
- Ладно-ладно, - пробормотал Холмс, отступая. – Встретимся в суде.
Дверь за нами захлопнулась так, что на пол с шелестом посыпалась штукатурка.
- Не очень-то он испугался суда, - заметил я. – И оправдываться не начал. Похоже, что он не имеет никакого отношения к «запрещённым» копиям.
- Не имеет? Ха! А для чего ему, по-вашему, нужен тигель? Он, вот именно, старит картины в своей мастерской, и как раз собирался заняться этим, когда мы пришли. А полотно видели?
- Честно говоря, не обратил внимания.
- Это Фрагонар. Ну, с ней возни у него было бы немного – всего-то сто лет назад. Но каково самообладание!
И снова, в который уже раз, я был удивлён скрытыми талантами Холмса – ведь до сих пор я считал его полным профаном в живописи.
- Так значит, Джая вы тоже не исключаете? – удручённо спросил я.
- Ни в коем случае. Я вообще пока что не ставлю такой задачи. Я буду сравнивать и взвешивать, а не исключать. К тому же, как вы сами заметили, территориально резиденция Джая расположена к месту происшествия ближе других. Но мы с вами ещё не видели О.Суллона – самое время навестить его.
- Надеюсь, это не на другом конце Лондона? – я спросил об этом невольно, потому что за время наших хождений успел и устать, и проголодаться. Что до Холмса, он забывал обо всём на свете, когда шёл по следу. С ним бесполезно было в эти моменты заговаривать о простых человеческих слабостях.
- Нет, не так далеко, - только и откликнулся он. Мне ничего не оставалось делать, как последовать за ним.
Мы прошли примерно три квартала, и Холмс указал небольшое приземистое здание – не то лавку, не то хибарку с пыльным окном и донельзя рассохшейся дверью На медной табличке сквозь лишай зелени едва читалось: «О.Суллон, таксидермист. Набивка чучел. Антиквариат. Оценка.»
Дверного молотка или какого-то другого способа заявить о своём приходе не нашлось, и Холмс поколотил в дверь кулаком.
Нам открыл дверь высокий белокурый мужчина в чёрной кожаной куртке, издававшей при каждом его движении резкий свистящий звук. Поверх куртки был повязан кусок полотна – импровизированный передник, весь в жёлтых неаппетитных пятнах. Впрочем, и сам хозяин производил такое же неряшливое впечатление. Как весь его дом.
- Правда ли, что вы – оценщик? – сухо спросил его Холмс.
- Проходите, - проговорил О.Суллон. пропуская нас в дом.
Прямо с порога с ног валил острый запах сохнущих шкурок и чего-то очень похожего на запах анатомического театра – разлагающийся труп, щедро сдобренный формалином. Ко всему этому примешивался скипидар, свечной воск, имбирь и корица и почему-то запах жареной рыбы. Холмс, чей нюх был острее моего, тут же расчихался до слёз – они потекли по его скулам, оставляя влажные дорожки.
- Так-то вот, - с гордостью проговорил О.Суллон. – Это профессиональное – я набиваю чучела, приходится пользоваться кое-какими химикалиями.
- А нельзя ли открыть окно? – попросил Холмс, закрывая нос и рот носовым платком.
К нашему удивлению, окно запиралось на замок. О.Суллон отцепил от своего пояса огромную связку всевозможных ключей, позвякивающих, как металлические кастаньеты, долго ковырялся в замке и, наконец, распахнул ставни. Мы с Холмсом оба принялись жадно вдыхать уличный смог, казавшийся амброзией в этой вонючей мастерской Только теперь я смог осмотреться и увидел повсюду интересные предметы: антикварную мебель, картины, статуэтки, чучела птиц, шкурки, бивни, полусобранный скелет и серебряный сервиз, в беспорядке громоздящийся на огромном сундуке, старом и вычурном, очень массивным и прочным на вид.
- Что вы хотели оценить? – спросил О.Суллон, снова приторачивая ключи к поясу.
- Перстень, - сказал Холмс, снимая его с пальца и протягивая оценщику.
Глаза О.Суллона загорелись:
- Хотите продать?
- Пока что просто оценить.
- На вид очень даже…Но погодите, я возьму свою лупу.
- Да, кстати, мистер О. Суллон, проговорил Холмс, - вам ведь знаком художник Берт Дуглас?
- Зачем он вам? – поднял голову О. Суллон.
- Незачем, но это он порекомендовал обратиться к вам.
- Ну я немного знаком с ним…
- Не знаете, куда он мог подеваться? Я заказал ему копию «Старухи», она должна быть готова сегодня, но Дугласа весь день нет дома. По его словам я понял, что вы приятели. Может быть он что-то говорил о своих планах? Не собирался ли он куда-нибудь уехать?
- Нет, - буркнул О. Суллон, снова обращаясь к перстню. – Стоит эта вещица фунтов семьсот, во всяком случае, за меньшую сумму отдавать не советую. Если это все, что вы хотели, джентльмены, я прошу вас закончить визит. Не хочу быть невежливым, но у меня ответственный заказ.
Холмс, однако, не торопился уходить. Он с любопытством озирался по сторонам.
- Тут у вас очень интересно, - заметил он. – Вы сами набивали вот это чучело?
- Естественно, - казалось, хорошее расположение духа вернулось к О. Суллону, - все здесь – мое творчество. Вот эти две руки создают жизнь из смерти. посмотрите только, как жизненны эти чучела. Вон та лиса, например. Так и кажется, что она сейчас прыгнет и схватит мышку, не правда ли?
- А это кто? – указал Холмс на миниатюру из слоновой кости – женскую головку, принадлежавшую прелестнице явно латинского происхождения; девушке было не больше двадцати лет и глаза выдавали настоящую чертовку. – Какая прекрасная работа! Неужели ее автор тоже вы?
- Ну нет, мне такого не сделать, - с огорчением вздохнул О. Суллон, - это подарок.
- Старинная миниатюра?
- Нет, что вы, - О. Суллон усмехнулся невежеству Холмса, - совершенно современная работа. Девушке, изображенной здесь, и сейчас всего только двадцать пять.
- Да? Кто она?
О. Суллон снова вздохнул:
- Какое это имеет значение? Ну ладно, если вам это интересно. это Томасина Риволетти, дочь Винцента Риволетти.
Я присвистнул. Имя Риволетти было мне знакомо. Этот крупный фабрикант монополизировал стрелковое и охотничье оружие, его прибыли исчислялись шестизначными цифрами, а общее состояние готовилось обзавестись восьмым нулем.
- Полагаю, у вас ни малейших шансов, - с иронической улыбкой проговорил Шерлок Холмс.
- Смейтесь сколько хотите, отозвался О. Суллон, - не все на свете измеряется деньгами, хотя, конечно, - и он вздохнул второй раз, - совсем без денег о Томасине нечего и думать. моя консультация стоит пять фунтов, сэр.
- Ну, - проговорил Холмс, когда мы вышли из мастерской О. Суллона, - вот вам все трое, выбирайте.
- А если никто из троих?
Холмс хотел ответить, но вместо этого вновь снова разразился чиханием.
- Хм, - заметил я, - похоже Блэр этот, как и мечтал, все-таки заразил вас.
- Ничего похожего, - буркнул Холмс, с силой растирая нос ладонью, - просто не переношу запаха гниющих египетских мумий… Что ж, может быть и никто из них. Но что-то подсказывает мне, что игра сделана, как говорят крупье. И потом, этот ящик… Вы не находите, Уотсон, что он чем-то похож на ключ?
- О. Суллон влюблен, любовь облагораживает человека.
- Даже набивщика чучел? – улыбнулся Холмс.
- Какая разница?
- Вы неисправимый романтик. Бог мой, Уотсон, я всегда поражался, насколько по-разному мы с вами воспринимаем одни и те же факты. Вы для меня бесценный спутник. Благодаря вам я всегда имею возможность взглянуть на вещи под совсем иным углом, - он покачал головой, словно про себя изумляясь чему-то, и больше до самого дома я от него ничего не услышал.
Начинало смеркаться. Мы провели на ногах весь день, и я чувствовал себя совсем разбитым, к тому же, когда-то раненая нога разболелась от ходьбы и сырости, и я прихрамывал.
- Устали, Уотсон? – Холмс взял меня под руку.
- Да, устал, мечтаю о постели.
- Увы, вашим мечтам пока не суждено сбыться, - Холмс кивнул на стоящий перед нашим крыльцом полицейский возок.
- Лестрейд?
- Да. Обычно он является сюда неофициально и, должно быть, до смерти рад, что вы оказались причастны к делу – под видом сбора показаний он может теперь приехать за моей консультацией, не таясь от подчиненных.
Действительно, Лестрейд сидел перед камином и листал одну из книг Холмса.
- Вот уж не заподозрил бы в вас любви к поэзии! – воскликнул он, поднимаясь нам навстречу.
- Как вы догадались, что книга моя?
- Но-но, мистер Холмс, - Лестрейд шутливо погрозил пальцем, - на ней ваш экслибрис – отпечаток пальца и монограмма «SH».
- Надо же, заметили! – восхитился Холмс, разом отомстив за «любовь к поэзии». – Ну бог с ней, с книгой, скажите лучше, как ваши успехи?
- Что ж, - Лестрейд потер ладони, - кое-какие успехи есть. Мы узнали имя убитого – это Берт Дуглас, художник.
- Это известно и нам с Уотсоном, - невозмутимо кивнул Холмс.
- Но зато вы не знаете, кто убийца. А я знаю. Осталось только ордер получить, и все.
Холмс побледнел, его губы поджались, совсем исчезнув с лица.
- Сейчас все объясню, - ликовал Лестрейд. – У этого Дугласа одно время была натурщицей некая девица Вавилон. Но матримониальные планы он строил в отношении другой мисс – некой …
- … Остин, - не выдержал Холмс. – Давайте прямо к делу, Лестрейд – что у вас за манера, кота за хвост тянуть!
В другое время я не преминул бы заметить Холмсу, что это и его собственная излюбленная манера тоже, но сейчас я искренне сочувствовал моему другу, оказавшемуся, судя по всему, в проигрыше. Я знал, как мучительно для Холмса сознание превосходства над ним Скотланд-Ярда, а сейчас к этому были объективные причины – так или иначе, но имени Вавилон он не слышал и информацией о ней не владел.
- В самом деле, Лестрейд, выкладывайте, - сказал я сердито. – Вдруг еще вы не правы?
- Не прав? Ха-ха, как бы не так! Вот послушайте: отец этой самой Остин башмачник. Он и так-то недолюбливал будущего зятя, а тут пришел к нему отдать заказ – как раз те самые ботинки, по которым мы с вами определили мастера – и нате вам: застает этого Дугласа с этой Вавилон в такой двусмысленной позе, что и эксперт не решит, рисует он ее или … принимаете? Так вот, этот Остин при девице кричал, что убьет Дугласа в первой же темной подворотне. И не прошло двух недель, как он его и в самом деле убил.
- А доказательства? – лениво спросил Холмс, на чье лицо мало-помалу вернулись живые краски.
- Сейчас, - многочисленно пообещал Лестрейд, копаясь где-то у себя за пазухой. – Вот, смотрите. Это мы нашли у него при обыске, - и развернул некий завернутый в платок предмет.
- Пистолет? – воскликнул Холмс, снова белея как бумага.
- То-то, что пистолет! – физиономия Лестрейда так и светилась от сознания победы. – Итальянский, как видите.
- А сам он что говорит?
- Говорит, что пистолет у него давно, еще от отца. Разрешение на него есть. Ну да ничего, все равно не отвертится – проведем баллистическую экспертизу, и …
- Что это за экспертиза, Лестрейд? - полюбопытствовал я.
Но вместо Лестрейда объяснять мне взялся Холмс:
- Видите ли, Уотсон, при выстреле оружие оставляет на пуле и на гильзе свой совершенно индивидуальный след. След этот неповторим, и по нему, как по почерку, можно определить, из какого именно оружия выпущена пуля или отброшена гильза. Французы, являющиеся пионерами в криминалистике, уже составляют картотеку оружия, состоящую в описании этих самых индивидуальных качеств для каждой единицы, находящейся в обращении. Мы, англичане, немного отстаем от них, но, как видите, уже и у нас появились ростки рационального подхода к раскрытию преступлений. Что ж, поздравляю вас, Лестрейд, надеюсь, поделитесь со мной результатами экспертизы?
- Еще бы, обязательно поделюсь! Разделите мой триумф! – и инспектор полиции победоносно захохотал.
Лестрейд остался у нас ужинать, мы заговорились, и я снова остался ночевать у Холмса, борясь с упреками своей совести, но утешая себя тем, что жена привыкла к моему отсутствию, благодаря постоянным дежурствам в госпитале, и не должна беспокоиться, зная, что я с Холмсом.
И снова, как и накануне в парке, на меня навалился кошмар. Я видел пыльные портреты зловещих существ с птичьими телами и лицами стариков, обнаженных натурщиц с блестящими пистолетами в руках, а под конец за мной погналось чучело лисы в позолоченных очках.
Я проснулся в ледяном поту от того, что Холмс тряс меня за плечо. Свеча в его руке неровным светом освещала острое лицо, отражаясь в зрачках.
- Вам, похоже, приснилось что-то скверное? – тихо спросил он. – Вы стонали во сне и весь взмокли. Встаньте, покурите, а потом ляжете опять.
Я последовал его совету, но он не ушел, а, поставив свечу на прикроватный столик, раскрыл окно и уселся на подоконник, тоже с папиросой.
- Странная это область – сновидения, - проговорил я, чувствуя себя смущенным. – Днем мы посетили этого таксидермиста, а ночью я убегаю от какого-то инфернального чучела лисы. Мозг, находясь в покое, слишком причудливо перерабатывает поступающую информацию.
Холмс, сидящий на подоконнике, казалось, не слышит меня, но при моих последних словах он вдруг вздрогнул и повернул ко мне голову:
- Что вы сказали, Уотсон?
- Бог мой, да ничего такого, - я развел руками. – Только лишь то, что наши сны – причудливое отражение действительности.
- А вы, - его голос стал вкрадчивым, он сполз с подоконника и пересел ко мне на кровать. – Вы, Уотсон, там, в парке, во время убийства, что-нибудь видели во сне?
- Вряд ли это вам поможет, - усмехнулся я. – Мне снилась сущая белиберда.
- И можете припомнить?
Я пожал плечами и принялся рассказывать, стараясь ничего не упустить, но, в то же время, невольно посмеиваясь над собой.
К моему удивлению, Холмс слушал внимательно, его глаза не отрывались от моего лица, и в них – я видел это, говоря с  ним - нарастало возбуждение. Наконец, когда я закончил, он, словно подчеркнув мой рассказ, хлопнул в ладоши:
- Уотсон, я знаю, кто убийца!
- Кто? - невольно вырвалось у меня.
- Завтра расскажу. При Лестрейде. Спите.
- Холмс! – возмутился я. – От любопытства я теперь не усну!
- Но ведь вы сами все только что рассказали мне. Анализируйте!
- Холмс, я только пересказал свой сон.
- Конечно…
- Но ведь это не Остин, нет?
- Не Остин.
- А эта… баллистическая экспертиза?
- Покажет, что Лестрейд ошибается, а я прав.
- Холмс!
- Уотсон, вы утомлены, вы и в самом деле очень хотите спать…
Его  взгляд стал тягучим, как расплавленная карамель, голос протяжным и мягким.
- Холмс, прекратите свои штучки, - сказал я, до слез зевая.
С тихим ласковым смехом он толкнул меня в плечо и опрокинул на постель:
- Сказал вам «завтра», значит завтра. Добрых снов.
Так мне и не удалось ничего добиться, и я еще долго ворочался в постели, пытаясь разрешить заданную загадку, пока не заснул.
Когда, проснувшись, я спустился в гостиную, Холмса не было. Меня ждали дела в госпитале, и я провел там время до полудня, осматривая поправляющихся жертв катастрофы, но и в полдень Холмс еще не вернулся. Появился он ближе к вечеру, усталый, но довольный. Сразу же вытащил из кармана и бросил на стол какой-то цилиндрический предмет.
- Что это, Уотсон?
Я взял вещицу в руки:
- По-моему, наствольный глушитель.
- Совершенно верно. Ну а теперь дождемся Лестрейда, он должен появиться с минуты на минуту. Хотите пока чаю?
- Где вы нашли этот глушитель?
- На свалке – где же еще ему быть? Ну не хотите чаю – не надо. А я выпью. У меня весь день во рту ни крошки не было, так что еще, пожалуй, съем кусок вон того пирога с яблоками.
Он принялся бодро жевать, а я смотрел на него, с трудом подавляя желание взять великого сыщика за воротник и хорошенько потрясти – авось и вытрясу что-нибудь.
Возможно, я проиграл бы своему темпераменту в этом поединке, но выручил звонок в дверь.
- Это Лестрейд, - обрадовался Холмс. – Впустите его, Уотсон.
Физиономия полицейского сыщика отражала самое глубокое уныние.
- Пуля не совпадает? – весело догадался Холмс?
- Не совпадает, проклятая! – Лестрейд в сердцах махнул рукой. – Так все удачно связывалось и – на тебе! Стреляли не из пистолета Остина.
- Не расстраивайтесь, Лестрейд, - Холмс порылся в кармане. – Может это лучше подойдет? – он небрежно бросил на стол маленький свинцовый сильно расплющенный цилиндрик.
Лестрейд как коршун бросился на него:
- Где вы это взяли?
- Вытащил из деревянной стойки забора. Надо же было убийце где-то практиковаться в стрельбе.
- Забора? Какого забора?
- Ближайшего к дому убийцы. Там как раз удобный пустырь, весь прямо-таки усыпанный битым стеклом и дырявыми жестянками – настоящий тир.
- К дому убийцы? – повторил Лестрейд. – Как вы его нашли?
Холмс удобно устроился в кресле, посматривая на нас с Лестрейдом снисходительно.
- Я начал с того, инспектор, что разработал – при помощи Уотсона, разумеется – очередную теорию – да-да, одну из тех, за которые вы так смеетесь надо мной у себя в Скотланд-Ярде, хотя я не устаю доказывать вам их правильность. Я подробнейшим образом выяснил, что снилось Уотсону на скамье в Ковент-Гарденсе, и решил уподобиться языческому оракулу, толкуя сны.
- Бросьте шутить! – вспыхнул Лестрейд. – Речь идет об убийстве, а вы болтаете о толковании снов!
- А я и не думаю шутить. Уотсон сам навел меня на эту мысль, заметив сегодня ночью, что наши сны всего лишь отражение действительности. Он присутствовал при убийстве, и, хотя мозг его был затуманен сном, но он не мог совсем ничего не слышать и не чувствовать. Он даже кое-что видел – настолько, насколько позволяли сомкнутые веки. Мне оставалось только расшифровать столь своеобразные свидетельские показания.
- И как же вы их расшифровали? – нетерпеливо спросил Лестрейд.
- Не знаю, удалось ли мне это сделать в том случае, если бы круг подозреваемых не был очерчен, - заметил Холмс, - но, к счастью, я придерживаюсь постулата о том, что преступление притягивает преступление, а мне стало известно, что покойный Берт Дуглас рисовал «запрещенные» копии, зарабатывая этим немалые деньги, и я стал искать убийцу среди трех названных мне вероятных сообщников. Мы с Уотсоном видели всех троих, но никаких прямых улик не выявили. А вот теперь сыщик-оракул приступает к толкованию.
Он немного повозился в кресле, устраиваясь еще удобнее и, я бы сказал, значительнее. Мы с Лестрейдом молчали, не решаясь поторопить его – он вполне мог бы после этого и замолчать совсем или пуститься в бесконечные отступления, дразня наше любопытство с нескрываемым удовольствием.
- Прежде всего Уотсон говорил о лесе, - прикрыв глаза, начал Холмс. – Зловещий шорох деревьев, таящаяся угроза… Что это могло быть наяву? Без сомнения, шелест кустов. Ветра не было. Стало быть, из кустов вышли люди. Почему в видениях Уотсона присутствовал элемент угрозы, спросил я себя. Потому, вероятно, что разговор этих людей не был  мирным. Они ссорились. Их голоса звучали приглушенно и угрожающе. Далее в сновидении появляется шум воды и треск огня, запах гари, дыма. Полагаю, извините за прозу, что кто-то из собеседников попросту облегчился в кусты, а потом они закурили и, куря, продолжали ссориться. Дальше Уотсону привиделась гроза. Именно это и был момент выстрелов – пороховой запах, хлопок, вспышка – всё это отразилось в спящем мозгу моего друга. Кстати, тут-то я и подумал о глушителе. Как ни устал Уотсон, и как ни крепок был его сон, всё же сомневаюсь, что обычный пистолетный выстрел в двух шагах не разбудил бы его. А вот следующее представление прямо навело меня на след убийцы. Уотсону привиделся зверь: свистящий шелест чешуи, бряцанье когтей и отвратительный трупный запах. Вспомните, Уотсон, как шелестела при движениях куртка О.Суллона, как позвякивала у него на поясе связка ключей. Ну а запах его мастерской я, например, и до сих пор чувствую. Пронзительный визг – звук сворачиваемого со ствола глушителя. И, как подтверждение моей догадки, запах скипидара от падающих во сне Уотсона деревьев. Несомненно, все это было навеяно треском ломающихся кустов, сквозь которые продирался, убегая, преступник. А запахом скипидара его одежда пропиталась не меньше, чем запахом тления. Так вот, проанализировав все это, я отправился из Ковент-Гарденса к дому О.Суллона, стараясь вообразить, как бы я поступил на его месте, будь у меня необходимость избавиться от оружия. Так я нашел глушитель. Что до пистолета, думаю, О.Суллон побоялся выбросить подарок отца потенциальной невесты – вы ведь помните, Уотсон, о его отношениях с семьей Риволетти? Вы наверняка его отыщете, Лестрейд, если поторопитесь.
- Но почему, за что он убил Дугласа? – спросил я.
- Помните ключ? Уверен, он от сундука О.Суллона, уверен, что именно там хранятся деньги, вырученные за продажу «запрещенных копий». Так часто делается: ларчик у одного, ключ у другого. У обоих были планы на женитьбу, обоим нужны были деньги, а деньги, джентльмены, это такой предмет, который без обид никогда не поделишь.
- Почему же он не взял ключ?
- Скорее всего, не успел – его, должно быть, вспугнула та самая ночная бабочка, что нашла труп. А потом, главное для него было устранить сообщника, а сундук, в конце концов, он и так как-нибудь открыл бы. Кстати, Лестрейд, присмотритесь еще к молодому Олдигейту – сдается мне, подделками он тоже балуется. Так или иначе, рыльце у него в пушку. Это, правда, только внешнее впечатление, но уж коли я избрал себе роль пифии, приходится внимательнее относиться к своим предчувствиям.
Лестрейд недоверчиво хмыкнул, но – я это видел – на самом деле слова Холмса заставили его отнестись с доверием к выводам сыщика – дилетанта.
- Ну хорошо, - резковато сказал он, решившись, - я тотчас отправлю наряд на квартиру О.Суллона. но что, если я не найду у него оружия?
- Только, если будете плохо искать. Пуля – вот она.
- Да, правда… пуля …
- Не медлите, Лестрейд, О.Суллон не дурак. наш визит мог его и насторожить.
- Я отправляюсь немедленно, - кивнул полицейский.

***

Остается сообщить лишь немногое: О.Суллон предстал перед судом и был осужден, оружие у него нашли и изъяли. Что же до мистера Олдигейта, он попался на фальшивой картине три года спустя и отправился в Дартмур отбывать наказание. О других участниках драмы, увы, я больше ничего не слышал.