Ларчик

— Мать, дай денег! Душа горит!
— Гошенька, у меня в кармане ни копейки.
— Врешь! Наверняка есть заначка!
— Откуда, сыночек?! Я даже хлеб сегодня не покупала. Кашу сварила.
— Есть у тебя деньги. Просто не хочешь, чтобы я выпил.
— Конечно! Когда ты пьян, распускаешь руки.
— Какие руки?! О чем ты говоришь?!
— Извини, сорвалось с языка. Когда ты пьян, у тебя память отшибает, становишься агрессив-ным и диким, дерешься. Я боюсь тебя в таком состоянии. У меня с прошлого раза до сих пор оста-лись кровоподтеки.
— Зачем наговариваешь на родного сына?
— Какой смысл мне выдумывать?! Что же, я сама себе синяки наставила?
— Кто тебя знает?! Может, в воспитательных целях…
— Поздно тебя воспитывать… Ты действительно поднимаешь на меня руки.
— Опять ты про руки. Как же на тебя не поднимать эти метафорические конечности, если ты оставила меня без них.
—  Вот всегда, как только напьешься, начинаешь меня попрекать.
— Сейчас я трезвый. А что, неправду говорю?!
— Я не виновата, что ты таким родился.
— Ври больше! Наверняка, пыталась вытравить плод.
— Ничего такого я не предпринимала.
— Не верю! Все люди как люди, а я — урод! За что мне такая судьба?! Дурная наследствен-ность?! Родители у тебя были нормальные?
— Обычные.
— Ну, вот! А ты родила необычного ребенка!
— Ты выделяешься не только отсутствием рук. А твой талант рисовальщика!
—Толку-то! Людям любопытно, как я умудряюсь рисовать ногами. Мне бы в цирке выступать. Как художника меня никто не ценит.
— Все еще впереди.
— Впереди только могила. Я давно не мальчик, даже не юноша. Всё равно я убежден: это ты виновата!
— Уверяю: нет моей вины! Это Бог или Природа. Я всегда старалась облегчить твою участь.
— Я не просил тебя вытаскивать меня из небытия на этот свет.
— На всё ты смотришь в мрачном свете. Ты же окончил институт...
— Ну и что это мне дало?!
— Но ведь ты преподавал историю. Неплохо зарабатывал. Мы хорошо жили. Теперь с хлеба на воду перебиваемся.
— Попрекаешь меня куском хлеба?!
— Нет, но тяжело на одну пенсию тянуть двоих.
— Я не просил рожать! Произвела меня, вот и корми. Скажи спасибо, что не подал на тебя в суд.
— За что?
— За моральный и материальный ущерб. В США был такой прецедент. Женщина, причем здо-ровая, подала в суд на свою мать за то, что та ее родила. Не спросив согласия.
— Это что-то новое! Как родители могут знать мнение еще не родившихся детей?!
 — Но согласись: дитя абсолютно бесправно. Супруги могут подписать брачный договор, ого-ворить все условия совместной жизни. А ребенка вынуждают жить по чужому закону. Даже роди-телей не может выбрать.
— Ты замахиваешься на божественные функции…
— Но родители берут на себя это право. Решают: рожать или нет. И не очень заботятся о здо-ровье будущего наследника. Даже нормальный человек не всегда рад своему появлению на свет. Как призыв в армию: не спрашивают, хочу я участвовать в этих играх или нет. А если человек за-хочет уйти, осуждают как дезертирство.
— Правильно. Жизнь дает Бог. Только он и может распоряжаться нашей жизнью.
— Неужели переспать с моим отцом тебя заставил Господь?! Если все в руках Всевышнего, зачем он сделал меня калекой?!
— Я всегда молилась о твоем благополучии. Каждый день кладу поклоны.
— Ну и что Бог ответил?
— Но ведь он позволил тебе получить высшее образование, ты хороший художник…
— Образование я получил без божьей помощи. Чего это мне стоило, знаю только я. Лучше бы дал руки. А то словно издевательство. Все равно, что гостю поставить тарелку с угощеньем, а ложку не дать.
— Господь никогда не оставлял нас своим попечением.
— То-то мы сейчас на хлебе и воде!
— Но ведь мы живы!
— И на том спасибо! Ладно, не надо мне зубы заговаривать. Дай денег, выпить охота — не-вмоготу!
— Гошенька, нет у меня ни копейки.
— А в шкатулке?
— Далась она тебе! Там старые бумаги и фотографии.
— Покажи. Я хочу удостовериться.
— Ключ потеряла.
— Я вскрою.
— Не надо ломать старинную вещь. Это память о моей бабушке.
— Скоро помрешь, никто не вспомнит твою чертову бабушку. Я ее не знал.
— Эта реликвия мне дорога!
— Дороже меня?!
— Как ты можешь задавать подобные вопросы! Не бросил бы работу, не выпрашивал денег у старой матери.
— Опять попрекаешь. Надоело мне ходить на работу. Идешь по улице, все на тебя пялят гла-за.
— Ты никогда не давал себя в обиду.
— Я дерусь только ногами, но спуску не даю никому! Шпана до сих пор меня боится и уважает. Люди почитают силу.
— Но ученики ценили тебя как преподавателя истории. А ты покинул школу.
— Чего я там забыл! Не учитель, а экспонат кунсткамеры. Еще повезло, что вечерняя школа, ученики взрослые. По твоей милости даже в мелочах я завишу от окружающих. Как понадобится в туалет, приходилось кому-нибудь из учеников намекать: «Выйдем покурить!» Кому приятна роль такого помощника?!
— Но ведь ты проработал много лет!
— Когда-то надо прервать свои мучения!
— Ты никогда не хныкал. Мне кажется: ты жалуешься только чтобы лишний раз меня упрек-нуть.
— А разве не за что?!
— Много раз тебе твердила: я ни в чем не виновата перед тобой! А ты, как напьешься, пуска-ешь в ход кулаки.
— Какие кулаки?! Ты постоянно напоминаешь мне о том, чего я лишен с рождения.
— Прости!
— Бог простит!
— Я ему каждый день поклоны кладу.
— Что толку в твоих молитвах. Руки не отрастут. Господь глух как тетерев.
— Как ты можешь такое говорить?!
— Отец Терентий не меньше тебя молится. И что?! Шесть детей, и все слепые. Это попу на-града за усердные молитвы?! А за что твой Господь его детей наказал?! Садист какой-то!
— Гошенька! Нельзя так о Боге!
— Черт с ним, твоим Богом! Дай денег! — Георгий раздраженно пнул по ножке стула, на кото-ром сидела его мать.
— Ты еще не выпил, а уже злишься.
— А что пьяный я еще страшнее?
— Не передать. Меня укорять начинаешь …
— Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Неужели ты не чувствуешь своей вины передо мной?!
— За что?
— Будто не понимаешь. Думаешь: я благодарен за то, что пришел в этот жестокий мир?!
— На всё воля Бога!
— Не надо сваливать всё на высшую силу. Не миловалась бы с моим отцом, я бы не родился. А я даже никогда его не видел. Некому сказать спасибо за свою «счастливую» жизнь.
— Он-то при чем?!
— Да, сбоку припека! Ты меня от голубя понесла. Покажи ту голубятню. Я ее разворочу. Где ты откопала моего папашу? Даже имя какое-то несуразное — Март! Почему я Георгий Мартович?
— Имя хоть и редкое, но встречается.
— Никому не встречалось, только тебе. А я расплачиваюсь. Сначала папочка — мартовский кот, потом руки, засунутые в ж… Дай на выпивку!
— Опять за свое! Нет у меня денег!
— А в шкатулке?
— В ней никогда не было денег.
— Брось врать.
— Я никогда не лгу.
— Святая?! Не верю!
— Ну, иногда… И то из благих побуждений…
— Ложь во спасение? Спасаешь свою шкуру?! — Георгий сделал угрожающее лицо.
— Гошенька, ты уже переволновался. Угомонись!
— Дашь денег, успокоюсь.
— Нет их у меня.
— Займи!
— Никто мне не даст.
— Врешь! — Георгий опять пнул стул. Ножка сломалась, Майя Петровна упала на пол.
— Ой! — внезапно вскрикнула пожилая женщина и схватилась за грудь.
— Что такое?
— Сердце прихватило.
— Представляешься! Хочешь меня разжалобить?
— Скорее, преставляюсь! — шепотом попыталась пошутить Майя Петровна.
— Ничего не сломала? Может, скорую помощь вызвать? — беспокойно спросил Георгий.
— Ничего, сейчас пройдет… — и замолчала.
— Мама! — окликнул сын. Майя Петровна молчала. Пощупав пульс, Георгий понял, что мать ушла навсегда.
— Ну вот, бросила меня на произвол судьбы. Куда я теперь без работы и ее пенсии? А, может, у нее в шкатулке целое состояние!? Бросить шкатулку на пол, да растоптать, наверняка вскроется. — Внезапно взгляд Георгия остановился на груди матери. При ее падении из выреза платья вы-бился нательный крестик. Его странное очертание бросилось в глаза Георгию. Сын наклонился над грудью матери. Крестик как крестик, но в самом низу он напоминал ключ. Георгий зубами по-пытался снять с матери крестик, но это не удалось. Тогда он притащил ларчик к предполагаемому ключу. Шкатулку пришлось положить на грудь покойницы. Хотя за долгие годы Георгий приноро-вился обходиться без рук, но все равно мороки было много. Мат сыпался как из рога изобилия.
Ключ подошел, ларчик открылся. Георгий откинул крышку шкатулки. Внутри лежали старые бумаги и конверты.
— Неважно, что бумажно, важно, что денежно. Но деньгами здесь и не пахнет! — разочаро-ванно проворчал Георгий.
Переворошив бумаги, он не обнаружил ни одной ассигнации. Может, мать вложила их в кон-верт. Георгий стал перебирать содержимое ларчика. В одном из конвертов лежала фотография молодой женщины, вложенная в письмо. Георгий развернул послание. 
«Дорогая сестричка! Пишу тебе с того света. Я с детства доставляла тебе много хлопот. На твою любовь и поддержку отвечала непониманием и раздражением. Теперь вижу: ты была права.
Когда ты воспротивилась моим отношениям с Андреем, мне показалось, что ты завидуешь. Я с порога отвергала твои предостережения. Увы, ты оказалась права. Я была уверена: будущий ре-бенок укрепит мои отношения с Андреем. Узнав, что ребенок родился без ручек, мой возлюблен-ный распрощался со мной навсегда. Гошенька невольно оказался причиной нашего разрыва. Мне невмоготу жить. Предательство любимого вывело меня из колеи. Невыносимо ходить там, где я гуляла с Андреем. Каждый дом, каждый кустик напоминает мне о счастье, которое я тогда испыты-вала. Я решила шагнуть с балкона в вечную жизнь. Прости меня за это. Умоляю: вырасти моего сыночка как своего. Твоя непутевая сестра Марта».
В глаза Георгию бросилось еще одно письмо:
«Милая Майя! Ты ввергла меня в смятение. С упоением готовился к нашей свадьбе. И вдруг, как обухом по голове, твои слова: «Навсегда забудь меня и мой дом!» Ты не объяснила, что про-изошло: охладела ко мне, обиделась или нашла другого человека…»
«Потерял одну мать, обрел другую, — размышлял Георгий, прочитав бумаги. — Правда, спус-тя сорок лет, да и то мертвую. У двух мамок дитя без рук. Зря, выходит, укорял мамашу. Впрочем, сама виновата. Нечего было усыновлять меня. Может, в приюте скорее бы сдох. Ишь ты, Марто-вич. Даже отчество не как у людей, по матери. Уж тогда бы и фамилию сёстры-мамочки могли дать подходящую — Милосский… Ах, как хочется выпить! — Гоша вышел на балкон и глянул на звезд-ное небо. — Значит, это Гошенька разбил любовь мамы Марты. Спасибо, родная! Пойду по прото-ренной тобой дорожке: оземь и на небо, к звездам. Как мячик».
Георгий перевалился через перила балкона и поставил точку в истории любви Марты и Анд-рея.