Приднестровское противостояние, продолжающееся более двадцати лет, несомненно, достойно увесистого тома в интегрированной истории будущего единого государства – Республики Молдавия, дистицплины, которая недавно сменила в национальном общеобразовательном процессе курс "истории румын". Если таковое, конечно, когда-нибудь состоится. Сегодня позиции сторон, напрямую вовлеченных в конфликт, по-прежнему далеки друг от друга, и нет никаких предпосылок, что согласие может быть достигнуто в обозримом будущем благодаря их доброй воле.
Учрежденная в 1924-м буферная автономная республика в составе Советской Украины, которую революционный поэт-романтик Эдуард Багрицкий в одном из своих стихотворений назвал «Республикой свободных молдаван», блестяще выполнила свою историческую миссию. Через шестнадцать лет к ней присоединили Бессарабию, и таким образом на обоих берегах Днестра, в его нижнем и среднем течении, была создана Молдавская ССР. Ничего не предвещало того, что всего через полвека по руслу древней реки пройдет чудовищный геополитический разлом, а ее воды, будто меч, положенный между Тристаном и Изольдой, разделят Молдавию и Приднестровье на две непримиримые территории. И, как кажется сегодня многим, навсегда.
Ты помнишь, как все начиналось?
Истоком приднестровского конфликта правильнее всего было бы считать достопамятную сессию Верховного Совета Молдавской ССР, проходившую в Кишиневе 31 августа – 2 сентября 1989 года, и принявшую пакет лингвистических законов, провозглашавших молдавский язык государственным, утверждавших верховенство его применения во всех сферах политической, экономической и общественной жизни и вводивших латинскую графику. Я – очевидец всего этого действа с первой до последней минуты.
Черная кошка пробежала между берегами несколько раньше. В столице уже несколько месяцев правили балом активисты из радикального Народного фронта, скандирующие на своих нескончаемых митингах угрозы в адрес пришлых «русофонов» и их социальных прислужников – «манкуртов» из числа местных коллаборационистов, «не помнящих родства своего». В городах на Днестре, к великому неудовольствию националистов, абсолютное большинство населения как раз и являлось этими самыми «пришлыми» и «манкуртами», склоняющиеся к идеологии интернационализма. Между ними велся непримиримый заочный спор о будущем выборе молдавского народа.
Но то, что вершилось тогда на географической границе лета и осени в Молдавском государственном театре оперы и балета имени А.С.Пушкина, и сработало, как детонатор всего последующего процесса дезинтеграции страны. Депутатский корпус того времени формировался по разнорядке, и являл собой весьма пеструю «машину для голосования», укомплектованную из доярок, скотников, токарей, учителей, врачей, представителей инженерно-технической и творческой интеллигенции и пронизывающей промежутки между упомянутыми профессиями и социальными группами тонкой-тонкой «жировой» прослойки партийно-советской номенклатуры. Тогда принятие законов и иных актов, за которыми стояли функционеры партийного ЦК и Президиума Верховного Совета, напоминало организованное выполнение команды «Руки вверх!»
Но на этот раз в зале не было ни одного этнического молдаванина с правого берега, который бы не хотел, чтобы молдавский и только молдавский язык обрел статус государственного. Так же как не было ни одного приднестровского молдаванина, русского, украинца, гагауза, болгарина или еврея, кто не настаивал бы на предоставлении более веских государственных гарантий русскому языку. Просто первых, согласно той же разнарядке, оказалось больше, и никто никому не собирался уступать.
Дирижировала всем этим почти театральным действом группа избранных по весне (видимо, погода в то время стояла не удачная с точки зрения сезонных психических отклонений) народных депутатов СССР, списочный состав которых почти полностью совпадал с реестром руководящих органов Союза писателей и других творческих организаций. Так вот, в какой-то момент подающий надежды молодой литературный критик Михай Чимпой (так и хотелось тогда встать и крикнуть на весь зал: занимайтесь, товарищ Чимпой своим делом и не вые…ывайтесь, да статус приглашенного журналиста не позволял – авт.) подошел к установленному в междурядье микрофону и сказал: «Товарищи, мне только, что сообщили, что в Тирасполе на центральной площади перед памятником Ленину сепаратисты жгут книги классиков молдавской литературы и современных авторов». Кто сообщил, откуда, как? Тогда ведь мобильных телефонов не было.
Какая-то экзальтированная депутатка с левого берега вскочила и крикнула: «Позор!» Представители Тирасполя, Бендер, Рыбницы, Дубоссар, Григориополя, каменки и Слободзеи дружно встали и двинулись к выходу. Под бурные аплодисменты и улюлюканье «творческих интеллигентов» с красными флажками на лацканах пиджаков. Сохранял каменное выражение лица, не предпринимая никаких, лидер Интердвижения, сопредседатель группы «Союз» в Верховном Совете СССР Юрий Блохин. Политическим маргиналам было выгодно, чтобы приднестровцы ушли. Останавливать их побежали только три народных депутата, которые и тогда, и в последующие годы почитались совестью страны – композитор Евгений Дога, ныне, к сожалению, покойный театральный режиссер Вениамин Апостол и хозяйственный деятель из Левобережья Наталья Канаровская. Маэстро, покоривший своей музыкой весь свет, готов был стоять на коленях перед депутатами, чтобы те только не уходили. «Вы же понимаете, что с вашим уходом в республике может начаться гражданская война».
А на улице в это время возбужденная толпа, узнав по «голубиной почте», что «пришлые» и «манкурты» спровоцированы, и сейчас должны появиться на крыльце оперного театра, перешла к активным действиям, готовясь к их примерному побиванию камнями. Перед манифестантами были выставлены заграждения, сразу за ними стоял на изготовке офицерский корпус, укомплектованный из сотрудников МВД и конвойного полка внутренних войск. Низшие милицейские чины, преимущественно выходцы из сел, к тому времени в массе своей уже разагитированы пропагандистами Народного фронта, и их нельзя было ставить в охранение, так как они в любой момент могли перейти на сторону восставшего народа. На лестнице перед центральным входом в театр выстроился прибывший на подмогу из Баку спецназ, подчиняющийся приказам союзного министерства. В воздухе повисло тревожное ожидание чего-то непоправимого. Из зала заседаний на улицу вывели громкоговоритель. К микрофону подошел Семен Гроссу, тогдашний первый секретарь ЦК республиканской партийной организации, и предложил, чтобы не распалять дальше ситуацию, внести в два из трех лингвистических законов принципиальную поправку, – утвердив государственный статус молдавского языка, провозгласить русский языком межнационального общения.
Его слова стали сигналом для улицы. С воем толпа бросилась на заграждения. Сотрудники милиции, выставленные вперед, в основном, это младший офицерский состав, едва успели сдвинуть турникеты, но часть возбужденных людей уже просочилась сквозь щели и выскочила на оперативный простор. Впереди, понятное дело, бежали революционно настроенные молдавские женщины. Строй из пузатых майоров, подполковников и полковников бросился им наперерез, в ход пошли недавно принятые в подразделениях МВД на вооружение резиновые дубинки, за которыми уже прочно закрепилось название «демократизаторы». Нескольких представительниц прекрасного пола унесли с поля боя. Атака захлебнулась. Грозно сдвинув щиты, азербайджанский ОМОН, в котором, по какому-то странному стечению обстоятельств, сплошь подобрались двухметровые, светловолосые, голубоглазые парни, начал спускаться вниз по ступенькам крыльца. Крики митингующих смешались с пугающим грохотом «демократизаторов» о пластиковые щиты.
Это возымело свое действие. Толпа вмиг замерла, но потом, стоя на месте, стала дружно скандировать – «Смерть Гроссу!», попутно рвя на куски обсуждаемый текст законов о языках. В предложенном первым секретарем ЦК виде он ее, понятное дело, не устраивал.
В фойе оперного театра в это время шла оживленная дискуссия. Нервная депутатка, публично «опозорившая» провокатора Чимпоя, теперь бросала в лицо Доге: «Посмотрите, кого вы вывели на улицу! Это же быдло!» «Нет, уважаемая, - возражал ей маэстро. – Это не быдло. Это народ!». «Нет, быдло!» «Нет, народ!» Чтобы прервать этот весьма плодотворный диспут, я повысил свой журналистский статус со стороннего беспристрастного наблюдателя до непосредственного участника дебатов и вставил-таки свои пять копеек в этот титанический спор. «Это, Евгений Дмитриевич, – посмел обратиться к выдающемуся композитору, – покамест не быдло и не народ. Это некая промежуточная стадия развития большой группы свободных до полного непонимания того, что они делают, индивидуумов, которая, в конечном итоге, может принять или ту, или иную форму. А какую именно, зависит о того, сможете ли вы сегодня договориться». «Действительно, друзья, – согласился со мной Дога и примирительно предложил. – Давайте пройдем в зал и попытаемся найти компромисс». «Идите, идите, заседайте, – присоединился к разговору только что пошедший милицейский полковник. – Мы все равно не сможем вас вывести из здания, даже через черный ход. Оно окружено. Пойдете же сами, личной безопасности вам не гарантируем».
Делать было нечего. Обиженные приднестровцы нехотя вернулись в зал заседаний. Я позвонил из фойе в редакцию Молдавского информационного агентства (АТЕМ) – дочерней структуры ТАСС, где работал уже более четырех лет, чтобы передать свежие новости. На том конце провода возник замдиректора Михаил Георгиевич Маня, человек, надо заметить, большого ума и недюжинного интеллекта. Я вынужден был кричать в трубку, поскольку вой на улице стоял невообразимый. «Народ» или «быдло» по-прежнему упражняло голосовые связки, требуя голову Гроссу. «Евгений Дога сказал, – довожу до сведения своего начальника, – что если депутации приднестровских городов и районов покинут сессию, не договорившись, то республику ждет гражданская война. Толпа на улице беснуется и вот уже минут двадцать скандирует «Смерть Гроссу!» Дискуссия на сессии продолжается, но они, конечно, много решат под такой аккомпанемент». «Ну, вы смотри, Тхоров, – напутствовал меня Маня, – никуда оттуда не убегай. До конца исполняй свой профессиональный долг. Ты там у нас один». «Спасибо за доверие, – говорю, – только вы это все напрасно сказали. Здание окружено в три кольца десятью тысячами агрессивно настроенных националистов. Так куда же я денусь с подводной лодки».
Тут мимо меня, семеня ножками на каблучках, пробежала Любовь Йорга, больше известная широкой молдавской публике под своим поэтическим псевдонимом Леонида Лари, свободная личность не только с точки зрения творчества и мировоззрения, но и покамест от морганатических брачных уз, не успев к этому времени еще стать женой бронзового памятника господарю Стефану Великому и Святому работы известного ваятеля Александру Плэмэдялэ, с которым обручилась с благословения молдавского православного духовенства. Он спешила урезонить толпу. Крики людей на улице, проникая в зал заседаний, заглушали микрофоны. «Прошу вас не шуметь и не мешать работе сессии, – обратилась к ним поэтесса. – Мы уже почти победили! И мы победим!»
Происходящее в зале больше все больше и больше напоминало крытое собрание пациентов психиатрической больницы, захвативших власть в учреждении, но никак не могущих избрать главврача. Один приднестровский депутат с трибуны в полемическом раже почему-то вспомнил Чаушеску и обозвал его кровавым диктатором, попутно объявив, что нынешние народные депутаты СССР хотят, как и в 1918 году, затащить Молдавию в Румынию, под крыло «великого кондукэтора» и «гения Карпат». Тут же у «свободного микрофона» возникла запыхавшаяся «незамужняя» Леонида Лари, которая апеллировала к депутатам: «Послушайте, как это мерзавец поносит руководителя братской социалистической страны».
Активных участников сессии оказалось немного. Основная же масса избранников пребывала в аморфном состоянии. Это были упомянутые мной выше доярки и свиноводы, далекие от вопросов высокой политики. Они не участвовали в обсуждении, а лишь пугливо озирались по сторонам. Но и у застрельщиков запал явно иссяк. Будучи неспособными вести конструктивный диалог, спорщики перешли на самый низкий уровень общения, все чаще и чаще используя в своих зажигательных речах знаменитую синтагму «Сам дурак!» или близкие ей по смыслу словесные конструкции и модификации.
По этой причине несколько раз в заседании объявлялся перерыв. Красноречивое свидетельством того, что мы сидим в глухой осаде, являлось полное отсутствие в буфетах напитков и съестного. Пикетчики не пропускали машины с продовольствием к месту проведения сессии. Озлобленные депутаты в поисках еды и воды блуждали меж гор пустых бутылок из-под «Кока-колы» и «Фанты», пластмассовых тарелок с объедками и использованными салфетками. Не видно было, чтобы кто-то весь этот мусор убирал. Скорее всего, уборщицы либо разбежались, либо перешли на сторону восставшего народа. Голодный депутат – это тот депутат, который ничего не ел с прошлого перерыва, и законодатель из него после этого никакой. А между тем, дело шло к полуночи. Во избежание голодных обмороков и людоедства, вернувшись после очередной паузы, объявленной ровно в 24 часа, в зал, они неожиданно быстро приняли все нужные решения. Причем, как показалось им самим, вполне разумные и компромиссные. Так, не в основном, а во вспомогательном законе о функционировании языков на территории Молдавской ССР, сразу два – государственный и русский – были объявлены языками межнационального общения.
Триумфаторами вышли из оперного театра деятели национально-освободительного движения и примкнувшие к ним вовремя партийные номернклатурщики. Впереди важно шествовал председатель Президиума Верховного Совета Мирча Снегур. Люди на улице, жаждущие избавиться от векового рабства, целовали ему руки. Рядом с ним, показывая толпе правой рукой то ли знак «виктория», то ли «козу», а левую опять-таки подставляя для поцелуйчиков, шла вездесущая Леонида Лари с красным значком народного депутата СССР на верхнем бюсте, священник Петру Бубуруз по кличке «поп Гапон», возмутитель спокойствия на сессии Михай Чимпой, другие герои дня. Слившись с людским потоком, они вступили на центральную площадь Кишинева, где, ликуя, объявляют об открытии очередного «великого национального собрания».
Приднестровские депутаты покинули сессию через «черный ход». Они оказались чужие на этом «празднике жизни». Теперь слово оставалось за ними, и оно скоро будет сказано.
Высшее партийное руководство категорически запретило молдавскому телевидению снимать то, что происходило на главной площади столицы. Среди беснующейся толпы мелькал лишь один-единственный глаз подсветки для телекамеры. Это работал репортер CNN с оператором. До моего слуха доносилось, как он возбужденно и не совсем политкорректно кричит в микрофон, пытаясь переорать толпу: «В Молдавии восстали аборигены! И, кажется, победили!»
Как победили? Кого победили? Зачем победили? Тогда этими вопросами особенно никто не задавался. Победили, и все! Со временем, однако, станет ясно, что все это далеко не так.