В новогоднюю ночь она забыла пожелать себе самого главного - здоровья. И поэтому праздник проводила лежа под елкой, с перевязанным горлом и абсолютной невозможностью проглотить не только оливье с селедкой под шубой, но и совершить глотательный рефлекс.
Магия традиционных пожеланий стала проявлять себя и в конце января, и в апреле, и так каждый месяц. Пока добрый доктор не посоветовал удалить гланды. Она сопротивлялась, выкручивалась, искала оправдания, но потом сдалась. Так и пришла к врачу - с поднятыми руками и лишь одним пожеланием, чтобы только не больно и очень нежно. Доктор согласился, и на этом расстались до понедельника. Три мучительных дня ожидания пролетели быстро, и в одночасье она оказалась на больничной койке, с которой ее почти на аркане увела в операционную медсестра.
А дальше из нее сделали клоуна. Но надо отдать должное глумились втихаря, ни один мускул, на не скрытом за масками лицах не выдал насмешки от ее внешнего вида. А зрелище было еще то: голубые бесформенные сапоги до середины бедра, такой же нелепый марлевый чепчик, и огромный рыжий фартук из медицинской клеенки фасона «а-ля мясник». А дальше еще чуднее: ее упаковали во всклоченную белую ткань с печатями ЛОР-отделения, на манер укутанного младенца после купания. Только младенцев хочется целовать и тискать, а ее внешность была чрезвычайно глупой. Практикантки в белых халатах мигом привязали ее бренное тело к креслу времен Ильича бельевыми веревками. Ее хрупкие запястья вовсе не сопротивлялись, а без боя сдались в плен, после чего предательски отказались жить, превратившись в ледышки. В ожидании доктора она посетовала на то, что перед ней нет зеркала, собственное отражение наверняка бы подняло настроение и смягчило бы дрожь.
На всякий случай она задала бессмысленный вопрос: "Будет больно или всего лишь неприятно?" На что уже в который раз услышала знакомый ответ, что всего лишь неприятно. Ничего умнее в продолжение разговора она не придумала кроме фразы: "Ну если будет очень неприятно, то я отвернусь… Или выйду". За что почувствовала за спиной более крепкие тиски рук медсестры, держащей ее за затылок.
Словно разбираясь, она окинула взглядом, лежащие рядом инструменты. Они выглядели угрожающими, но привязанной по рукам и ногам, ей можно было дать задний ход только вместе с креслом. Впрочем, к черту глупости – все будет хорошо. И вместе с прочей свитой, осиновым листом она продолжала ждать медицинского короля.
Когда он появился, то больше походил на Круглика из «Корпорации монстров» или циклопа. У него на лбу был фонарь, который отвлекал на себя все внимание. Но когда он вдруг зажегся, то доктор стал напоминать шахтера. А шахтер – это свой человек, а не какое-нибудь придуманное существо. Его нечего бояться. В то время как практикантки окружили шахтера заботой, надевая на него перчатки, халат, поливая руки спиртом, в голову подопытной пришла совсем иная мысль – перед ней сам фельдмаршал Кутузов. Сильный, смелый и даже приставка «фельд» связана с медициной. Кутузов повернулся. Она вжалась в кресло. Он сел напротив. Вжиматься было больше некуда, и она улыбнулась, надеясь, что Кутузов передумает. Но Кутузов не из тех князей, что отступают, он нанес ей ответный удар - улыбнулся, и по этой улыбке она догадалась – перед ней настоящий Аполлон. А его она уж точно не может подвести, испортив ему карьеру летальным исходом.
И Аполлон стал гипнотизировать ее своими глазами, потому что все остальное у него было в защитной от крови форме. И когда она кашляла, чтобы ее не вырвало, то старалась не попасть ему кровью в глаз... У него были огромные ножницы и такая же большая ложечка для мороженого, которой он отковыривал ее гланды... И то, что он не смог отковырять, он отстриг ножницами. С таким хрустом, словно куриный хрящик попал на зуб во время еды. Она сразу поняла, что это был кульминационный момент, потому что зажмурились все, включая медсестру, которая стояла за ее спиной. Аполлон любезно предложил перенести ее безжизненное тело в инвалидную коляску, и она бы согласилась, если б на его месте был шахтер или даже Кутузов. Но Аполлону она горделиво отказала. Освободившись из веревочных оков, она статно вышла из операционной, а потом плюхнулась на медсестру, которая донесла ее на себе до палаты и свалила на кровать. С тех пор девушка без гланд молчит. И не ест.
А вчера с утра Аполлон полюбовался своей работой. Сказал, что получилось очень красиво. И добавил: "Это потому что долго делал". Она безмолвно смерила его беспощадным взглядом и спаслась бегством. Не без помощи супруга, который на прощанье с надеждой спросил у доктора:" Она долго будет молчать?" Она не расслышала ответа, но замечает, что ее благоверный живет и не скрывает восхищения от обладания, хоть и временного, таким безмолвным сокровищем.