Итак, действие начинается в середине пятидесятых.
Вечер, начало лета, какое-нибудь двенадцатое июня. Начало сумерек. Теплынь.
И вот он, мальчик лет пяти, выходит из двора и попадает в чужое пространство: на тротуар у череды домов вдоль изгиба Гоголевского бульвара.
Тихо, тепло, и так ещё уютно на земле. Ещё ничего не случилось, не произошло, не разразилось. Он один. Никого вокруг. И всё проникнуто, всё наполнено ожиданием.
Он стоит одиноко - может быть впервые осуществляет самостоятельную вылазку в неизвестность... в пугающий неведомый город.
И вот - вспышкой счастья, разрядом тайны... запечатлением этого благорастворения, этого мягкого сумрака, парящего над вечерним бульваром, - вдоль чугунной ограды проносится мимо длинный, нескончаемо-протяжённый американский автомобиль цвета волшебного, непостижимого... цвета нежнейшего и изысканного... бледно-изумрудного цвета вспененной морской волны.
По всей видимости - то посольский "бьюик" какого-нибудь пятьдесят третьего... вытянутое летящее над асфальтом тело, быстро заворачивающее и - исчезающее за поворотом.
Он всё стоит и ждёт - когда оно пронесётся опять. Нет, не проносится больше. И этот краткий миг его начала, это видение скрывающегося автомобиля цвета далёкого утреннего моря - оказывается самым ярким событием всей его судьбы, мигом полновесного обретения счастья.
Годы, годы и годы - вновь и вновь перед ним мысленно проносится тот чудесный автомобиль, то воплощённое блаженство, повергшее в состояние потрясённого остолбенения - столь быстро утраченное и ожидаемое все дальнейшие времена.
Проходят годы.
Проходит больше сорока лет.
Жизнь - прожита. Она - на излёте.
Сотни раз он проезжает на "пятнадцатом" троллейбусе тот поворот, но той машины всё нет. И с тем же детским ожиданием - он впивается глазами в изгиб бульварного кольца... нет, нет...
Однажды он признаётся себе, что уже не увидит её - никогда.
И в нём - уже пожилом - растёт удивлённое недоумение. Как же так? Ведь тот вечер... сулил наверняка...
Он ждёт всё равно.
И вот - судьба невероятной петлёй набрасывается ему на шею, удушая, вырывает с Гоголевского и, размахнувшись, почти умершим... развалиной с дыркой в сердечном клапане и страшными взбухшими синими ветвями сосудов на ногах - забрасывает через океан в Штаты.
Он уже так устал, что равнодушно-покорен всему. Но... первое, что он делает, накопивши долларов: тащится на такси на свалку отживших машин. И бродит там один среди груд искорёженного металла, ищет у торговцев авторухлядью и... о чудо... где-то у кого-то - н а х о д и т.
И стоит э т о - всего-то сорок долларов, дешевле железа - с истлевшим аккумулятором в придачу.
О н о уже не ездит лет тридцать и никогда больше не поедет. В сущности - это только остов. Но ц в е т - тот самый, несомненно. И модель та же... "бьюик" выпуска 53-го... с четырьмя магическими хромированными колечками вдоль капота по ободранной облупленной краске заветного оттенка. Колеса спущены навсегда, кузов - в громадных проржавленных дырах.
Купив э т о, он с трудом открывает дверь и садится на продавленный диванчик. И смотрит через потрескавшееся исцарапанное стекло.
Никаких мыслей. Только тончайшая, острейшая вневременная печаль, которая всё растёт, ширится, затопляет, обращаясь в неизъяснимую благодарность к кому-то там... впереди.
1991 г.
Этот рассказ вошел в авторский сборник "Мгновения", вышедший в Германии в 2000 г.