11
Органайзер мне больше не нужен: все дела, которые мне предстоят, я помню и так, как бы много их ни было. Сегодня особенный день – у Лизаньки день рождения. К её возвращению из школы нужно успеть украсить дом и двор, купить продукты и приготовить угощение. На день рождения Лизы приглашён весь её класс, и Вадим за неделю до этого события начал придумывать сценарий увеселительной программы. Он долго ломал голову, и только вчера подошёл ко мне.
– У меня что-то не получается. Не знал, что развлекать детей – такое трудное занятие. Алиса бы всё в два счёта придумала.
Я не показала виду, что замечание насчёт Алисы слегка укололо мне сердце. Я сказала:
– Что же ты раньше меня не спросил? Давай подумаем вместе.
За два часа программа была готова.
Я еду в город за продуктами для угощения. В основном оно будет состоять из разнообразных закусок, которые можно легко взять и быстро съесть. Будет и большой именинный торт: Вадим колдует над ним с раннего утра. Он не совсем уверен, что мы справимся со всем сами, но я заверяю его, что нам это вполне по плечу. За несколько часов подготовить праздник для двадцати детей – это испытание для наших организаторских способностей, но я уверена, что у нас всё получится.
Я еду с заранее составленным списком, в котором точно указано, что и сколько нужно купить.
– Ты точно сможешь купить и привезти всё это сама? – беспокоится Вадим.
– Смогу, вот увидишь, – смеюсь я.
Как всё-таки хорошо и удобно, что у нас есть большие торговые супер-центры, где можно купить всё сразу! Продуктов набирается восемь пакетов. Их отправляют в ячейку камеры хранения, а я ещё брожу по торговому центру в поисках чего-то особенного. Я брожу, пока не набредаю на отдел сценических и карнавальных костюмов. Снова щелчок в голове: вот оно.
Я примеряю роскошное белое платье до пола, отделанное золотой тесьмой и стразами, белокурый парик в крупный локон и сказочные, переливающиеся бриллиантовым блеском туфли. Это костюм принцессы. К нему прилагается небольшое украшение на голову в виде диадемы с зубцами. Почему принцесса? Сама не знаю. Может быть, сейчас этот образ будет уместен. Лизе должно понравиться.
– Я беру его, – говорю я продавцу.
Раз уж я принцесса, то надо соответственно нарядить и Вадима. Я показываю на чёрный, шитый блёстками бархатный костюм с белой кружевной рубашкой и со шпагой:
– А это что?
– Гамлет, принц Датский, – отвечает продавец.
Размер костюма как раз подходит Вадиму, и я покупаю и его. Гамлет так Гамлет. Главное – принц.
Один из восьми пакетов не влезает в багажник, и приходится поместить его на заднем сиденье, вместе с костюмами.
Сегодня вечером, отгуляв день рождения Лизы, я надену другой костюм – из чёрного латекса. Он обтянет моё тело блестящей плёнкой, на голове у меня будет чёрная фуражка, на ногах – высокие сапоги, на руках – тугие перчатки, на лице – как обычно, чёрная маска. Аксессуары – длинный чёрный кнут, ошейник с шипами и такой же пояс. Причёска под этот образ – максимально короткая стрижка, 3-5 миллиметров. Костюм готов, нужно только постричься. Я думаю: сделать это сейчас или после дня рождения? Можно и после, но нужно будет специально ехать в парикмахерскую. Лучше сейчас, раз уж я здесь. Всё равно во время праздника на мне будет парик принцессы.
Я стригусь под 3 миллиметра. Когда я возвращаюсь, двор уже украшен конструкциями из разноцветных шариков, на игровой площадке установлен надувной батут, стоят пластиковые столики для угощения, а Вадим, стоя на стремянке, укрепляет на фасаде дома растяжку с надписью: «С днём рождения, Лиза!» Один конец растяжки уже укреплён, Вадим прилаживает второй. Он так занят, что просит, не глядя на меня:
– Посмотри издали: ровно висит?
Я отхожу и смотрю.
– Да вроде бы нормально.
– Это с позапрошлого дня рождения, – говорит Вадим. – Надеюсь, Лиза не будет к этому придираться. Это ещё Алиса делала. Так, надо ещё с обоих концов украсить шариками…
Он спускается со стремянки и только в этот момент видит меня. На пару секунд он замирает, уставившись на меня, а потом усмехается:
– А это ещё зачем?
– Так надо, – говорю я. – Для сегодняшнего выступления.
Вадим качает головой, проводит ладонью по моей трёхмиллиметровой щетине.
– Мне кажется, это уже перебор.
– Тебе не нравится? – смеюсь я.
– Да нет, тебе всё идёт, – улыбается он. – Вот только не знаю, будет ли Лиза того же мнения. Да и гости придут. Может, стоило подождать, пока день рождения кончится?
– Ничего, – говорю я. – Гости мою настоящую причёску не увидят, на мне будет парик. Смотри, что я купила! – Я достаю из машины костюмы. – Ты сегодня будешь Гамлетом, а я – вот.
Вадим усмехается:
– Офелией, что ли?
– Нет, просто принцессой. Думаю, эти костюмы неплохо впишутся в сценарий. Я уверена, что Лизе понравится.
– Ну, ты и выдумщица, – качает головой Вадим.
– Думаю, в этом я не уступаю Алисе, – бросаю я.
Это мой ответ на его бесконечные упоминания о ней. Нет, я не претендую на её место в его сердце, просто мне не по себе, когда меня постоянно сравнивают с ней. Да, у меня её внешность, но всё-таки я – не совсем она. Не дав Вадиму времени придумать ответ, я тут же спрашиваю, как ни в чём не бывало:
– Цветы привезли?
– Да, – отвечает он. – Я уже расставил их в доме.
Мы готовим угощение. Вадим то и дело косится на мою голову.
– Ну, что? – не выдерживаю я.
Он пожимает плечами.
– Никак не могу привыкнуть к твоей причёске. Что у тебя опять за образ?
Я не показываю ему весь костюм, надеваю только фуражку.
– Старое доброе садо-мазо. У меня ещё вот что есть. – Я достаю свёрнутый кнут.
– И что ты будешь им делать? – спрашивает Вадим.
– Много разных вещей. В том числе и хлестать желающих.
Вадим морщится.
– Убери… Спрячь, чтобы дети не увидели. Они же, наверно, будут бегать по всему дому.
Угощение готово, пора ехать в школу за Лизой. Вадим уезжает, а я облачаюсь в костюм принцессы. Смотрю на себя в зеркало, и сердце вдруг начинает ныть: Маша. Я тут устраиваю день рождения чужой девочки, а моя родная дочка брошена мной.
Нет, это она меня оттолкнула. А Эдик сказал: «Дай нам вздохнуть». Что ж, пусть дышат свободно. Но сердцу так больно, что я не могу сдержать слёз. Приехавшие домой Вадим и Лиза застают меня лежащей в костюме принцессы на кровати и плачущей в подушку. Лиза сразу бросается ко мне, обнимает:
– Мамочка, ты что? Не плачь, мама!
Я прижимаю её к себе, вытираю слёзы. Нет, она мне не чужая. Биологически она моя, она произошла из этого тела. Кроме биологической, нужна и духовная связь, но она у нас уже есть: я люблю Лизу не менее сильно, чем Машу.
– Ты почему плачешь, мама? – обеспокоенно спрашивает Лиза, заглядывая мне в глаза.
Что я могу ей ответить?!
– Пустяки, малыш. Всё, я уже не плачу. – Я взглядываю на себя в зеркало. – Вот только весь мой макияж, над которым я трудилась целых полчаса, полетел к чертям собачьим.
Вадим хмурится, а Лиза хихикает.
– Мама, ты сказала плохое слово…
Вадим говорит:
– Да, мама выругалась, и значит, она сегодня не получит сладкого. – Он смотрит на часы и спохватывается: – Так, скоро начнут прибывать гости, пора переодеваться!
Лиза облачается в нарядное бело-розовое платье, белые гольфы и белые лакированные туфельки с ремешками, я делаю ей два хвостика по бокам и прицепляю пышные белые банты с блёстками. Появляется Вадим в костюме Гамлета. Критически оглядев себя в зеркало, он говорит:
– Слушай, мне обязательно в этом быть? По-моему, я выгляжу глупо.
Лиза, увидев его, хлопает в ладоши.
– Нет, нет, папа, здорово!
– Ну, может, хотя бы вот это снять? – Вадим теребит пластмассовую шпагу на своём поясе. – Это уж совсем маразм!
– Не надо, оставь! – просит Лиза. – Мама, папа, встаньте рядом!
Мы с Вадимом становимся рядом, и Лиза смотрит на нас, улыбаясь до ушей.
– Вы как принц и принцесса, – говорит она. – Ни у кого нет таких мамы и папы! Мамочка, это ты придумала так нарядиться?
– Да, это её идея, – отвечает Вадим. – Она, конечно, выглядит потрясающе, а вот я…
– Папа, ты тоже потрясающе выглядишь, – заверяет Лиза.
Она берётся за наши руки, и мы идём встречать гостей.
Одноклассников Лизы привозят их родители. Все они справляются, во сколько следует заехать за их чадами. Всем я отвечаю, что праздник будет длиться часа три-четыре, но они вольны забрать детей, когда им удобно. С двумя ребятами приезжают бабушки и просят разрешения остаться, чтобы присмотреть за своими отпрысками, а заодно и за всеми остальными. Разумеется, я не могу им отказать, а помощь принимаю охотно: чем больше взрослых будет следить за порядком, тем лучше.
Собирать и организовывать ораву детишек в течение четырёх часов, так чтобы никто из них не скучал, никто ни с кем не подрался, и никто ниоткуда не упал – дело не из простых. Я – массовик-затейник, Вадим – страж порядка, а две бабули, обещавшие нам помощь, предпочитают отсиживаться в тени, пить чай да покрикивать на своих любимых внуков:
– Васенька, ты куда полез? Упадёшь!
Или:
– Леночка, не лезь на горку! Ушибёшься!
При этом бабули оказываются на редкость прожорливыми особами. На халявку они поглощают бутерброды пачками, пробуют все салаты и заглатывают пирожные, а к маленьким шашлычкам они мгновенно воспламеняются страстью. Они не скупятся на комплименты, хвалят угощение и едят, едят, едят. Хорошо, что еды заготовлено с запасом, думаю я.
Корсет платья душит меня, дети кричат, а именинница требует к себе моего особого внимания. Она ревнует меня к гостям, то и дело дёргает меня за подол, и чуть ли не каждые пять минут я слышу её капризный и требовательный зов:
– Мама!
Мне некогда присесть даже на минуту: я веду за собой, увлекаю, организовываю, созываю, зажигаю, управляю. Вадиму тоже нет покоя: он главный миротворец. Он разнимает, успокаивает, объясняет, что нельзя бить Васю, рассуживает, утирает слёзы, раздаёт конфеты, собирает отбившихся в сторону, подбадривает застенчивых и утихомиривает слишком бойких. Не могу сказать, что это даётся ему легко: праздник ещё в разгаре, а его голова уже блестит от испарины. Из всех взрослых только бабули чувствуют себя беззаботно: они прохлаждаются в тени яблони, то и дело просят ещё чаю и беседуют о чём-то своём, забыв даже о собственных внуках.
В общем, праздник получается на славу.
Последний бутерброд съеден, последний гость забран родителями, а нам предстоит то, чем заканчивается всякий праздник – уборка. Лиза с Вадимом относят посуду на кухню, а я мою, надев поверх платья принцессы фартук. Вадим выглядит забавно, таща с постным лицом гору грязных тарелок на кухню в своём чёрном костюме Гамлета, при шпаге. Если бы принц Датский был помощником посудомойки, он, наверно, выглядел бы так же. Я хочу снять стесняющее меня платье, но Лиза просит:
– Мама, побудь ещё принцессой! И ты, папа, тоже ещё побудь принцем.
Ради именинницы я геройски терплю удушающие объятия корсета, а Вадим не расстаётся со шпагой, которая путается у него под ногами. Мы играем в принца, принцессу и их дочку, экспромтом придумывая сказку и тут же разыгрывая её в лицах. Папа-принц едет на войну, сражаться со злым королём, всех побеждает, а в это время дракон похищает их дочку, и папе снова надо садиться на коня и скакать на выручку. Но пока он ездил за дочкой, другой дракон утащил маму-принцессу, и папе-принцу снова нет покоя. В пылу сражения он шпагой чуть не сшибает люстру, и я говорю:
– Ну, всё, пора успокаиваться. Поиграем во что-нибудь тихое.
Через некоторое время Лиза начинает зевать, и Вадим на руках несёт её в постель.
Я стаскиваю парик и вылезаю из платья. Гудят ноги, болит спина, а когда я закрываю глаза, перед ними мелькает круговерть обрывков сегодняшнего праздника. Дети, дети, дети – скачущие, бегающие, орущие. А мне сегодня ещё под громкую агрессивную музыку изображать сексуальную стерву в обтягивающем чёрном костюме и с кнутом, чтобы разнокалиберные самцы испытывали возбуждение. С каким удовольствием я осталась бы сейчас дома и не надевала убийственный двенадцатисантиметровый каблук и «гестаповскую» фуражку! Зачем я это делаю? Неужели мне нравится моя работа? Половины тех денег, что я зарабатываю, хватает, чтобы полностью обеспечивать себя, не беря ни копейки у Вадима, а другую половину я откладываю про запас. Нравится мне это или уже нет – не знаю. Может быть, в другой момент я ответила бы как-нибудь иначе, но сейчас, будучи вынужденной надевать на усталые ноги высоченный каблук, я отвечаю: я её ненавижу. Ненавижу похотливых самцов, которые пришли глазеть на моё тело, и которым нет дела до того, что я умираю от тоски по Маше, скучаю по Ване и не могу понять, как Эдик мог сказать: «Дай нам вздохнуть». Что он имел в виду?
Впрочем, винить некого. Я сама пришла в «Атлантиду» и сама согласилась танцевать, а посему принцесса превращается в стерву в чёрном латексном костюме-«кишке», ботфортах на двенадцатисантиметровом каблуке и фуражке, похожей на те, что носили гитлеровцы. Самцы глазеют и платят, чтобы она хлестнула их длинным чёрным бичом, платят, чтобы потрогать её обтянутое чёрным латексом бедро, а чтобы полежать на подиуме под её сапогом, платят втройне. Лица её они не видят: оно скрыто маской.
После номера её хватает только на то, чтобы скинуть ненавистные каблучищи, переодеться, сесть в машину и доехать до дома, чтобы там повалиться на постель в полумёртвом состоянии. Уже засыпая, бывшая принцесса сквозь ресницы видит, как Вадим собирает рассыпавшиеся по полу деньги – её деньги, заработанные этим танцем, и аккуратно складывает к ней в сумочку, не взяв себе ни одной купюры.
12
Я сижу, развалившись на кожаном диване в отдельной комнате для приватного общения, пью виски и закусываю лимоном. Я одна. На столике виноград, фрукты, дорогое вино, но я его не пью, я пью виски. Феликс с Рашидом Мухамедовичем уединились в кабинете и ведут напряжённый разговор. Хозяин психует, показывает восточный темперамент, кричит: выгнать! Феликс отговаривает, убеждает, успокаивает. А я пью.
Что всё это значит?
Всё предельно просто. Рашид Мухамедович, воспылав ко мне страстью, пожелал уединиться со мной вот в этой самой комнатке с кожаным диваном, на котором я сейчас глушу вискарь. Его величество султан Рашид пожелал, чтобы его покорная одалиска исполнила для него полный огня и соблазна танец, после чего удовлетворила его похоть на вышеупомянутом диване. Платы за это я не должна была получить: великий властелин Рашид пожелал воспользоваться мной на правах хозяина заведения. О том, что я подобных услуг не оказываю, солнцеподобный владыка не хотел ничего слышать. А я отказалась быть покорной одалиской, проявила характер, чем и навлекла на себя гнев могучего повелителя. Я сказала: станцевать – станцую, но ничего более. И точка. Властелин попытался проявить грубую силу, но на силу я ответила приёмом из айкидо, чем оскорбила мужское самолюбие и попрала восточное властолюбие великого Рашида. Он заорал: «Уволю!» На вопли господина прибежал перепуганный Феликс. Ему я сказала то же, что и хозяину. Взбешённый Рашид брызгал слюной: «Выгнать её сей же час!» Феликс, хоть и стоял на полусогнутых ногах, самообладания и расчётливости не терял. Он вкрадчиво и рассудительно заметил хозяину, что я пользуюсь успехом у посетителей, что я привлекаю в клуб прибыль, что клубу невыгодно меня терять, но Рашиду было плевать и на популярность, и на прибыль: он осатанел. Феликс мягко взял его под руку и повёл в кабинет. Выходя, Рашид ещё раз обернулся и ткнул в меня пальцем, сказав:
– Ты уволена!
Уволена так уволена, подумала я с каким-то равнодушием. Я сняла приватную комнату на всю ночь на правах клиента, заказала бутылку виски и лимон. Хоть напьюсь напоследок в комфортных условиях, решила я. Здесь есть всё для этого: большой, широкий и удобный диван, уютная атмосфера и уединённость. Маску я сняла: теперь было уже всё равно.
Мне плевать, убедит Феликс Рашида не увольнять меня или не убедит. Для себя я решила: я завязываю с «Атлантидой». Я сыта этим по горло. Меня тошнит от неё. Конечно, Вадиму и Лизе не понравится, что я опять напилась, но это точно в последний раз. Так я думаю, глотая хорошее, дорогое виски маленькими стопочками и закусывая лимоном.
Во мне плещется полбутылки, пить я больше не хочу. Мне хочется чего-то другого, причём так хочется, что хоть сердце вырви. Прислушавшись к себе, я понимаю, что со мной. Из меня рвётся наружу песня, и неважно, какие у неё будут слова: главное – спеть её. В голове всплывает старая-престарая песня «Каким ты был, таким остался». Я затягиваю её от души, во всю силу своих лёгких и связок. Мой голос льётся неожиданно легко и мощно, и я сама удивляюсь силе своего голоса. Я пою всё, что приходит в голову, а в голову мне почему-то приходят старые русские песни. Я знаю их не до конца, но пою всё, что помню. Как я раньше не додумалась до этого – петь, когда мне плохо? Когда тоска звучит, душе легче.
Я пою, не заботясь о том, слышит меня кто-нибудь или нет. Я просто утопаю в диване и заставляю мою тоску звучать. Не то чтобы я счастлива, но и слишком плохо я себя не чувствую. О том, что мне предстоят муки похмелья, думать не хочется, и я забываю об этом.
Оказывается, мои пьяные вокальные упражнения слушает полный господин средних лет, с небольшой аккуратной бородкой и усами, с седоватой шевелюрой до плеч, в весьма недешёвом тёмном костюме. Он стоит на пороге комнаты и смотрит на меня такими глазами, будто увидел не меня, а живого Элвиса Пресли. Я перестаю петь и тоже смотрю на него, а он смотрит на меня, не говоря ни слова. Я решаю первая нарушить это странное молчание.
– Что, я вам мешаю? Слишком громко пою? Извините, я не хотела. Я тут, понимаете ли… пью. Вот и тянет на песни. Простите. Действительно, я слишком громко горланю.
Господин с шевелюрой моргает несколько раз подряд, потом делает пару шагов ко мне, потом разворачивается и выходит.
– Не поняла юмора, – хмыкаю я.
Но через несколько секунд господин возвращается – всё с тем же взглядом. Он присаживается на диван рядом со мной и хватает меня за руки своими пухлыми мягкими руками.
– Алиса, – бормочет он. – Боже мой, Алиса! Это ты, живая? Или у меня галлюцинации? Ведь я неделю назад был на кладбище, и там… В ячейке семьсот одиннадцать…
– А, – доходит до меня. – Вот вы о чём! Так я вам всё объясню…
Но объяснить что-либо я не успеваю: господин, закатив глаза, без чувств валится на меня всем своим грузным, облачённым в дорогой костюм телом.
– Эй, эй, что с вами? – тормошу я его.
Господин никак не приходит в себя, и мне не остаётся ничего другого, как только, набрав в рот виски, брызнуть ему в лицо. Он вздрагивает всем телом и открывает глаза. Увидев моё лицо, он снова вздрагивает и садится ровнее, отирает лицо платком. Он дышит как-то странно, с хрипами, натужно. Не сводя с меня неподвижного, остекленевшего взгляда, он что-то ищет во внутреннем кармане пиджака. Он находит и достаёт маленький флакончик, вытряхивает на ладонь белую таблетку и ловит её трясущимися губами.
– Вы только не вздумайте тут отдать концы, – говорю я. – Если вы здесь преставитесь, что я буду делать?
Господину наконец удаётся закинуть себе в рот таблетку. Похоже, несмотря на сильные переживания, отдавать Богу душу он пока не собирается. Я, насколько мне позволяет отягощённая спиртным голова, собираюсь с мыслями и говорю:
– Спешу вас успокоить: я не Алиса. Прах Алисы покоится в той самой ячейке, которую вы недавно посещали. Давайте-ка успокоимся, возьмём себя в руки… Я, конечно, уже порядком нагруженная, но постараюсь вам всё как можно понятнее объяснить, чтобы вас, не дай Бог, не хватил инфаркт. – Я открываю бутылку вина, наливаю в бокал и ставлю перед господином. – А это для поддержания духа.
Это уже третий раз, когда мне приходится объяснять это: синдром Кларка - Райнера, «Феникс», перенос. Господин, пока я объясняю, залпом выпивает вино, снова наполняет бокал и опять выпивает. Он достаёт из своего бумажника какую-то фотографию, смотрит на неё, потом вглядывается в меня и опять пристально изучает снимок.
– Ну-ка, что там у вас…
Я беру у него фотографию. На ней сам господин, сияющий белозубой улыбкой, в обнимку с длинноволосой блондинкой с моим лицом.
– А, это вы с Алисой.
Представляю, каково ему было увидеть покойную Алису воскресшей, стриженой под машинку, да ещё и вдребезги пьяной.
– Да, я выгляжу, как она, только причёска другая. Но я не Алиса. Здесь меня называют Маской, но вам, так уж и быть, я открою моё настоящее имя: Натэлла Горчакова. Послушайте, я сейчас под изрядным градусом… Может быть, я не совсем понятно объясняю. Может быть, стоит отложить этот разговор… или повторить его, когда я буду более или менее в себе?
– Кем бы ты ни была, надо срочно забрать тебя отсюда, – говорит господин уже более бодрым и озабоченным голосом. – Здесь тебе не место. Поехали.
– Слушайте, вы прямо прочли мои мысли, – говорю я. – Я как раз о том же самом думала! Ну её к чёрту, эту «Атлантиду»! Я с удовольствием прокачусь с вами. По всему видно, вы человек порядочный. Но если будете приставать, предупреждаю: я владею айкидо и могу отправить вас в нокаут.
Опираясь на руку господина, я поднимаюсь с дивана. Пол покачивается под ногами. Как раз в этот момент возвращаются Рашид и Феликс. По лицу владыки видно, что Феликсу кое-как удалось умилостивить его, но теперь мне уже всё равно. Не дав им раскрыть рта, я выдаю им прямо в лоб:
– А пошли вы все в задницу!
Вот и весь мой им сказ. Я прихватываю с собой недопитую бутылку виски – всё-таки, я за неё заплатила – и ухожу из клуба под руку с солидным господином с бородкой. Я забираюсь в его дорогую машину, и он осторожно помогает мне, поддерживая под локти. Усадив меня, он сам втискивает своё брюшко между спинкой сиденья и рулём, заводит мотор, и мы едем. Отпив глоток виски из горлышка, я вежливо обращаюсь к брюшку:
– Простите… Алиса Регер, должно быть, была с вами в знакомстве… Но я Натэлла Горчакова, а по сей причине не знаю даже вашего имени… Так уж получается.
– Эрнестас, – представляется брюшко. – Эрнестас Платанас.
– Очень приятно.
Если это знакомство можно называть приятным, то моё пробуждение вряд ли можно назвать таковым по целому ряду причин. Во-первых, я просыпаюсь в незнакомой, хотя и богато обставленной спальне, на широкой кровати с шёлковым бельём. Во-вторых, я совершенно не помню, как я здесь оказалась. В-третьих, я чувствую себя мерзко, а в-четвёртых, на пороге спальни появляется полный господин с седоватой шевелюрой и бородкой, облачённый в полосатый домашний халат. Он катит перед собой столик с белой посудой, и вид у него такой, будто у нас была, по меньшей мере, первая брачная ночь. Однако в этой странной ситуации есть и пара положительных моментов: я лежу полностью одетая, а от столика, который прикатил полный господин в полосатом халате, восхитительно пахнет свежим кофе. Я морщу лоб и пытаюсь извлечь из моих слегка опухших извилин заковыристое имя господина, но помню только то, что и его имя, и фамилия оканчиваются на «-ас».
– Ну-с, выпьем кофейку, – добродушно предлагает он, подкатывая столик поближе к кровати.
Я пью вкусный, крепкий кофе, и ко мне постепенно возвращается память. Я даже вспоминаю его имя – Эрнестас Платанас. Кажется, я послала Рашида с Феликсом. И начала объяснять господину Платанасу, что я не Алиса.
– Думаю, мне надо повторить всё то, что я объяснила вам вчера, господин Платанас, – говорю я. – А то я боюсь, что вчера мои объяснения были путаными.
– Во-первых, просто Эрнестас, – отвечает он. – А во-вторых, я в общих чертах всё понял. Только мне трудно в это поверить. Я не спал всю ночь, думал об этом… Пытался переварить. Признаюсь, вчера у меня действительно чуть не случился разрыв сердца.
Он говорит по-русски чисто и правильно, с еле заметным акцентом, который на некоторых словах и вовсе пропадает. У него круглое добродушное лицо с пухлым подбородком, начинающая седеть шевелюра уже слегка сдвинута к затылку залысинами. На вид ему лет пятьдесят.
– Алиса, Алиса, – вздыхает он, качая головой. – Такая красивая, одаренная, яркая, притягательная – и такая судьба… Умереть прикованной к постели болезнью! Я до сих пор не могу смириться с этой утратой…
Платанас – музыкальный продюсер. С Алисой они были просто друзьями, но он не раз предлагал ей совместную работу.
– У Алисы был потрясающий, от природы сильный голос. Это было такое мощное дарование, что при желании она могла бы стать звездой, певицей, каких надо ещё поискать. Я предлагал ей, намекал, но она не принимала это серьёзно. И когда я вчера… гм, услышал этот до боли знакомый голос, у меня в душе всё перевернулось. Я не поверил своим ушам. А потом увидел. Смотрел и не мог понять: вроде бы она, но в то же время как будто и не она. Но голос, голос – её! Вот что меня поразило. Я даже вышел – подумал, что мне почудилось, что я увидел призрак, мираж. А когда зашёл снова, то увидел опять… Как, вы сказали, вас зовут? Наташа?
– Натэлла, – поправляю я.
– Расскажите, Натэлла, как вы очутились в этом клубе?
– Я там работаю танцовщицей. Вернее, работала до вчерашнего дня. Думаю, я туда не вернусь.
Платанас энергично кивает волосатой головой.
– Правильное, очень правильное решение, это место не для вас! – восклицает он со странным ударением на слове «не». – Расскажите, расскажите ещё о себе. Как это – быть в чужом теле? Наверное, странно?
Я рассказываю, он слушает и задаёт вопросы. Слушатель он эмоциональный, его потрясает всё, о чём я рассказываю. Обнаруживается моя недопитая бутылка, и я выпиваю стопочку виски. Платанас смотрит на часы и вдруг спохватывается:
– У меня же через час встреча!
Он торопливо собирается. Я помогаю ему завязать галстук. Напоследок он наливает себе чашку кофе и, потягивая его маленькими глотками, ходит по квартире.
– Люблю кофе, не могу без него, – говорит он.
Я тоже одеваюсь и привожу себя в порядок, остатки макияжа приходится смыть. Бутылку с остатками виски я сую в карман плаща. Платанас подвозит меня до стоянки, где осталась моя машина. Я уже собираюсь выйти, но он меня задерживает.
– Знаете, Натэлла… Алиса не хотела принять всерьёз моё предложение, но, может быть, вы над ним подумаете. Из этого может что-то получиться.
И он даёт мне свою визитку. Я благодарю и обещаю подумать.
Я сижу в своей машине. Она успела нагреться под солнцем, и я включаю кондиционер. День душный и жаркий, город-муравейник кишит машинами и людьми, в моём горле – сушь. Включаю радио: прогноз погоды. Палящий полдень, плюс двадцать девять. Вечером возможна кратковременная гроза, дождь.
Температура в салоне машины понижается до двадцати градусов, я выключаю кондиционер. Делаю маленький глоток виски. В двадцати шагах – телефонная будка.
Я набираю номер, который знаю наизусть. В трубке – о чудо! – голос Маши:
– Да.
У меня от волнения холодеет в животе, перехватывает дыхание.
– Машенька, – выдыхаю я. – Только не бросай трубку, доченька.
Льются слёзы, я ничего не могу с ними поделать. Сквозь всхлипы я бормочу:
– Маша, я люблю тебя. Я очень скучаю… Я не возвращаюсь, потому что… Потому что не могу. А если бы и могла… то не стала бы, зная, что ты не хочешь меня видеть. Я не понимаю, Маша… что я сделала плохого.
Она молчит. Я умоляю:
– Хоть одно словечко, Маша. Скажи мне хоть что-нибудь.
И моя дочь говорит:
– Ты не нужна. Папа нашёл новую маму.
И гудки.
Я еду домой. Моё тело управляет машиной, руки лежат на руле, поворачивают его, когда нужно. А моё сердце мертво, как пришпиленная сухая бабочка.
Вадим обрушивает на меня кучу вопросов. Оказывается, он был в «Атлантиде», искал меня, но ему сказали, что я больше там не работаю. Ещё ему известно, что я уехала с каким-то мужчиной, пьяная. Я сжимаю зубы: Феликс, мразь вонючая. Никто, кроме него, не мог это рассказать. Мне трудно говорить, но я всё же говорю:
– Я действительно больше там не работаю.
Вадим хочет снять с меня плащ и обнаруживает в кармане бутылку. Я отбираю её, бегу в ванную, закрываюсь там и выпиваю остатки виски в два приёма. Вадим стучит в дверь, и я ему открываю: бутылка пуста. Он смотрит на меня с упрёком.
– Что ты делаешь? – вздыхает он. – Зачем?
Я падаю на кровать. Вадим стоит надо мной с болью во взгляде.
– Что с тобой происходит?
Виски жжёт нутро, льётся из моих глаз едкими слезами.
– Я им больше не нужна. Эдик кого-то нашёл.
продолжение: http://www.proza.ru/2010/04/04/927