«Влипла я, грешница, как швед под Полтавой! – Катя сидела на диване, свернувшись калачиком, обняв колени руками и уронив на них подбородок. – Когда придет мой папочка, мой грешной попке будет Ой! Ой! Ой! Как несладко!» Она не замечала радостного буйства весны за окном, с беспокойством глядя туда, где за углом обрывалась зелень деревьев их квартала. «Хорошо, что я первая пришла домой! – Нашкодившая девочка ждала Дмитрия Петровича, своего строгого и любимого папу. – Опоздала бы из школы, было бы мне… Ай! Ай! Ай! Впрочем, мне и так достанется!»
В обычные дни огромный диван был ее любимым местом в доме, так как на нем было удобно сидеть, поджав ноги и смотреть телевизор, а эти минуты – самым чудесным временем дня. Папа мог чем-нибудь побаловать дочку, когда та приносила домой пятерки. Ждать, что вот-вот Дима вернется с работы, предвкушать его объятья и радостное "Привет!" было самым большим счастьем в жизни девочки.
Она любила этого мужчину всем своим существом, и ее сердечко начинало радостно биться, едва он показывался из-за угла на дорожке к дому. Сейчас смотреть в окно не хотелось. Больший часы на стене отстукивали последние минуты спокойной жизни. А потом… Кате очень не хотелось думать, что будет потом.
Катя знала, что провинилась. Очень-очень. И последствия провинности были весьма предсказуемы.
«Бедная моя попочка! – обычная радость ожидания была отравлена страхом. – Ей попадет! И похоже, очень даже серьезно! В таких случаях папа строг и о мой печальной участи остается только пожалеть! О ужас, как плохо быть маленькой девочкой!»
Часы тикали, стрелка неумолимо приближалась к шести часам, той неотвратимому моменту, когда отец приедет домой. Время, казалось, понеслось галопом. Катя даже боялась смотреть свои часы, зная, что с каждым разом стрелки будут все ближе и ближе к страшному часу. Ей казалось, стрелки несутся по циферблату в бешеном танце, все быстрее, быстрее и быстрее.
Через несколько секунд она не выдержала и глянула-таки на часы.
«Ну конечно! Я нарушила наказ родителей и выехала на проспект! Мало того, мой велик теперь похож на груду металлолома! Меня обязательно отшлепают!!»
Горячая слезинка выскользнула из глаз, повисела секунду на щеке и упала на подбородок. Ей было так жалко себя! Ее попка начала пощипывать от ужасных предчувствий – она слишком хорошо знала, как это бывает!
Катя не смогла удержаться и снова взглянула на часы. Большая стрелка почти касалась шести! Переведя взгляд за окно, она увидела папу входящего в подъезд!
«Это он, – девочка слушала, как хлопнула входная дверь, потом загудел лифт, – а может быть, это соседка? Нет! Это его шаги и ключ поворачивается в замке!» Девочка равнодушно смотрела в окно, притворяясь, что не догадывается о его возвращении, но каждая клеточка ее грешного тела трепетала в радостном волнении.
– Это я, Бармалей! Открывайте мне скорей!
«Если голос отца будет веселый, – значит, у меня есть шанс на спасение, а если нет… – О плохом думать девочке совсем не хотелось. – Только не ремнем!»
– Вечер добрый! – Дверь распахнулась, и Катя окаменела, увидев выражение отцовского лица.
С таким выражением каменный гость приходил проведать Дон Жуана!
– Ну, Катерина, что ты можешь сказать в свое оправдание? Я жду!
Молчание, повисшее в комнате, было напряженным до звона в ушах. «А что мне сказать, когда и так все ясно? – Пальцы Катеньки ухватили подол платьица и начали выкручивать. – Там в коридоре стоит улика, да еще какая!»
Оставалось только крутить подол – жест, доставшийся по наследству от сотен поколений маленьких провинившихся девочек. Обрывки тысячи мыслей метались у нее в голове. Сейчас она не смогла бы ответить, даже как ее зовут, не говоря уж о связном объяснении чего бы то ни было.
– Я жду твоего ответа, и жду уже слишком долго! – строго сказал Дима. –Отвечай!
– Я.. я не хотела... прости, папочка! – выдавила из себя Катя. – Так получилось!
– Ну да, конечно, ты не хотела, но от этого сейчас не легче, правда? То, что ты сегодня натворила, переходит все границы! Ты ездила на велосипеде в парк, одна, по проспекту, и ты ЗНАЕШЬ, что тебе НЕ РАЗРЕШАЮТ этого делать! Мало того, он теперь сломан! Хорошо еще, что сама уцелела!
«Хоть что-то хорошо в этой ситуации, – подумала Катенька. – Однако моя попонька вряд ли уцелеет!»
– И мало того, когда я звонил и спрашивал, почему ты опоздала из школы, ты ответила, что задержалась помочь учительнице. Это была ложь, разве нет? Тебе мазали ссадины в приемной покое! Думаешь, мне из больницы не звонили? Маленькая лгунья! Правда всегда всплывает на поверхность, как бы ты не пыталась ее скрыть!»
Молчание, натянутое как струна, вновь повисло в комнате.
Катя знала, что придумывать сейчас оправдания или пытаться выкрутиться, означало бы только сильнее разозлить папу.
Дима наконец-то взвинтил себя до нужного состояния. Он знал, что дальнейший допрос был бессмысленным, и настала пора действовать. Он поднялся на ноги.
«Все!» – Катя поняла, что разговор закончен, и ее руки скользнули за спину в наивном защитном движении.
Дима поднял Катю на руки и отнес к дивану. Там он уселся поудобнее, и поставил Катю между своих колен. Крепко держа дочь обеими руками за талию, он принял-таки окончательное решение:
– Катя, на этот раз ты заслужила очень серьезное наказание! Твоему вранью и непослушанию пора положить конец. Сегодня ты будешь наказана значительно строже, чем обычно.
Катя опять заплакала.
– Т-ты.. ты б-будешь.. бить ме.. меня ремнем?!!
– Да! Уж я постараюсь, чтобы тебе было и очень больно и очень-очень стыдно! Мне не хочется этого делать, мне очень не хочется этого делать, но ты не оставила мне другого выхода!
Дима наконец-то достиг того состояния, когда весь его гнев перешел в решимость. Он снял с нее платье и стянул на пол трусики ниже колен. Потом аккуратно поднял Катю, повернул ее в воздухе и осторожно уложил себе на колени, а трусы бросил в угол комнаты. Теперь на девочке остались только белые гольфы.
– Папочка, пожалуйста, пожалуйста, пожалей меня! – Катя почувствовала, как папины руки гладят ее обнаженную кожу, и первая слезинка покатилась из ее глаз. – Я буду хорошо себя вести, я обещаю, и я больше никогда не буду врать, правда! Мне очень стыдно!
– Катя, ты знаешь, что это не ответ! – папа вытащил из брюк длинный кожаный ремешок. – Незачем канючить!
Катя повертелась у него на коленях, шмыгнула носом, и ее голос задрожал, смирившись с неизбежным наказанием:
– Ай! Ай! Ай! – ее крики перемежались громкими звуками ударов, когда ремень накрывал попку, и взлетал в воздух чтобы упасть вниз, опять и опять.
– Это только начало! – Дима прижал девочку к своим коленям свободной рукой.
Вертясь на коленях Димы, она все-таки умудрялась почувствовать, как реагирует его мужской орган.
Тридцать третий удар был вполсилы, тридцать четвертый и ударом-то не был. Дима просто не мог уже продолжать.
– Это все! – Он взял хнычущую Катю на руки, осторожно придерживая ее горящую попу, которую он сам же только что отшлепал. Она прижалась к нему, и его плечи вздрогнули от переполнивших чувств.
– Хорошо еще, что ничего себе не сломала. – Ощупав Катеньку от макушки до пяток. Дима снова взглянул на ее лицо. Оно пылало. Яркий румянец залил ее щеки. Глаза сверкали, рот
приоткрылся.
– Не плачь! Велосипед я починю.
Катя обвила руками его плечи и уткнулась лицом в колючую щеку.
Они сидели, обнявшись в молчании, крепко прижимаясь, друг к другу. Каждый безмолвно просил прощения у другого. Это была одна из тех минут, что останутся с ними навсегда.
А потом Катя лежала в постели. Попка еще ныла, а Дима во всю трудился над ее телом, покрывая его нежными поцелуями от шеи до пяток.
- Ты доволен? - тихо спросила она, и, повернувшись к Димау, поцеловала мужа-папу в губы...
- Очень доволен. А ты?
А потом непривычно твердый орган входил в нее так глубоко, и так долго, что она чуть не задохнулась от удовольствия. Сегодня он был во всеоружии, как никогда. Им удалось четыре раза сменить позу до первого выстрела из Диминой пушки. Отдохнув, Катя спрыгнула с дивана и, и вернулась из кухни с двумя стаканами сока. Грациозно двигая бедрами, прошлась по комнате, искоса поглядывая на себя в зеркало.
«Ничего, – подумала она. – Попа красная, но синяков нет. Через неделю бабушка опять заберет наших детей к себе, и мы останемся вдвоем в маленькой хрущевке. Будет моя очередь разыгрывать строгую маму, а муж превратится в маленького мальчика. Вот тогда-то я выну из его шортиков ремешок и, как следует, взгрею ему попу. Он будет плакать и вырываться. А потом сяду на него сверху, и буду скакать так долго, насколько хватит сил!»
Продолжение
http://www.proza.ru/2009/09/23/1229