***

Натали Чиж
СУД
     Интересно, «кто?», «где?» и «как?» борется с бабниками? Сколько огорчений они, порой, приносят!
     Вот и у нас в деревне один такой завёлся. И решили мы с ним покончить, но законным путём – через суд. Пригласили трёх народных заседателей: Сашку, по прозвищу Лысый, Димку Яйцеголового и Димку, прозвище которого не сообщаю, т. к. он стал главным народным заседателем. Народным обвинителем согласился быть завмаг. За- щитником быть никто не согласился, для этой роли пригласили жену ответчика. Суд назначили на полночь.
     Собрались все в назначенное время, в любимой заседателями, яме. Тёмный лес позади судий угрожающе нависал над маленьким пламенем ночного костра, освещавшего лица присутствующих.
     - Приступим. – Нарушил гробовое молчание главный народный заседатель.
     - Встать! Суд пришёл. – Хихикнула Жанна. – Доярка с нашей единственной кормилицы – фермы.
     Все встали, сохраняя напряжённое молчание. Жена ответчика встала слишком поспешно, забыв, что сидит не на лавочке в парке, а на доске, положенной на два шатких камушка, вместе со своим мужем, не успевшим вскочить вместе с ней. Его правая нога коснулась левого плеча, степенно встающей Людмилы:
     - Ты и теперь никак не успокоишься? Не руками, так ногами решил задеть? Можно мне первой высказаться? – Последний вопрос был адресован судьям, тщательно усаживающимся на спиленное кем-то дерево.
     - Сначала огласим обвинение. Подсудимый встаньте!
     Колька, наконец то перестал барахтаться и поднялся, не сводя глаз с главного народного заседателя, который, пошарив в кармане брюк, извлёк оттуда свёрнутый в несколько раз лист исписанной бумаги:
     - Подсудимый! Вы обвиняетесь в трёх покушениях на честь порядочных женщин. Все пострадавшие присутствуют? – Обратился он к окружающим.
     - Да. – Ответили три женских голоса.
     - Хорошо. Приступим к опросу пострадавших. Люда, ты хотела выступить первой?
     - Да, Ваша Светлость. Я была первой пострадавшей от рук этого маньяка.
     - Пожалуйста, воздержитесь от оскорблений и излагайте только факты.
     - Дело было ночью. Я услышала возню в сенях и вышла. Там кто-то сидел на корточках. В ту же секунду он набросился на меня и стал тащить в чулан. Я хотела крикнуть, но он стал душить меня! Представляете?! Приговорите его к обрезанию! Он не достоин, быть мужчиной!
     - Подсудимый! Что вы можете сказать в своё оправдание? Ничего? Тогда послушаем следующую пострадавшую. Жанна, расскажите, что произошло у Вас с подсудимым?
     - У нас ничего не произошло. Я его не впустила в дом, и он побил мне стёкла. Мороз, добавлю, в те дни был сильный, а у меня маленькие дети. Так что обрезания ему мало, нужно ещё недельку его в холодильнике подержать!
     - Подсудимый! Вы будете говорить?
     - Да. Я виноват, но я отсидел за это в милиции, сколько присудили.
     - Но у нас есть ещё пострадавшая, что говорит о том, что милиция тебя не исправила и, что нам всё же придётся принимать против тебя действенные меры. Послушаем третью пострадавшую.
     Третья пострадавшая была сильно взволнована: сначала она говорила бессвязно, но потом взяла себя в руки и закончила монолог почти спокойно:
     - Он порвал на мне одежду. Дикарь, а не мужчина. Приговорите его к обрезанию, а у жены на его глазах одежду порвите, чтобы она в следующий раз за ним в милицию не бегала, а понимала каково нам терпеть её мужа.
     Дошла очередь до народного обвинителя. Речь его была короткой, но грозной. Он требовал для подсудимого всех наказаний, которые просили обиженные женщины.
     Защита, в лице жены подсудимого, ничем не аргументировала поведение своего мужа, но, заливаясь слезами, просила оставить его в живых.
     Судьи удалились для вынесения приговора. Все замерли в ожидании их возвращения. Совещание длилось не долго. Главный заседатель был немногословен:
     - Приговорён к обрезанию!
     Сверкнули лезвия ножниц в руках пострадавших. Они обступили обидчика. Злорадно блестели их глаза, зловеще щёлкали ножницы. Жена приговорённого закрыла лицо руками. Раздался чей-то крик.
     Через три секунды всё свершилось. Женщины расступились. Приговорённый стоял с опущенными глазами, глядя туда, где только что были его брюки. От них остался только ремень и лохмотья, напоминающие юбку.