К лету 1961 года наш военно-строительный отряд завершил строительство всех запланированных объектов вокруг города Приморска Калининградской области и готовился к передислокации в Эстонию. Часть офицеров с десятком солдат уже отправились готовить новое место к приёму имущества и личного состава, а остальные подчищали кое-какие «хвосты» и ожидали по ротно очереди на отправку.
Производственной загрузки не было, поэтому солдаты в основном слонялись без дела. Офицеров не было, а командиры взводов (в том числе и я) были одного призыва со всем личным составом роты, поэтому строгую дисциплину не могли поддерживать. Дело усугублялось тем, что по завершении работ нам выдали деньги (в стройбате мы получали зарплату так же, как и вольнонаёмные строители). Процветало пьянство, самоволки, все были возбуждены и по малейшему поводу затевали ссоры.
Особую неприязнь мы имели к соседней воинской части, личный состав которой носил красивую морскую форму, хотя к морю не имел никакого отношения. Форма военных строителей была совсем неказиста: не было погон и знаков отличия, воротнички отложные, а не стоячие, как у строевиков, не было парадно-выходных кителей.
В один из таких плохо организованных и плохо контролируемых дней, когда наши ошивались около пив бара, возникла свара между стройбатовцами и теми, что в морской форме. Обычно это заканчивалось перебранками, но на этот раз началась потасовка, и кто-то забежал во двор части с криком: «Наших бьют!»
Это был клич, сигнал к бою, которого, казалось, все ждали. Этим был снят стопор с мощной пружины, и она начала раскручиваться со страшной силой. Все, кто сидел или лежал, вскочили, как подпружиненные, похватали солдатские ремни, один конец намотали на руку. А на другом – тяжёлая солдатская бляха из латуни.
Ворота будто самопроизвольно распахнулись. Лавина орущих и размахивающих бляхами прикатилась к месту стычки. К матросикам тоже прибыла подмога. И началась сеча. Я хоть и был командиром взвода, но тоже оказался невыдержанным и со всеми вместе влез в эту мясорубку. Я с силой вонзал бляху в чёрные фигуры, иногда чувствовал, как в меня вонзается чужая, но всё было нипочём.
И вдруг я замер. Передо мной – стройная фигура с развевающейся белой гривой. В левой руке она держала чёрную пилотку, в правой – чёрный морской ремень, на котором тяжёлая бляха с якорем. Она только что прошла сквозь строй зелёных (стройбатовцев), будто разрезала масло, разбрасывая куски по сторонам. И вот перед ней один я. Её бляха со свистом вращалась, образовывая почти сплошной круг, как нунчаку японского ниндзя. Ещё секунда, и я тоже не досчитался бы какой-нибудь драгоценной части моего тела. Но, слава богу, я использовал эту секунду для того, чтобы резко присесть и подкатиться ей под ноги. Она упала лицом вниз и тут же перевернулась, но вскочить не успела – я навалился сверху. И успел перехватить руки.
- Ты кто? – спросил я, наклонившись к лицу.
- Тьфу! – лицо мне покрыл почти верблюжий плевок.
Недолго думая, я вытер лицо об упругие приятно тёплые выпуклости, обтянутые белой морской формой, и снова повернулся к ней. Но не успел ничего произнести, как новый плевок обильнее прежнего залепил мне лицо.
- Ах, стерва! Я же об тебя всё это вытру.
Но на груди её уже было мокро. Тут я увидел, что из-под чёрной форменной юбки выглядывает шёлковая комбинация. Не церемонясь, я задрал юбку повыше, тщательно вытер лицо.
Вдруг я почувствовал, как несколько жал вонзились в мою спину. Оглянувшись, я увидел только чёрное окружение. И никого из зелёных. Мне осталось только пружинящим прыжком прорваться сквозь кольцо и броситься наутёк.
В этой драке не было победителей, были только травмированные. В том числе и я двое суток не мог нормально одеть обмундирование. А описал я это событие потому, что была встреча с девицей и, как оказалось, не последняя.
В один из дней дежурство по части было доверено мне (офицеры почти все уже отправились в Эстонию). Я получил подробный инструктаж, но для первого раза не всё запомнил. Поэтому случилась телефонная история.
Звонит телефон.
- Дежурный по части… слушает.
- Это 8-32? – спрашивают с другого конца провода.
- Нет, это 838.
Так повторилось несколько раз. После пятого или шестого раза я услышал трёхэтажное «приветствие» и крик:
- Девушка! Почему я прошу 8-32, а всё время получаю 8-38?
- Не может быть, - услышал я девичий голос, - я соединяю правильно.
Ничего не поняв, я не стал слушать их препирательства, положил трубку. А через десять минут у ворот появилась красивая девица в морской форме, с белыми волосами, на которой с особой грацией сидела морская пилотка.
- Мне нужно к дежурному по части.
Вахтёр указал на комнату, где сидел я.
- Ты!? – вырвался у меня невольный возглас. Девица тоже узнала меня, и выражение её лица сразу стало пренебрежительным.
- Мне нужен дежурный по части.
- Я – дежурный.
- Не заливай. Дежурным должен быть офицер.
- Так случилось, что я за него.
На лице девицы было написано недоверие.
- Так какое дело у тебя?
Видя, что офицеров поблизости нет, она спросила:
- Это ты отвечал по телефону?
- Да.
- Почему ты отвечаешь 8-38 вместо 8-32?
- А что такое 8-32?
- Да ваш номер телефона. Вот же он записан! – она показала на рамочку под диском, в которой находился кусок картона с номером.
В моей голове стало что-то проясняться. Я за свою жизнь практически не имел дела с телефонами. Когда работал на заводе, случалось видеть, как начальник просто поднимал трубку и говорил: «Дайте цех №… или начальника…». Никакой нумерации не было. Здесь же коммутатор обслуживал все воинские части города Приморска, которые для телефонисток были зашифрованы под номера телефонов. Меня сбило ещё с толку то, что номер нашего военно-строительного отряда почти совпадал с номером телефона.
По-видимому, на моём лице отразилось смущение. Девица с презрительным видом бросила: «деревенщина». И ушла.
Подошла очередь нашей роте отправляться в путь, к новому месту дислокации. Поезд Балтийск – Рига доставил нас на рижский вокзал, с которого мы должны отправиться другим поездом. А между этими поездами промежуток десять часов. Нам устроили двухчасовую автобусную экскурсию по Риге, затем устроили роскошный обед в одном из ресторанов за наши наличные. Но оставалось ещё несколько часов ожидания. Нас загнали в зал для военнослужащих при вокзале. Зал был невелик, и когда в него втиснулись 120 человек с рюкзаками и чемоданами, там, как говорится, яблоку негде было упасть. Я исполнял роль правой руки командира роты, поэтому вошёл в зал последним, и мне ничего не оставалось, как примоститься у двери.
Сначала настроение было нормальное, сыпались шутки по поводу того, что «как селёдки в бочке». Потом стало поспокойнее – рассказывали анекдоты, потом кое-кто о том, о сём. И, наконец, стало тихо и грустно. Кто-то запел
Ой, ты, Галя! Галя молодая!
Кто-то начал подтягивать. Дальше больше, и вскоре запели все. Но! Обычно это весёлая шуточная песня исполняется в быстром темпе. А нам было невесело. Запевала начал медленно и грустно, а когда подхватывает непрофессиональный хор, темп ещё более замедляется. И вот 120 мужских глоток во всю мощь своих лёгких заревели так, что вокзал задрожал, и, казалось, крыша приподнимается.
О-о-о-й т-ы-ы-ы Г-а-а-а-л-я-я-я!!!
В дверь стали заглядывать любопытные: всунут нос, увидят ревущих солдат и уходят, хлопнув дверью. При ударе дверь отскакивает и медленно со скрипом приоткрывается. И так много раз. Меня это стало раздражать. Я встал, упершись плечом в дверной косяк. Как только показался следующий нос, я крепко ухватил его, втянул в зал и рывком подал вперёд. Женская фигура сразу о кого-то споткнулась и упала на сидящих вплотную солдат. Песня мгновенно оборвалась, начались шутки. Те, на кого свалилась такая приятная оказия, вроде бы, старались помочь ей встать, но на самом деле перекатывали друг другу.
Вдруг я присмотрелся: « Да это же та самая! Телефонистка из Приморска». Только теперь она была не в морской форме, а в нормальном девичьем платье. Я шагнул к ней, взял за руку и поставил на ноги.
- Прости, я не…
Мощная оплеуха звонким клёкотом разнеслась по углам зала. Взрыв хохота потряс оконные стёкла и ещё долго не утихал. Я стал центральным объектом насмешек, колкостей и прибауток.
Наконец, мы прибыли на место. Это эстонско-латвийский город: эстонская сторона – Валга, латвийская – Валка. Мы поселились в палатках и строили для себя сборно-щитовые деревянные казармы. А в первое же воскресенье нам разрешили познакомиться с городом.
Валга мне понравилась: улицы хорошо асфальтированы, дома в основном трёхэтажные, но выглядели они (помимо приятного архитектурного оформления) повыше хрущёвских пятиэтажек. В городе был Дом Культуры, Дом Офицеров, Клуб Железнодорожников, два кинотеатра, техникум, рынок.
Впрочем, в этот раз я рассмотрел не всё. Я уже устал и возвращался в часть, как вдруг увидел её… знакомую телефонистку из Приморска. Она была в своей морской форме и смотрелась великолепно. Если бы она была одна, я бы тотчас бросился к ней и постарался бы доказать, что умею быть галантным. Но она шла бок о бок с солдатом, поэтому я предпочёл молча пройти мимо. А через несколько метров – стоп! Передо мной лейтенант.
- Вы почему не приветствовали тех двоих, как положено по Уставу?
Я понял, что это была ловушка, и ответил с вызовом:
- Слишком много чести для салаг.
Меня отправили в комендатуру. Садясь в машину, я бросил взгляд на белокурую бестию, и она поняла, что я готов её застрелить. Мне, правда, повезло: за час до этого в комендатуру попали другие наши солдаты, о них сообщили в часть, и за ними приехал замполит. А тут и я подоспел. Он забрал меня, даже не позволив зарегистрировать.
В дни увольнений мы ходили на танцы в Клуб Железнодорожников. Это был упрощённый танцевальный зал, куда стекалась, образно говоря, публика средней руки (не элита). Как раз подходящая для солдат. Но этот клуб уже давно освоили строевики и чувствовали себя хозяевами. Наше появление они восприняли холодно и практически к девушкам не давали приближаться. Однажды я увидел здесь и белокурую «заразу», встречи с которой всегда приносили мне неприятности. Зная о нашем дискриминационном положении, я стоял под стенкой, как говорится, не рыпался, а молча наблюдал за ней: стройная, с изящной внешностью, голубыми глазами, приятным голосом и мальчишескими манерами. На ней было платье из сероватой ткани, отдающей блёстками, а на груди пламенела вышивка в виде розы.
Объявили белый танец, и краем глаза я замечаю её грациозную поступь в мою сторону. Она уже близко и, кажется, смотрит на меня. Но тут между ней и мною возникает верзила из строевиков. Ни слова не говоря, он сходу сдвигает мою челюсть на бок, ставит фонарь под глазом и… Я сообразил кубарем выкатиться из зала. О сопротивлении я не помышлял, потому что неожиданное нападение дезориентировало меня. Я только усмехнулся, что встреча с этой белокурой чертовкой опять принесла мне неприятность. Но тут же вскипела злость: «Что же это такое? Опять нужно завоёвывать место под солнцем!»
Возвратившись в казарму, я провёл обработку личного состава: я обратил внимание на неравноправие в клубе ж-д, напомнил, как мы умели показать свою сплочённость в Приморске, и предложил выкурить зазнавшихся строевиков. Товарищи меня уважали, как командира взвода и бригадира. Моё слово возымело действие. В следующий выходной мы постарались правдами и неправдами выпустить в увольнение максимально возможное количество людей. Помимо испытанных солдатских ремней многие вооружились свинчаткой и другими увесистыми предметами. И мы добились безраздельного господства в ж-д клубе, хотя многие поимели переломы и сотрясения, многие (в том числе и я) покантовались на гауптвахте.
А танцевать почему-то расхотелось. При виде жизнерадостной белокурой моё настроение понижалось. Я не мог оторвать от неё глаз и злился: «Чертовка! Чтоб тебе…» Но что ей пожелать, я не мог выбрать: плохого желать не хотелось, а хорошее она вроде бы не заслужила.
Объявили белый танец, и она подошла ко мне, сделав приглашающий кивок.
- Чтобы опять я получил по скуле или попал в комендатуру? – прозвучал мой вопрос.
- Здесь сейчас вы безраздельные хозяева. И патрулей нет.
- Тем не менее, каждая встреча с тобой больно ударяет по мне. Извини, не хочу.
Она отошла, но я заметил, что жизнерадостность её поубавилась.
А что мне делать в этом клубе? К танцам, которые так любил, сегодня нет никакой тяги. На ножки, которые как раз с этого года начали всё выше обнажаться, я уже насмотрелся. Пошло оно всё к чёрту!
Я вышел на улицу и остановился в раздумьи, куда направиться. Вдруг сзади зацокали каблучки. Оглядываюсь – она. Она подошла почти вплотную ко мне, и с минуту мы смотрели друг другу в глаза. Потом она протянула мне обе руки, я принял их в свои.
- Я тебя приметила ещё тогда, в Приморске, - начала она, - а когда встретила в Валге, то очень обрадовалась.
- Извини, я задам тебе тот же вопрос, который задал в Приморске, но не получил ответа. Кто ты?
- По моему, не ответив, я сделала тебе только приятное: ты получил возможность прощупать все мои запретные места.
- Тогда мне это дорого обошлось.
- А сейчас отдаю всю себя просто бесплатно.
Она прильнула ко мне и томным взором уставилась в мои глаза. Я прижал её к себе, но видимо переусердствовал со своими медвежьими нежностями – она вскрикнула.
- Товарищ солдат, предъявите увольнительную. – Рядом оказался патруль из строевиков.
«Опять эта белокурая», - усмехнулся я и позволил увести себя в комендатуру.