Красный Яр со всей деревни виден только нам. У других дома стояли впритык. Не только рядком, а еще слепо напротив. Они загораживали друг другу дали. Наш дом был с краю, да еще отделен от других переулком. Потому он выглядывал особо ото всех, как маленький ребенок сбоку от родителей, за ручку. Окна домика глядели далеко – аж до самого Красного Яра.
Это такой крутой обрыв на излучине нашей реки. Я до сих пор боюсь заглядывать оттуда вниз. А в детстве это вообще было самым страшным местом. Только гуси наши не боялись щипать траву у самого краюшка обрыва. А если их вспугнуть, то они с разбега кидались с обрыва вниз. Сверху не видно, что яр на самом деле красный, по цвету глины. Для этого надо спуститься на пологий берег в сторонке от яра.
Осенью гуси, подобно диким, тоже хотят куда-то улететь. А может они просто учат летать подросших гусят. Потому за ними нужен глаз да глаз. Домашнюю стайку мы с братиком легко узнавали. Верховодила в ней старая гусыня с хохолком на голове. Она хорошо знала все окрестности. Когда гусята подрастали, она выводила стаю на сжатые поля, где оставались колоски. Поклевав зернышек, гуси порой не успевали на ночь домой. И тогда нас родители посылали за ними вдогонку. К осени до гусей и без нас было много охочих.
Но мы с братиком знали, где вечером засядут наши. Из года в год гусыня укрывала стайку на малом островке напротив Красного Яра. Там им никто не мешал, и никто не мог достать – ни собаки, ни лисы. И стоило нам взобраться на высокий обрыв, мы видели наших гусей. А если не могли рассмотреть в поздней полутьме, то гусыня откликалась на наш приманивающий клич. Она хотя и отзывалась, но не более того. До следующих суток мы могли не ждать их домой.
На другой день с нами за гусями пошел отец. По деревенскому пониманию, не мужское это занятие – гонять гусей. Но дело было серьезное: гуси несколько дней не возвращались во двор. Потому их надо было обязательно выгнать из воды, а там они сами на красных лапках дорогу найдут. Но сделать это было непросто. Кто-то должен был заплыть на остров и вспугнуть гусей к нужному берегу. Поплыл я, потому что был постарше.
Мне не было страшно. Во-первых, рядом на берегу ждал отец. А во-вторых, со мной увязался наш лохматый пес Валет. Он хорошо плавал и летом любил с нами окунуться в речку. Так на пару с ним мы и поплыли. Гуси сидели на островке неподалеку, только вода была по-осеннему стылая. Гуси покричали, покричали, потом вылезли на берег да и потопали домой.
Лохматый пес нас всех обрызгал, пока вытрясал свою шубу. Голый в потемках, я быстренько обсох. Под вечер Красный Яр снизу казался еще более грозным. Он высился над нами и закрывал полнеба. Казалось, если взобраться наверх, то и луну можно схватить руками. С отцом вместе мы могли хоть с чем справиться. Он велел нам с братом забраться на Красный Яр. И сам полез вместе с нами. Не знаю, зачем, но мы тогда должны были осилить эту темную кручу. Почти по вертикальной стене, цепляясь за торчащие местами корни, мы лезли наверх. Мне хотелось первым оказаться там, наверху.
Но не тут-то было. Последние три-четыре метра одному никак не преодолеть. Да и спускаться вниз поздно – в темноте можно сорваться. Надо было карабкаться дальше. Отец нашел выход: он велел мне взобраться ему на плечи, а потом затолкнул и брата ко мне. И тот, оказавшись наверху, вытянул сначала меня, а потом мы вместе – отца. Теперь луна оказалась под нами. А пес, задыхаясь от обиды, лаял в темени то ли на нас, то ли на луну.
…Я ходил на то место со своим сыном. Гусиного острова уже нет, в речке воды теперь меньше. Но Красный Яр не перестал быть крутым и опасным. Я не стал ему рассказывать, как мы с отцом лезли здесь наверх. Зачем? У него свой путь под луной.