- Я много женщин знал, о чудо-дева. И треть из них... По крайней мере, четверть... Не меньше пятой части - это точно - пленяли красотой.
- Тебя пленяли? -
подначивала девушка Хромого.
- Нет, это всё прелестная фальшивка. И мягкая, как вата, красота всевечных целок с робкими руками и взорами, опущенными долу (в которых явно зреют метастазы вздыхающего тихо увяданья), - Петров загнул один из толстых пальцев.
- И мраморное псевдосовершенство красавиц воспалённо неприступных. И похоть шлюх с загаженными ртами. И приторная роскошь стройных кукол с клеймом "для состоятельных мужчин". (Что ждёт их, кроме скуки ювелирной?)...
Елизавета, хмыкнув равнодушно, взглянула на массивную ладонь, которая подсчитывала женщин. ("И тут веснушки... Я не замечала.")
- И даже каучуковая гибкость спортсменок, балерин, царевен цирка, дающих сексу десять измерений. В их тельце гуттаперчивом дрожит - пока не лопнет - проволока воли... - Он руку сжал в кулак. Потом расслабил. - И сонная медлительная нежность, ну, тех, не то котят, не то детей, с которыми легко, когда устанешь. От них тошнит, лишь только отдохнёшь! В них красота, - ВО ВСЕХ НИХ - инвалидна.
- А я?
- Ты неестественно красива. "Таких как ты в природе быть не может, я это просчитал как дважды два". В природе всё старо. И всё стареет, - добавил вдруг Петров и стиснул зубы.
фрагмент из поэмы "Петрушка"