Паук Гарри, только вчера вернувшийся с межлесной выставки с показом моделей, устало развалился в мягчайшем гамаке, потянул в творческом изнеможении все до одной лапки и с удовольствием отпил мушиного коктейля. Жизнь баловала его сегодня. Публика его боготворила. Фантазия - да он на нее никогда и не жаловался - работала искрометно, без усилий, и только что созданные силуэты и фасоны уходили под восторженное "браво".
Легкий предзакатный ветерок раскачивал гамак нежно и баюкающе. Гарри блаженно прикрыл глаза.
* * * * * * * *
... Худой и длинноногий паучишка сотый раз повторял этот хитрый узелок - никак. То есть узел-то был нормальный, крепкий даже, и мама вот уже два раза заглядывала - одобрительно улыбалась. Но Гарик искал изящной и чистой линии. Он видел ее во сне. Паутина кокетливо и свободно изгибала спинку, ныряла вправо, ускользала влево, прыгала в головокружительную дугу и ложилась отточенно и уверенно!
-Не выйдет из тебя толку,- гусеница Палашка проползла мимо и спутала все карты Гарику игрой звеньев длинной волосатой спины. Волны её походки монотонно исчезали за развилкой ветви, а голос все ещё звучал в растрепанной голове паука:
- Нить непрочная, что толку ее крутить, эх! молодежь...
- Теть Палаш! Подожди! Скажи - а как нить укрепить? Мне надо. Теть Палаш!
- У меня дети некормлены. Подожди...- передразнила гусеница, но уступила, - слушай сюда.
Жук Феофан долго еще следил выпученным глазом за этой смешной парой - стареющей толстой гусеницы, продолжавшей свой путь к дому, и молодого, странного вида, паученка, семенящего то справа от нее, то слева, и послушно кивающего головой.
- И что не летят? - приподнял он в раздумьях бровь, - а-а-а... крыльев-то нету.
Не прав был Феофан. Крылья у Гарика были, но только внутри. Ловко цепляясь за серебряные нити своих летящих полотен, вывязывая узелки и скрепляя воздушные петли, он растворялся в музыке рисунка, в ритме юного стиха - он порхал.
* * * * * * *
Любовь первая и, похоже, единственная - из вечных - пришла к Гарику в начале июня. Вернее, прилетела. Зинулька ни ползать, ни прыгать не умела, так как была осой от природы и с крыльями от рождения. До сегодняшнего дня мир для неё - молоденькой и близорукой - был симфонией звука. Лес гордо занимал ряды оркестровой ямы. А сцена была для неё - за ней было слово.
Гарик понял про чувство по шевелению его внутренних крыльев и по чудному - золотистому- переливу света в новом ажуре.
- Ну все, пропал замысел... - проворчала ставшая еще толще Палашка.
* * * * * * * *
Из всего большого осиного роя Зина одна думала стихами. Осы не умеют писать, и потому сборники для нее верстала старая сова Глафира.
-Ты слово-то не таи, не прячь, - глухо советовала лесная издательница,- оно ведь приходит, светит, а не откроешь его миру - спрятаться может, зароется глубоко - мышью, кажется вот оно, в лапе держала, ан нет - обиделось, ушло. Что новенького?
Она удобно уселась в кресло из мха , прикрыла огромные мудрые глаза цвета старого янтаря, скрестила на груди сильные крылья и вся ушла в слух, изредка пощелкивая крючковатым клювом от явного удовольствия.
Зинка же носилась по дуплу бешенным ритмом авангарда, затаивалась в щели от озноба лирики, била наотмашь признаниями и жужжала надрывно по жертве неразделенной страсти.
- Ну как тебе, Глафир? Это сыро, да? Доработать? - взволнованно прозвенела перламутром крылышек Зинуля.
- Боюсь навредить тебе советом. Это так ново. Это ярко, как твое ...оперение. Или как там у тебя? Контраст: золото и чернь. Роскошно, девочка! - Глафира взвешивала каждое слово и сентиментально обмахивалась своим благородным крылом. - Завтра вечеринка у долгоносиков. Прилетишь подекламировать?
- А меня там услышат?
- Ну, не сразу, может, но услышать должны. Ты публику-то не бойся. Закаляйся!- она вынула свое грузное тело из кресла и старчески , переваливаясь с лапы на лапу, подошла к арочному выходу - До завтра. Угу?- она еще долго смотрела вслед улетевшей Зине и шептала в никуда:"Выдумает тоже - не услышат... вот еще".
**************
...Вечеринка вальяжно набирала обороты. Долгоносики Жиль-э-Поль, а в повседневной жизни Юра и Паша, скользили по поверхности озерца с бокалами воды из игристого источника, успевая подоспеть ко всем и к каждому. Разнокрылая публика, хоть и порядком разогретая, начинала нервничать: цикада Изабель из французского Прованса опаздывала. Знатоки пения жаждали услышать райские мелодии далекой страны. Только местные сверчки недовольно поводили усищами и держались в сторонке.
- Свои таланты в бедности посвистывают,
- Вот и сравним. Знаменитости прилетают и улетают, а мы тут.
- Меня тоже приглашали в эту... как её... Испанию. Я не согласился: акустика у них, братец, не та.
- В Бразильских тропиках, слышал, голос чудесным образом раскрывается... но далеко - не рискну. Голос беречь надо. Мальчик, еще два бокальчика, пожалуйста!
Шустрые комарики облетали приглашенных с подносом. Один из них подлетел и к скромно примостившейся на листочке Зинаиде.
- Напитки, прошу!
- Благодарю, позже.
Ей было не по себе сегодня. Противный озноб прокрался через яркую шубку и играл нагло с ее крылышками, звенел струной тончайшей талии...и ей хотелось взлететь повыше - к медовым лучам ласкового светила, освободясь от липких и оценивающих взглядов. Она подняла глаза к солнцу и, прищурившись близоруко, осмотрела крону дерева над ней. Там, в зелени, некто поправил тонкими пальцами вихры непослушных волос:
- Здрасьте...
- Здрасьте, - озноб усилился, и Зинка окутала себя шелком крыльев, поправила очки на носу и уставилась отрешенно на водную гладь.
- Вам холодно? Хотите, я свяжу Вам пелеринку? - и преградил пейзаж, нахально спустившись на слюдяном троссике,- Простите, не помешал?
- Да кто Вы, вообще?
- Гарик . А Вы - Зинаида. Я стихи Ваши люблю. Мне под них плетется иначе - легко и волнующе.
Зина судорожно восстановила в памяти правила лесного этикета и протянула слегка дрожавшую лапку для поцелуя странному ценителю ее таланта:
- Зина. Оса.
Гарик удивленно взглянул на изящную лапку Зинки, пожал ее и решительно выпалил:
- А пойдем отсюда, а? Я тебе покажу свои модели, это моя поэзия, если хочешь.
- А Изабель? Концерт?
- Она не поет, хочет петь, но не умеет. Женщины-цикады вообще не поют - никогда. А эта - записала голос своего мужа, когда он еще в женихах ходил. Так с фонограммой и ездит. У меня друг - француз. Рассказывал.
Ть-ю-ю-ю-ю... раздался свист, еще один, потрескивание, и под многоголосый хор зрителей на середину озерка выплыла на листе кувшинки нарядная певица. Все три ее глаза были умело подкрашены, а цветные крылья расходились в не слишком низком реверансе.
- Скандал будет, - прошептала Зина.
- Не бойся, я же рядом!
Она даже не поняла, как вдруг взлетела высоко со сложенными крыльями, как закружилось озеро, зелень крон, лучи заходящего солнца и вихры Гарика, ловко и крепко обхватившего ее талию.
****************
Он шепнул мне :"Ты..."
И вознес меня ввысь!
Ореолом судьбы
Мои крылья сплелись
- Влюбилась! - констатировала Глафира и прикрыла глаза крылом. Зинка сидела на крылечке дупла, прислонив голову к косяку, и молчала.
Глафира выбралась из кресла, подковыляла к ней, грузно уселась рядом и раскрыла над поэтессой сильное и заботливое крыло. Зинка прижалась к нежному оперению под крылом и произнесла, мечтательно глядя вдаль:
- А ты любила, Глафир?
- Ты вот что...- смутилась старая сова, - я поэзию твою люблю. Ты писать не перестанешь? Ты не должна, слышишь, не должна!
- И не думала, Глафирушка. Я без них жить не смогу.
- Без кого это "них"? - удивленно вскинула лохматую бровь Глафира.
- Без Гарика и стихов.
Улетая, Зина обернулась на силуэт Глафиры в проеме дупла - та печально свесила голову и закуталась в крылья, грустя о своем, несбывшемся. "Любила," - подумала Зинулька.
*****************
Только с ней Гарик понял, что становится Гарри. Её взгляд ложился авангардом в сложный нитяной рисунок. Рифмы узоров преплетались золотом и чернью, скреплялись узелками хореев и блистали ямбами.
Узелки твоих слов,
Узелки твоих губ...
Ты сплетенье из снов
И прозрачных оков.
******************
Гарри открыл глаза. Солнце уже почти село, позолотив макушки деревьев. "Следующую коллекцию назову "Золотом сентября"- подумал он. А тонкие лапы уже начали подсказывать ему движения и согласованность нитей.
Паутиной из чувств ты прикрой мои плечи.
Пусть приходит зима. Я её не замечу.
Паутиной любви замотай меня в кокон,
Выпей слезы, сдуй страх и возьми между строк...
- Это из новой поэмы?
- Да. Ищу эпилог, пока ничего,
- Не спеши. Оглянись:все вокруг нас, - он взял её тонкую лапку в свою, почувствовал тепло - как тогда, на озере. Зинаида приникла к нему, уютно сложив крылья.
Сидящая на соседней ветке бабочка грациозно расправила ковры крыльев, взмахнула раз, второй... остановилась и, взглянув на Гарри и Зинулю, прошептала голосом гусеницы Палаши:
- Смотри ка,смог. Не пропал, значит, замысел!