- Сегодня мы приступаем к изучению творчества великого русского баснописца Ивана Андреевича Крылова, - Надежда Емельяновна прохаживалась вдоль рядов парт, высокая, строгая, в своем неизменном синем сарафане, надетом поверх белой блузы, ее взбитый шиньон мерно покачивался в такт шагам, - и я попрошу вас самостоятельно ознакомиться с его биографией, и к следующему уроку приготовить ее краткое изложение.
Боже, как Макариха проголодалась! Она извертелась на месте, стараясь себя отвлечь от навязчивой мысли: влезть в портфель и очень быстро укусить толстый бутерброд, состоящий из свежего пухлого ломтя белого батона, нежного слоя желто-жирного, подернутого влагой масла и… да-да… розового, ароматного… ммммммммммммм…очень круглого… толщиной с полпальца, нет! с палец! Да! С одиннадцатилетний большой макарихин палец…. шматка докторской колбасы! Все!
- Мартышка к старости слаба глазами стала…, - бойко читал Сашка Палагута у доски. Макариха слушала, стараясь вникнуть в суть палагутских слов, но дальше……..ммммммммммм…………макарихин палец самостоятельно поддевал крышку парты, приподнимал ее, и устремлялся дальше, ниже, на ощупь, туда, где портфель, и Палагута вдруг заговорил в невнятную вату макарихиного голодного уха:
- Но от лывей выра рузнала,
Колбаска зло не так дуры руки….
Портфель лишь ты… колбаска…ммммм…
- Молодец, Саша! Сегодня ты заслужил…….ммммммммммм….колбас……..пятерку! – Надежа Емельяновна взяла ручку и на глазах всего класса вывела в истрепанном палагутовом дневнике жирную колбаску. Макариха точно знала, что Сашка заслужил именно жирную колбаску, поскольку жирная пятерка это не так вкусно.
Наконец план голодной Макарихи четко выкружился в голове, вот она сейчас приоткроет парту и, прикрывшись ею, как щитом, быстро, сочно и много затолкает в рот крепенькой розовенькой и сногсшибательной колбаски. Много, чтобы сразу наесться одним крупным укусом, а остальное доесть уже на перемене.
Сашка плюхнулся рядом и шмякнул дневником об парту. Он был горд и счастлив. Скосив глаза на Макариху, Сашка учуял недоброе.
- Макариха, ты куда? – свистящим шепотом закликал он.
Макариха не ответила, а, притаившись за приподнятой крышкой парты, одной рукой, прямо на собственном опрятном школьном переднике, на коленках, разворачивала промасленную бумажку, в которой был завернут бутерброд. Хищно глянув на Сашку, Макариха ухватила вожделенный шмат колбасы и быстро пихнула его в рот. Сашка открыл рот и забыл его закрыть, так и сидел, пока не грянуло:
- Макарова, к доске!
Макариха перестала жевать и онемела. Пауза затянулась и весь класс воззрился на Сашку и на то место, где только что была Макариха. Ребята приподнимались со своих мест, чтобы получше разглядеть, куда подевалась Макариха и почему Сашка сидит истуканом, округлив глаза и раззявив рот. Колбаса распирала щеки Макарихи, жгучая краска стыда от горла ко лбу поползла медленной липкой противной тошнотиной. Выпихнув языком всю колбасную массу в кулак, пунцовая Макариха выплыла, наконец, из-под парты. С коленок медленно и густо сполз кусок батона, и, как положено, маслом вниз, приземлился на макарихин туфель.
Зажав в руке колбасную шнягу, Макариха двинулась к доске, под завывание тридцати гогочущих глоток всего пятого Б. Ее новую туфлю украшал бесформенно-раздрызганный кусок белого хлеба. Голодная Макариха зазвенистым выразительным напевом начала читать вызубренную накануне басню «Кот и Повар», и, под всегрохочущий рев класса внятно и гордо завершила:
- Тут ритор мой, дав волю слов теченью,
Не находил конца нравоученью.
Но что ж? Пока его он пел,
Кот Васька все жаркое съел.
- Садись, Макарова, - всхлипнула Надежда Емельяновна, - пять баллов!