Из книги "Мой дедушка - юнга с Соловецких островов"
"Ты думаешь, что мне – не по годам,
Я очень редко раскрываю душу, -
Я расскажу тебе про Магадан –
Слушай!
Как я видел Нагайскую бухту
да тракты, –
Улетел я туда не с бухты-барахты".
Владимир Высоцкий
Об этом рассказывает писатель Геннадий Рубинский, служивший в те дни на крейсере.
«17 октября, среда. Краснознамённый крейсер “Киров” выходит в море – из Кронштадта мимо Красной горки к Шепелевскому маяку: сегодня стрельба. Два галса – тренировочных, «немых». Два галса – два часа… Наконец в исходной точке в одиннадцать сорок – сигнал боевой тревоги.
Вторая башня главного калибра. У командирского визира – старший лейтенант Николай Гордымов. Телефонист принимает команды управляющего огнём. Гордымов командует:
– Центральная наводка! Цель береговая!
Гудят приводные электродвигатели, башня разворачивается.
– Снаряд практический, заряд – боевой! Орудия зарядить!
Элеваторы доставляют из погребов боезапас. Гулко хлопают пневматические досылатели – в каждый из трёх стволов вгоняется по снаряду и по два полузаряда.
– Пристрелка побашенно. Товсь!
Я навожу по горизонту башенный дальномер – щит на якоре, он виден чётко и резко… У-ух! – залп первой башни. Теперь несколько секунд – и наш залп… Но вдруг щит пропадает из поля зрения.
– Туман сел! – зло выкрикивает командир отделения старшина 1-й статьи Иван Сухарев. – Ревуна не будет.
И точно – раздаётся команда: “Дробь! Башни на ноль. Боезапас не убирать”. – Потом следующая: “Боевая готовность номер три. Команде руки мыть. Группе управления артогнём главного калибра обед получить вне очереди”».
Боевая готовность номер три – это значит, что после обеда можно отдохнуть, полежать на рундуке, что мы и делаем: я и мой друг Коля Юсов…
Проснулся я оттого, что какая-то непонятная сила подбросила меня вверх. Первая мысль: выстрелила наша башня, разряжали стволы. Но тогда почему такой непонятной силы залп? Почему вдруг погасло освещение, слетели со стола миски с обедом, оставленным для ребят, которые еще не подменились с вахты?
– Нарвались на мину, – тихо сказал Сухарев.
Его скинуло с верхней полки на палубу. Закон моря – бегом на боевой пост! И в этот момент сверху, с полубака, сигнал: боевая тревога!
Под нашим кубриком номер три – кубрик номер пять, под ним – кладовая сухой провизии: как раз в это время дежурный по камбузу получал там крупу на ужин, а дневальный по кубрику надрывался в телефонную трубку:
– Вода затапливает кладовую сухой провизии!
Я задержался на несколько секунд, в кладовой трое, они стоят уже по пояс в воде и подают наверх один за другим мешки, мешки…
– Быстро вниз, помочь! – приказал Сухарев. – Сейчас кубрик затопит, им одним не успеть!
Спускаемся, помогаем вытащить дежурному по камбузу и его ребятам мешки – восемь… десять?.. Вода уже полностью затопила кладовую. Надо закрыть люк, завернуть барашки – дело привычное, отработанное до автоматизма… Уже на трапе увидел: люк вспучился, барашки полетели в стороны, вода бурным потоком заливала кубрик пять…
На полубаке распоряжается старший лейтенант Гордымов:
– Расчету второй башни построиться на левом борту!
Последнее, что я успеваю заметить, это как из своего салона на пулемётный мостик выскакивает командующий эскадрой контр-адмирал Владимирский.
Взволнованный Гордымов докладывает прибежавшему на полубак старпому, что погреб второй башни затоплен.
– Первой тоже, – отвечает старпом и командует:
; По местам стоять, пластырь к постановке изготовить!
На стеньге фок-мачты – полосатый флаг «Ухо», сигнальщики стреляют в небо красными ракетами: корабль терпит бедствие, а невдалеке, милях в пяти, проводят учения торпедные катера…
Страшную тишину прорезают грохот и шипение – это травят пар из первого котла: отсек затапливает, может произойти взрыв. Электричества нет. Радио молчит. Вдруг в корме начинает стучать дизель-генератор: уже легче.
– По местам! – командует Гордымов.
– По местам! – командует расчету первой башни старший лейтенант Корнилов.
Боевой, шесть на шесть метров, пластырь изготовлен, подкильные концы заведены, хват-тали основаны.
– Ждать! – говорит Гордымову командир ремонтной группы инженер-капитан-лейтенант Геннадий Шевченко. – Работает водолаз.
Водолаз докладывает, что пробоины как таковой нет, виден шов, разошедшийся на высоту одного листа обшивки корпуса. Водолаза вытаскивают на палубу. Мы ставим пластырь… С момента взрыва прошло семь минут. Время – двенадцать часов пятьдесят пять. Дифферент на нос увеличивается с каждой секундой.
Пробежал санинструктор старший краснофлотец Зарандия.
– Сухарев, твой подчинённый Луцик тяжело контужен, он у нас!
Позже выяснилось: старший краснофлотец Михаил Луцик и Евгений Жигалкин из первой башни курили в носовом гальюне у открытого иллюминатора. Взрыв. Луцик рухнул на палубу… Жигалкин вытащил товарища. Но иллюминатор не задраил, осталось отверстие диаметром 35 сантиметров, площадью около девятисот пятидесяти квадратных сантиметров. Оно под водой, и через него затапливает носовые отсеки: кладовую флагов, такелажку, цепной ящик…
Исполняющий обязанности командира БЧ-5 инженер-капитан-лейтенант Лев Аврутис в момент взрыва мины находился в посту энергетики и живучести. Ходовая вахта шла нормально, котлы и машины работали исправно, по электрочасти замечаний не имелось.
Нет, было одно: ушли в море, не включив обмотку размагничивающего устройства. До этого с обмоткой работали инженеры с контрольно-испытательной станции, потом они были куда-то срочно отозваны. Приказали без них ничего не трогать и не включать. При подготовке корабля к бою и походу Аврутис доложил об этом командиру корабля капитану 2 ранга Михаилу Осадчему и старпому.
– Мы уже не впервые ходим с отключенной обмоткой: район безопасен от мин, – сказал командир.
Корабль вышел в море с выключенной обмоткой!
Рядом с Аврутисом сидел краснофлотец, печатал на машинке отчёт по БЧ-5 за третий квартал. На приборах светились табло, мигали неонки: всё в порядке. И вдруг – удар! Пишущая машинка пролетела перед глазами Аврутиса и шлёпнулась на палубу.
Первая мысль – взрыв в погребе. Погасло освещение, но почти тотчас включилось местное, аварийное. Настала тишина. А что может быть страшнее полной тишины на корабле? Особенно для инженера-механика… Из-за приоткрытой двери центрального артиллерийского поста слышались голоса, громкие и взволнованные. Прибежали командир дивизиона живучести старший инженер-лейтенант Иван Терентьев и командир отделения трюмных старшина 1-й статьи Анатолий Кучеренко.
Терентьев доложил Аврутису, что запущен резервный дизель-генератор номер шесть и сейчас, должно быть, подано электропитание на потребителей…
Их было шесть человек в центральном штурманском посту: старший краснофлотец Орёл, который заканчивал третий год службы, и пятеро юнг, только что прибывших на корабль с Соловков. Один из них вместе с Орлом нёс ходовую вахту: работали гирокомпасы, эхолот, датчики лага. Остальные лежали на тёплом линолеуме, отдыхали.
Удар разбросал всех. Погас свет. В полной мгле они вдруг увидали щель в подволоке – в центральном артиллерийском посту включилось аварийное освещение. Подволок лопнул, щель расширялась. Первым к ней приник старший краснофлотец Орёл, он увидел артиллерийских электриков, попросил:
– Ребята, раздвиньте пробоину!
– Выходите через шахту в кубрик четыре! – ответил старшина 1-й статьи Глеб Акимов. – Нам не совладать: толстая сталь. Не осилим!
– Ребята, попробуйте, вода подступает!
Именно в этот момент в пост вбежал Анатолий Кучеренко.
Они всё же попытались отодвинуть лист палубного настила ; Глеб Акимов, Анатолий Кучеренко, Николай Циненко, Николай Фёдоров, Владимир Смоленков и Иван Рожнов. Нет, не получалось… А снизу доносились голоса:
– Вода по колено... По пояс… По грудь…
– Выходите в четвёртый кубрик!
– Прощайте, товарищи!
Вода стала разливаться по палубе центрального артпоста, поста энергетики и живучести… Конец.
В четвёртый кубрик вышел лишь юнга Владимир Сокол. Упал, потерял сознание. Врачи установили потом, что у него были сломаны рука и нога…
Справа по борту показалось судно. Когда оно подошло поближе, все разглядели: буксир! В небо снова полетели красные ракеты, но на буксире почему-то на сигналы внимания не обращали.
Контр-адмирал Владимирский приказал пулеметчику:
– Очередь на пересечение курса буксира!
Старшина 1-й статьи Вирченко нажал гашетку – фонтанчики от пуль вспенили воду. Буксир, отвернув влево, стал уходить самым полным ходом!
– На дежурном автомате! Десять снарядов по носу, пять по корме буксира! – приказал Владимирский.
Две короткие очереди – на буксире «всё поняли»: на полном ходу он направился в нашу сторону… К этому времени крейсер ожил: работал дизель-генератор, была отключена носовая электростанция и снято питание с затопленных отсеков. Вводились в работу котлы кормового эшелона. Заработала корабельная радиотрансляция. Из её динамиков мы и услышали:
– Ютовым на ют! Буксирный трос изготовить!
Эта команда касалась меня и моих товарищей по группе управления артогнём.
Манильский буксирный трос намотан на большую, стоящую вертикально у кормовой надстройки вьюшку. Боцманы уже сняли с неё чехол.
– Навались! – командует Доброходов, старший боцман старшина 1-й статьи.
Мы наваливаемся. Буксир подходит к борту, принимаем его и сразу же подаём трос. На буксир переходят командир БЧ-4 и старшина команды радистов главный старшина Гладин: сейчас они свяжутся с Кронштадтом, со штабом флота, передадут туда всё, что положено в таких случаях… Правда, у нас работает УКВ. И Кронштадтский узел даёт «квитанции» на наши радиодонесения. Но реакции – никакой!
Потом будут говорить: радист в Кронштадте получал наши донесения об аварии, но на них не было одного слова «фактически». А мы ведь давали подобные донесения ранее, при сдаче зачётного учения по борьбе за живучесть…
– Группе управления артогнём срочно прибыть в кубрик три!
Срочно – значит бегом. По юту, шкафуту, на полубак… Вот и кубрик три. Вода закрыла половину носовой переборки.
– Все вещи убрать на верхние койки! – приказывает наш командир старший лейтенант Шурупов. – Всем разуться!
Мы не чувствуем холода октябрьской воды… Вещи в морских чемоданах уложены на верхние койки, нам приказ – на полубак. Бежим, шлёпаем босыми ногами по воде. И тут я увидел: люк в пятый кубрик закрыт и задраен, на нём уложены толстые брусья, на них установлены подпоры, пять покрашенных в шаровый цвет брусьев, упёртых в подволок. От страшного давления снизу подпоры гнутся… Вода сочится в наш кубрик из-под уплотнительной резины на люке, через порог-комингс.
В первом кубрике обуваемся и получаем новую задачу: надо отстоять от воды артиллерийский коммутатор; телефоны корабельной автоматической телефонной станции вышли из строя, группы энергетики – тоже.
– Бегом в арткоммутатор! – приказывает Шурупов.
По трапу вниз – во второй кубрик, потом еще вниз – в носовые термотанки. Здесь, на левом борту, коммутатор.
– Становись в цепочку! – командует Шурупов.
Снизу подают ведро, полное воды, второе, третье… И пошёл – в кубрик номер четыре, там отдраен иллюминатор.
Снова по трансляции:
– Баковым на бак, ютовым на ют, эсминец «Стройный» с левого борта принимать!
Старший лейтенант Шурупов оставил несколько человек в арткоммутаторе, остальных отправил на палубу. «Стройный» подходит, на нём много людей, это группа по оказанию помощи кораблю, терпящему бедствие, с крейсера «Максим Горький», с линкора «Октябрьская революция»… Среди них – старший инженер-лейтенант Михаил Федящин, когда-то на «Кирове» служил.
«Стройный» ошвартовался, и началось: шланги, шланги – сколько их подают! Аварийные брусья, клинья, кувалды, мушкеля. Гидротурбины, эжекторы…
Наш командир дивизиона живучести Терентьев – в высоких резиновых сапогах, в краснофлотском бушлате. Лицо чёрное, руки чёрные – в мазуте весь, распоряжается:
– Федящин, у нас в носу, в магистралях, воды нет. Подавай шланги со шкафута, из медотсека, старшинского коридора!
Тут же ещё один офицер с «Максима» суетится, мечется. Терентьев ругается. Аврутис прибежал из первой машины на минуту – тоже ругается… Но краснофлотцы и старшины с «Максима» знают своё дело, работа кипит.
– Иван Никитич, – спрашивает Федящин Терентьева, –какое давление в пожарной магистрали?
– Как положено, 16 атмосфер, котлы в корме работают, электроэнергии хватает. Командный пункт Аврутиса – в первой машине, он там! Плохо у нас только со шлангами – лопаются…
– Понятно! – отвечает Федящин. – А как машины?
– Вторая – нормально. В носу – сложнее, третий котёл поднимаем, но через носовую переборку фильтрует вода. Есть подозрение, что второе котельное может затопить.
– Последний вопрос: сколько воды принял корабль?
– В первые десять минут – больше тысячи тонн. И еще тонн двести-триста…
Я на шкафуте, на палубе вместе со всеми принимаю со «Стройного» аварийное имущество.
Снова команда – «на пластырь», приказано его убрать: пользы никакой, помещения затоплены, гидротурбины и эжекторы не успевают качать воду… Убрали. Группа управления снова в арткоммутаторе. Весь остальной личный состав дивизиона главного калибра брошен на помощь аварийным партиям: таскать гидротурбины, пилить по размерам аварийные брусья, подносить их в нужные места…
Дифферент на нос увеличивается. Помощник флагманского механика капитан 2 ранга Сужан и инженер-капитан-лейтенант Аврутис ведут расчёты на запасном командном пункте БЧ-5, в первой машине: необходимо затопить третий и четвёртый дифферентные отсеки…
К борту подходят тральщики, на них аварийный материал. Личный состав третьей башни главного калибра под руководством старшего лейтенанта Овсейчика, а также зенитчики разгружают тральщики, тащат брусья, клинья, шланги, паклю. Аварийные партии тут же пускают всё это в работу…
Ледокол «Ермак» доставил нам мотопомпы фирмы «Дженерал моторс» производительностью 100, 150 и 500 тонн в час. Их ставят к погребам первой и второй башен, к шахтам первого и второго котельных отделений. Колдуют у насосов Сужан, Аврутис, Терентьев…
Во втором котельном аварийная партия под руководством инженер-капитан-лейтенанта Геннадия Шевченко ставит очередной фронт распор – одни из поставленных прежде лопнули, другие выдавило. Моряки конопатят паклей швы. Стучат кувалды. Гидротурбина, опущенная под котел, откачивает воду, однако уровень её поднимается всё выше.
Прибежал Иван Терентьев:
– Не отступать, сейчас попытаемся подать шланг!
Толстый, гофрированный, со стальной ниткой снаружи, шланг с трудом втискивается в аварийный люк котельного отделения.
– Паклю насос затянул! – кричит кто-то снизу.
Вода всё выше.
Терентьев командует:
– Покинуть отсек! Гидротурбину держать до последнего!
Вышли в нижний коридор офицерского состава. А вода уже у самого комингса.
– Руби шланги, трос! Люки задраить и – подпору!..
– Инженер-капитан-лейтенант Шевченко, вам и вашим бойцам ужин: по два бутерброда и немного спирта для сугреву! – кричит вестовой.
– Мужики, а времени-то уже час ночи!
– Неужели? – удивился Шевченко. – Точно!.. Тогда и у меня абсолютно точно – двадцать пять лет сегодня!
Поздравили. Выпили. Съели бутерброды. И за работу!..
Прибыли представители с Кронштадтского морского завода. Сужан, Аврутис, Терентьев, Шевченко, другие офицеры вызваны в кают-компанию. Здесь были командующий эскадрой контр-адмирал Владимирский, командир корабля Осадчий, старпом Быстров, другие адмиралы и офицеры.
– Завод не поставит крейсер в док, пока корабль не встанет на ровный киль, – заявил представитель завода.
Дифферент на нос был более восьми метров – о ровном киле и мечтать не приходилось. Споры шли и шли…
К утру прибыли спасатели из Экспедиции подводных работ особого назначения. Они привезли с собой два больших понтона, поставили их поближе к форштевню «Кирова», стали качать воздух… Вскоре корабль оторвался от грунта. Потом его окружили буксиры, повели в гавань, к Кронштадтскому морскому заводу, уткнули носом в угол стенки между двумя доками – «Велищинского» и «Памяти трех эсминцев». На форштевень крейсера была положена сходня. Валом повалили комиссии.
Крейсер «Максим Горький» срочно выводился из дока, чтобы освободить нам место.
ЭПРОН продолжал работу: еще четыре понтона были подведены под крейсер.
И снова – буксиры. Мы входим в док всё-таки с дифферентом. Правда, всего два метра. Под руководством докмейстера ювелирно становимся над килевой дорожкой и клетками. Закрыт батопорт, работают насосы. Вода опускается – мы встали хорошо и надёжно… ЭПРОН отдаёт тросы от понтонов, мы протаскиваем их к батопорту, все шесть, из дока их вытащит плавкран. И тогда можно будет полностью осушить док.
С момента аварии прошло трое суток…
– Старшему инженер-лейтенанту Терентьеву прибыть в каюту командующего эскадрой! – вдруг раздалось по трансляции.
Терентьев пришёл, как был, в высоких сапогах, в пропитанном мазутом краснофлотском бушлате.
– Садитесь! – адмирал показал на кресло.
– Разрешите, я буду докладывать стоя, иначе усну. С той минуты я не спал вовсе…
С той минуты – с 12 часов 48 минут 17 октября 1945 года – и до постановки в док мало кому на корабле удалось поспать…
Сигнал по трансляции: «Группе управления артогнём первой башни главного калибра построиться для работ по уборке дока!»
В кубрик входит старший лейтенант Шурупов:
– Инструмент в доке, наш объект – от форштевня до среза полубака по левому борту.
По сходне – на стенку дока, по гранитной лестнице – вниз. Получили инструмент, нырнули под корму корабля – на левый борт.
– Начнем от форштевня! – командует Шурупов.
Мы шагаем вдоль днища корабля.
– Смотрите, заклёпки вылетели, вода течёт, – говорит старший краснофлотец Сергей Федин. – А где же пробоина?
Всё больше заклёпочных отверстий глядят на нас пустыми глазницами, и изо всех течёт вода. А вот и разошедшийся шов. Ниже его – вмятина, огромная, наверное, на метр в глубь корабля и метров на пятнадцать в длину.
Уже потом мы узнаем: погнут и вмят внутрь киль, погнуты мощные стрингера. Неширокая и потому не увиденная водолазом трещина идёт по всей длине вмятины в корпусе.
Старший лейтенант Шурупов говорит, что специалисты предполагают взрыв немецкой магнитно-акустической мины типа «С» с зарядом в 700 килограммов взрывчатки.
Выполнив работу, мы возвращаемся на корабль.
На юте накрытые флагом тела пятерых наших товарищей – старшего краснофлотца Орла и четверых юнг, 1930 года рождения.
Через час – общее построение на стенке дока: к завтрашнему утру мы должны выгрузить вручную весь боезапас из погребов первой и второй башен главного калибра и погрузить его на стоящую за батопортом дока баржу.
Председателем государственной комиссии, расследовавшей причины подрыва крейсера «Киров» на мине, был назначен Маршал Советского Союза Л. Говоров. В состав комиссии вошли секретарь Ленинградского горкома и обкома ВКП(б) А. Кузнецов, другие товарищи.
Командир корабля капитан 2 ранга Осадчий, старший помощник командира капитан 3 ранга Быстров и исполняющий обязанности командира электромеханической боевой части инженер-капитан-лейтенант Аврутис были исключены из партии, приговорены к разным срокам заключения…
Уже после суда Маршал Советского Союза Л. Говоров ещё раз вызвал к себе старшего инженер-лейтенанта Ивана Терентьева и инженер-капитан-лейтенанта Геннадия Шевченко.
– Мог ли утонуть крейсер? – спросил маршал.
– Так точно, – ответили офицеры, – теоретически корабль должен сохранять живучесть при затоплении не более трех смежных отсеков. У нас было затоплено девять. Только благодаря героическому труду краснофлотцев, старшин и офицеров мы сумели отстоять «Киров»…
Старший инженер-лейтенант Иван Терентьев был удостоен ордена Красной Звезды. Инженер-капитан-лейтенант Геннадий Шевченко – ордена Отечественной Войны II степени. Старшина 1-й статьи Анатолий Авраменко, главный старшина Александр Шошкин, краснофлотец Геннадий Клементьев, многие другие члены экипажа были награждены орденами и медалями.
Потом совместно с рабочими Кронштадтского морского завода, других предприятий экипаж «Кирова» восстановил и вернул свой корабль в боевой строй.
В 1947 году по представлению Министра обороны СССР уголовное дело в отношении Осадчего, Быстрова и Аврутиса было пересмотрено. За отсутствием состава преступления они были освобождены из мест заключения, им восстановили воинские звания. Ещё много лет все трое служили на флоте.