16 ноября

1

В 2007 году 16 ноября выпало на пятницу. Как известно, пятница – это тяпница, и мое позднее явление домой, а также легкий запах спиртного, исходивший от меня, были восприняты женой достаточно спокойно. Но в 2008-м шестнадцатое, перескочив через субботу, оказалось воскресеньем, и это создавало для меня определенную проблему. По мере того, как приближалась эта дата, я начинал беспокоиться все больше, пытаясь найти достаточно убедительный повод улизнуть из дома в выходной, который жена наверняка рассчитывала провести в моем обществе. Иные мои собратья могут спокойно отправиться по своим делам, даже не объясняя женам, куда идут, - просто им «надо». Жены обижаются, со временем начинают считать своих мужей (а заодно и других мужчин) козлами, хотя в течение многих лет продожают терпеть такое отношение к себе – в основном, из-за общих детей. Но мы с Ириной выработали для себя совершенно другой тип отношений, в основе которых лежит взаимное уважение. Первое, что отличает нас от многих пар, - это то, что мы никогда не позволяем себе повышать друг на друга голос (не говоря уже тщательном подборе выражений). Кроме того, мы договорились, что у нас не будет тайн друг от друга, потому что лучше рассказать близкому человеку о чем-то, даже неприятном для него, чем заставлять мучиться тягостными догадками (ведь он все равно почувствует, что вы что-то от него скрываете). И, раз уж мы друг у друга на виду, то стараемся и не делать ничего предосудительного. Потому что у нас есть еще одно правило: что позволил себе один, то не запрещено и другому, и то, что ты простил себе, придется вскоре прощать и другому – а другому прощать куда труднее! А я не хотел бы, чтобы у Ирины появились свои даты, подобные моим 16 ноября, – поэтому и переживал…

Ирина – не первая моя жена и уж тем более не первая моя женщина. Но, в отличие от всех предыдущих, которые как-то сами собой появлялись в моей жизни, я выбрал ее вполне сознательно, долго деражал на испытательном сроке, взвешивая все «за» и против» совместной жизни с ней. Больше всего я боялся, что, как это бывало раньше, наше сближение обернется пошлой фамильярностью, что и с ней мы перейдем ту черту, за которой начинаешь воспринимаешь другого человека как личную вещь, в результате чего появляются приступы необоснованной ревности, глупые попытки переделать друг друга в соответствии с какими-то навязанными родителями, друзьями и телевидением идеалами, затаенные обиды и постоянное раздражение. Я уже испытал весь этот кошмар на собственной шкуре и не хотел его повторения с Ириной. С ней я старался продумывать каждое свое слово, каждый свой поступок – и мне таки удавалось избегать ошибок на этом пути, во всяком случае, серьезных. Да, если забыть об этих 16-х числах в ноябре, которые уж никак не вписывались в созданную нами идиллию…

Я мучительно искал повод в одиночку отлучиться из дому. Причем такой повод, который Ирина не только не осудила, а поддрежала бы. У мужиков бытует такая до анекдотизма классическая «отмазка», как поехать на рыбалку. Но я никогда не увлекался рыбной ловлей, и жена это знала. Не был я и охотником. Грибы не собирал, потому что боялся есть любые, кроме шампиньонов, а если бы и заявил, что еду за ними, то не было причин не брать Ирину с собой – она с удовольствием погуляла бы по лесу. К тому же загородный досуг подразумевает соответствующую одежду и снаряжение, а мне в этот день надо было выглядеть если не нарядно, то хотя бы прилично. Но какие важные дела в городе я мог придумать на это воскресенье? Я никогда не работал по выходным, и «вызов на работу» выглядел бы подозрительно. На все развлекательные мероприятия мы всегда ходили вместе… Сауна с друзьями? Я не особенно любил ее, к тому же, чтобы выглядеть хорошо попарившимся человеком, пришлось бы действительно как следует попариться... Я думал, думал и думал. И больше всего беспокоило меня не то, что придуманная версия будет неубедительной сама по себе - а то, что я не смогу убедительно ее преподать. Я обязательно выдам себя интонацией, мимикой, чем-нибудь еще. Ирина – очень проницательный человек. Она выслушает меня, а потом спросит: «А если честно?».

Выручил отец. Он позвонил мне в пятницу вечером на мобильный и спросил, не смогу ли я помочь ему на выходных вынести старый шкаф в подвал. Отец всегда звонил мне на мобильный, пренебрегая обычным, стационарным телефоном. Как я догадывался, ему не хотелось разговаривать с Ириной в случае, если трубку возьмет она. Ирина не то чтобы не нравилась ему – просто она как была, так и осталась для него, равно как и для мамы, совершенно чужой. В отличе от моей предыдущей жены, к которой они даже после нашего с ней разрыва относились с симпатией - хотя знали, что она отличается буйным нравом, в приступе гнева запросто может вывернуть на их сына (то есть меня) тарелку с супом, изрезать ножницами его одежду, вытереть номера в мобильном телефоне и так далее, - в отличие от Наташи, Ирина была очень положительной девушкой. Тем не менее, родители не горели желанием лишний раз с ней общаться. А я стеснялся спросить их, в чем же дело.

Ирина слышала, как я разговариваю с отцом. Конечно, в воскресенье, выйдя из дома, я позвоню ему и перенесу вынос шкафа на другой день. Но сейчас, скрывая свою радость, я ответил ему, что, «если Ира меня отпустит», подойду часам к одиннадцати. Ира, неторопливо и методично занимавшаяся своими маникюром, подняла глаза от ногтей и сказала: «Отпускаю». «Она меня отпускает», - сообщил я отцу. С Ириной я весь вечер был очень ласков, старался ей во всем угодить, во всем с ней соглашался – правда, в какой-то момент почувствовал, что перегибаю палку, и это может показаться ей подозрительным.

2

Мы с женой любим поспать подольше в выходные. Но 16-го я проснулся примерно в шесть, около получаса поворочался, заставляя себя снова заснуть, мне это удалось, и я проспал примерно до полвосьмого. Потом я какое-то время лежал и думал о предстоящем дне, то и дело поглядывая на сладко спящую Ирину, и мне нравилось, как большая прядь волос мягко лежит на ее плече, как несколько тоненьких прядок пересекают ее лицо, и одна из них касается губ. Видимо, почувствовав мой взгляд, она вдруг открыла глаза. Несколько секунд она рассматривала меня. «Не спишь?» - спросила она потом хрипловатым со сна голосом. Я ответил ей улыбкой и, ощутив прилив нежности, провел рукой по ее волосам и спине. Ирина перевернулась на спину и стала по-кошачьи потягиваться, а я не преминул погладить ее красивые груди. «Хочешь меня?» - спросила она, зевая. Я кивнул. После нашего обычного, не очень бурного, но приятного секса мы немного полежали, обнимаясь, потом я обмылся в ванной над умывальником и отправился на кухню готовить завтрак. Ирина в это время уже снова дремала, свернувшись на боку. А в полодиннадцатого жена, завернувшись в халат, стояла в прихожей и ждала, пока я обуюсь и оденусь, чтобы поцеловать меня на прощанье и закрыть за мной дверь. Было слышно, как в ванну набирается вода – Ирина всегда начинала воскресный день со своего самого любимого (на втором месте после сна) занятия - понежиться в теплой воде с густой, приятно пахнущей пеной.

А теперь я расскажу, что было в этот день, 16 ноября, год назад.

Закончив свои дела уже в обед, я решил заскочить на работу к одному знакомому, чтобы забрать диски с фильмами, которые он обещал мне нарезать. На улице было сыро и холодно, я сразу замерз и решил подъехать на маршрутке, хотя идти было недалеко. Забравшись в микроавтобус, я уселся на единственное свободное место рядом с какой-то женщиной, достал деньги из кошелька, передал их водителю, спрятал кошелек в карман и тут обнаружил, что сижу рядом с Наташей, которая рассматривает меня и ждет, когда я пойму, что она – это она.

- Привет, - сказала она.
- Привет, - ответил я и улыбнулся ей дружественной улыбкой. Она тоже улыбнулась. Я снова смотрел в эти хорошо мне знакомые  серые глаза с желтыми вкраплениями, видел крошечные комочки туши на ее расницах, блестки на веках, едва заметные «добрые» морщинки в углах глаз.

Если бы вы знали, как мы расстались, то поняли бы, почему этот спокойный обмен приветствиями удивил нас самих – ну кто бы мог подумать, что при встрече мы не перегрызем друг другу глотки!

- Как дела? – спросил я.
- Нормально. А ты как?
- Да вот, живой пока что! А ты домой?
- Да.
- А я  по делам.

Банальнейший диалог, но в нашем случае эти фразы значили гораздо больше и могли быть переведены как: «Ты меня не ненавидишь? – Нет. А ты меня? – Я тебя тоже. – Надо же! – Да, удивительно!».

Мы еще немного поговорили, а потом мне нужно было выходить. Я уже собирался крикнуть водителю, чтобы он остановил машину, но тут Наташа спросила:
- Ты очень спешишь?
- А что? – напрягся я, силясь понять по выражению ее лица, в чем кроется подвох.
-  Мне нужна твоя помощь. Я каблук сломала. То есть он отлетел совсем. Теперь надо как-то доковылять до дома. Поможешь мне?
Она достала из сумочки и показала мне отломанный каблук. Отказать ей я не смог.

Через несколько часов я протопал голышом через темную квартиру (на улице стемнело, а свет мы включить еще не упели) и, подняв на унитазе то же самое, что и раньше, сиденье из прозрачного пластика с объемными синими дельфинчиками в его толще, я совершил известную процедуру, спрашивая себя, как так случилось, что я сейчас нахожусь здесь, а не дома. Помыл руки в ванной, где обратил внимание на две новые, незнакомые мне зубные щетки - желтую и зеленую, стоящие в знакомом стаканчике. Раньше в нем тоже стояли две щетки – ее красная и моя синяя. Зеленая щетка навела меня на мысль, что здесь иногда бывает кто-то второй. Но кто и как часто, я мог только гадать  - Наташа не стала мне ничего рассказывать о своей личной жизни, а я не особо лез к ней с расспросами. Я вернулся в комнату и забрался под одеяло, к Наташе.

- Ты холодный. Замерз? – прошептала она, горячая. И стала меня греть.
- А ты помнишь, какой сегодня день? – спросила она через время.
- Какой?
- Ну какое сегодня число?
- Ммм… Шестнадцатое? – начал соображать я.
- Шестнадцатое, - подтвердила Наташа. – А что это за день?
И тут я скорее догадался, чем вспомнил, что именно шестнадцатого ноября (а это было точно где-то в середине ноября) пять… или шесть?..  нет, пять лет назад мы с ней познакомились.

Ирина звонила мне два раза, но я не слышал ее звонков, потому что, когда мы были с Наташей, установил беззвучный режим работы телефона. Когда вышел на улицу, сразу же ей перезвонил.

- Ты где ходишь? – спросила она.
- Да я друзей тут встретил. Посидели с ними немножко… - соврал я.
- А почему не отвечал?
- Да шумно там было, не слышал. Я уже еду!
- Хорошо.
Перейдя на другую сторону улицы, я остановил маршрутку и поехал домой.

С Наташей мы договорились, что если нас обоих посетит такое желание, то встретимся ровно через год на том месте, где мы всегда встречались еще до свадьбы, в шесть вечера. Разговор, который у нас вышел на эту тему, со стороны может показаться довольно пафосным и банальным (мол, настоящая любовь бывает только раз в жизни, она не умирает, и мы будем любить друг друга всегда, даже на расстоянии, раз уж не можем быть вместе). Но мы тогда оба ощутили, что очень соскучились друг по другу, оба сильно расчувствовались, чему способствовал выпитый коньяк, ну и, конечно, секс, которым мы занялись неожиданно для самих себя, да еще с такой жадностью, как будто его у нас не было с нашего последнего раза.

Проснувшись следующим утром, я понял, что не могу ждать следующей встречи в Наташей целый год. Я хотел увидеть ее как можно скорее. Я вспомнил множество вещей, которые забыл ей рассказать и которые наверняка были бы ей интересны. Я просто хотел побыть с ней рядом. Но я не знал, как ее найти. Поскольку мы договорились встретиться через год и не раньше, то, чтобы все не испортить, не стали обмениваться нашими новыми телефонными номерами (мы оба поменяли номера, когда разошлись, чтобы не звонить и не писать SMS-ки друг другу и таким образом окончательно дать умереть нашим отношениям). Я знал, что она сменила место работы, но она не сказала мне, где и чем занимается сейчас. Странно, что мы ни разу не встретились где-ниубдь случайно – город наш не такой уж большой, рано или поздно где-нибудь встречаешь каждого, кого знаешь. Конечно, я мог просто прийти к ней домой, но… меня смущала та зеленая зубная щетка! И я не пришел… Тем более что работа, семейная жизнь с Ириной и разные дела постепенно притупили мою тоску по Наталье, и я был даже рад, что больше не изменял Ирине. Я простил себе этот проступок и решил забыть о назначенной встрече в следующем ноябре. Но по мере того, как приближалось 16-е ноября, мое спокойствие все чаще покидало меня, и я начал понимать, что пойду на эту встречу – во что бы то ни стало.


3

Ногти, грязные ногти! Я долго ломал голову над тем, как же определить начало очередного ее приступа – обычно он заставал меня врасплох, когда она уже рвала и метала (причем, не в переносном, а в буквальном смысле этого выражения), и я ничего не мог с этим поделать. Я звонил в милицию, милиция обещала приехать, но не приезжала. Я звонил в психоневрологический диспансер, но кто-то из тамошних работников безразличным голосом отвечал мне, что вот если бы моя жена объявила себя пришельцем с Марса – тогда другое дело, а то, что она размахивает ножом – тут нет никаких отклонений от нормы, просто человек разволновался. Никто не хотел мне помочь, и я решил попробовать решить проблему самостоятельно. Начал наблюдать за Наташиным поведением, и вот что заметил: все начиналось с того, что она переставала следить за собой. Ее волосы начинали пахнуть «супчиком», а под кончиками ногтей появлялся серый налет. Грязные ногти вызывали у меня отвращение, и я принимался пилить ее за это безобразие – чем, разумеется, еще больше действовал ей на нервы и, наверное, приближал срыв.

Кроме того, в течение нескольких дней перед очередным припадком она выглядела уставшей и безразличной ко всему, жаловалась на плохое самочувствие (я так понимаю, что все эти кошмарные эпизоды были связаны у нее с приближением месячных, то есть, в в их основе был пресловутый ПМС - хотя иногда они разыгрывались за неделю до менструации, а иногда – уже во время нее). Потом в Наталье просыпалась какая-то нервозная игривость, и она начинала задираться ко мне. Говорила какие-нибудь гадости, вроде того, что, раз доктор когда-то делал мне через задний проход массаж простаты, я теперь – пассивный пидор. В общем, старалась задеть меня, как только могла. Если это не помогало – лезла кусаться, хватала подушку, и пыталась меня ей ударить, и тут уже незаметно перескакивала грань, когда заканчивается шутка и начинается кошмар. И вот уже она кричит, чтобы я убирался «к своим ****ям», выкидывает мои вещи из окна, хватает разные колющие и режущие предметы и замахивается на меня, пытается заехать ногой мне по яйцам…

Происходило это, как правило, ночью и продолжалось практически до самого утра. Ближе к рассвету она выбивалась из сил и засыпала на пару часов. Потом одевалась и шла на рыботу, одевая на себя маску нормальности. Все ее коллеги - и мужчины, и женщины – сочувствовали ей, а меня считали подонком. Ну как же, она такая хорошая, добрая, всем всегда помогает – они никогда бы не поверили, что дома она может устраивать погромы и драки. Они просто не могли себе представить, что у нее изо рта могут вырываться такие слова, какие слышал я! Кто же тогда виноват в том, что она приходит на работу помятая, заплаканная – и продолжает плакать? Конечно же, я!

Иногда я уходил к родителям, давая себе клятву в том, что больше к ней не вернусь. Но проходила неделя, Наталья успокаивалась и просила попробовать начать все сначала – и я возвращался.  Все было бы ничего, если бы она не старалась поэтизировать свои страдания. Она выдумывала какие-то объяснения всему этому – типа: «Если меня довести, то так и будет! Надо просто меня любить такой, как я есть, а не пытаться вогнать в свои рамки!» и т.д., и т.п. Она сравнивала себя с птицей, которая вырвалась на волю и улетает из нашего тесного мира… Ей это даже снилось. Я всегда завидовал ее снам, таким ярким, образным и, я бы сказал, литературным. Она могла бы стать успешной писательницей – достаточно было бы побольше спать и все увиденное во сне записывать! Ну а то, что у нее попросту происходит гормональный сбой, и ей нужно принимать определенные препараты – такая версия событий казалась Наталье тупой, и на прием к врачу она идти наобтрез отказывалась.

А я любил ее – в том числе за эти сны, которые, кстати, тоже были предвестниками очередного приступа невменяемости  - и винил себя в несдержанности, в том, что сам провоцировал такое ее поведение. И, когда в очередной раз чуял недоброе, старался поменьше ворчать, побольше поддакивать ей, быть максимально внимательным и ласковым. Но, несмотря на эти мои потуги, все снова повторялось по одной и той же схеме. Мне приписывались какие-то ****и, и мои вещи либо летели в окно, либо уничтожались на месте…

Как-то, во время очередного ночного «концерта» я выждал, пока жена захочет в туалет, и, едва она уселась на унитаз, ложечкой для обуви принялся забивать в щель между дерью туалета и косяком гвозди, которые перед этим тайком сунул в карман. Я заколачивал дверь, а она рвалась наружу, что напоминало сцену из фильма ужасов. Когда я убедился, что Наталья уже не вырвется наружу, и я могу спокойно собрать свои вещи, я принялся лихорадочно упаковывать все самое необходимое для жизни в сумки и коробки. Потом спустил все вниз, вызвал такси, и только потом вернулся и вынул забитые мной гвозди, выпустив Наталью. Но поспешил – до момента, когда, наконец, приехало такси, я успел заработать несколько царапин на лице.

Живя у родителей, я еще долго мучился, вспоминая сладкие Наташкины ласки, ее пирожки, которыми она старалась меня порадовать, наши долгие прогулки на природу, во время которых она демонстрировала выдержку и выносливость, ее умение все украсить, везде создать уют… Знаю, все равно я не смогу описать ее такой, какой знаю – это как бы два человека, прекрасный и страшный, и свести их воедино я не могу, потому что они не дружат между собой в моей голове...

4

Итак, мне пришлось выйти из дома еще утром. На улице я позвонил отцу и сказал, что у меня не получится подойти и попросил перенести наше мероприятие на завтра (забегу после работы, часа вполне хватит, чтобы снести эту кровать в подвал). До шести вечера было еще полно времени, которое надо было как-то убить. Мне очень хотелось подарить Наташе цветы, но я решил их все-таки не покупать: вдруг нас увидит кто-нибудь из знакомых, уже не отоврешься, что встретил свою бывшую случайно – а так мою вину попробуй еще докажи («Не делать же вид, что мы друг друга не знаем! К чему этот цирк?» - так бы я в случае чего оправдывался перед Ириной).

Куда пойти? Я начал перебирать в мобильном номера, соображая, кто бы мог составить мне компанию на это время. Ромыч был не в настроении – наверное, потому, что я его разбудил (а нечего спать в такое время! Толик был с кем-то где-то за городом, и этот вариант тоже отпал. Саня просто не отвечал на мои звонки. А мне все больше хотелось с кем-нибудь обсудить предстоящее свидание, да и всю ситуацию в целом. Меня грызли сомнения по поводу того, нужно ли мне все это – тем более, что, как ни крути, то, что я делаю - нехорошо. Хотелось, чтобы другой человек, способный непредвзято оценить ситуацию, высказал свое одобрение или, наоборот, порицание и помог бы мне принять верное решение. В конце концов, наша с Натальей договоренность о встрече была давняя, а потому я имел полное право о ней «забыть» и не явиться на нее.

Я зашел в супермаркет, где возле входа стояли кофейные автоматы, сунул двушку в щель приемника банкнот и выбрал «Черный кофе. 140 мл.». С легким стуком, как всегда, стаканчик выскочил на свое место, готовый принять горячую струю моего любимого допинга. Этот стук, жужжание автомата, пластиковая палочка для размешивания сахара, концентрация напитка – они везде одинаковые, поэтому, когда берешь автоматный кофе где-нибудь в другом городе, он кажется чем-то очень близким, очень твоим. Я люблю стоять со стаканчиком кофе на улице и смотреть, как мимо идут люди, едет транспорт… Они спешат, а я – нет. И это приятно.

- Привет, студент! – вдруг проорал мне кто-то прямо в левое ухо. Я чуть не облился кофе от неожиданности. Рядом стоял мой давний знакомый по институту. Звали его Михаил Сергеевич, или просто Миша. В тот год, когда я был выделили какое-то количество часов какого-то второстепенного соугумовского предмета, который никто особо не учил. Сказать, насколько Миша хорошо знал свой предмет, я не могу. Но сомнения по этому поводу у меня (и не только у меня) закрадывались. Зато он был веселым человеком, душой любой компании, особенно пьющей – и на этой быстро сдружился почве как со студентами, так и с заведующим своей кафедрой, коллегами-преподавателями, а потом и с администрацией института. Думаю, именно благодаря хорошей печени и «правильному» характеру его 0,5 или даже 0,3 ставки быстро переросли в ставку или даже полторы – встречая этого разговорчивого субъекта на улице, я вскоре узнавал все последние обстоятельства его жизни. Теперь ему было около тридцати семи, он до сих пор не женился, жил в свое удовольствие, округлился, отрастил бородку-эспаньолку, но улыбка была все та же – такую же, излучающую счастье и покой, можно видеть на лицах некоторых батюшек. При себе Миша имел обязательный кейс, по которому сразу было видно, что он научно-педагогический работник. Но что было в том кейсе! Это про таких, как Миша, сочинили анекдот, где студент бежит по коридору и сбивает с ног преподавателя, который беседует о чем-то с коллегой; преподаватель делает студенту строгое внушение: мол, тут как раз рождалась новая теория относительности, а ты все испортил! А когда весь красный от стыда молодой человек уходит, говорит собеседнику: «Да, так на чем мы остановились? Да! Закидываю я ее ноги себе на плечи…».

- Привет, - ответил я, переместил стакан в левую руку, а правой пожал мягкую и теплую Мишину руку.
- Ждешь кого-то? – спросил он. Вообще-то в последние годы он разговаривал на украинском (думаю, по конъюнктурным соображениям), но для меня иногда переходил на русский (это он вроде бы как делал мне одолжение).
- Да нет. Просто стою.
- Жена выгнала из дому?
- Нет. Просто гуляю.
- Так пойдем гулять со мной. Я тут как раз собрался провести один научный эксперимент, - при этих словах Миша хитро мне подмигнул. –И коньячка возьмем! Немножко, чекушечку! А?
 
Раздумывал я недолго, время до шести таки надо было чем-то заполнить, мы взяли коньяк, какую-то колбасу с батоном и майонезом (Миша закусывал что водку, что коньяк «без понтов») и Миша куда-то меня повел. Как вскоре выяснилось – в парк.

- Наша задача – найти укромное местечко, - пояснил Миша. – Чем меньше там будет людей, тем лучше. А еще лучше, если вообще никого не будет.

Я уж было подумал, что он начал стесняться употреблять алкоголь на людях, чего раньше за ним не замечал (мало ли – может, в нем проснулся педагогический пафос ?), но оказалось, что дело не в этом. Когда мы с ним забрались в пустынную часть парка, где в советские времена была так называемая выставка цветов (всякие фигурные клумбы и т.д., я плохо помню), и остановились у старых лохматых ив у впадины в земле, которая когда-то была прудом, Миша положил свой кейс на толстую сухую ветку, отвалившуюся от одного из деревьев, открыл его и достал на свет Божий револьвер.

- Сегодня взял, - радостно сообщил он. – Отдал тысячу четыреста. Не новый, конечно, но…
- Ну и кого ты собирался убивать?
- Никого. Это я для баловства приобрел.
- А разрешение у тебя есть?
- А разрешения, согласно нашему законодательству, не нужно никакого, - объяснил Миша. – Все дело в калибре. И в количестве пороха в патроне. Ты им никого не убьешь. Сейчас мы его протестируем.

Вслед за револьвером из кейса был извлечен учебник по философии. Миша осмотрелся по сторонам и решил, что лучше всего установить книгу в трещине, которая образовалась в бесхозной иве. Что он и сделал.

- Ну что, давай сперва употребим? – предложил он, вернувшись.

Мы употребили, а потом расстреляли все девять патронов в книжку. Пули пробили картонную обложку и углубились в философию примерно на сотню страниц. Результатом Миша остался доволен.

5

- Михаил, - иногда я менял в его имени «а» на «у», и он не обижался. – Ты бы стал изменять своей женщине со своей бывшей женщиной?
- Ну ты нашел, что у меня спросить! Но если ты так хочешь, я тебе скажу свое мнение. Плохо ты философию учил, дорогой мой. «Все движется и ничего не стоит, подобно реке, и дважды в одну и ту же реку войти невозможно». Кто это сказал?
- Миша, мы ж не на экзамене, - я почувствовал, что его нежелание серьезно обсуждать мою дилемму раздражает меня.
- А жаль! Я бы тебя отправил пересдавать, - сказал Миша. – Это Гераклит из Эфеса сказал.

Мы шли с ним к выходу из парка, мимо неподвижных каруселей, многие из которых я помнил еще с детства, мимо бетонных скульптур сказочных героев, главной из которых являлась голова великана из «Руслана и Людмилы» величиной  с небольшой одноэтажный дом. Все-таки, Миша был далеко не дурак. Я читал про «эмоциональный интеллект», так называемый EQ, который теперь на Западе якобы даже моднее, чем всем известный IQ. У Миши он был развит, и поэтому он делал свою карьеру, нимало не напрягаясь.

- Ладно, я тебя понял, - сказал я.
- Дуже дебре, якщо ти мене зрозумів. Але, на жаль, я не впевнений у цьому, - ответил Миша, перейдя на украинский.

С Мишей мы простились в центре - ему надо было куда-то по каким-то делам, а мне с ним идти не хотелось, хотя он и сказал: «Пішли зі мною». До шести оставалось еще почти пять часов. Я решил где-нибудь перекусить. Одно место в этом притягивало меня сильнее прочих – возле торогового центра под названием «Универмаг Киев» есть несколько киосков, в которых продают блинчики с разнообразной начинкой, хот-доги, шаурму и прочие убийственные для здоровья «яства». Но иногда мне начинает мучительно хотеться какой-нибудь такой дряни с большим количеством майонеза. И чтобы запить это кофе из бумажного стаканчика! Вот туда-то я и отправился.

День был холодный, серый и тихий, и у меня появилось ощущение, что все это – сон. Тем более что после коньяка мне захотелось спать. Я заказал шаурму и кофе и стоял возле киоска, наблюдая через окошко, как такая же, а может, еще более сонная, чем я, девушка готовит мой заказ. Кто-то еще подошел к киоску, я обернулся и увидел Светку.

- Сереж, тебя жена дома не кормит? Борщи тебе не варит? Вареники не лепит?

Светка ростом метр шестьдесят шесть, и мне всегда нравилось, как она поднимает ко мне свое улыбчивое, свежее личико (свежее - если накануне вечером у нее не было «праздника», а они у нее были частенько). У нее были красивые ровные зубы и лукавые серые глаза. Светка была моя старая знакомая. Она могла болтать без перерыва до бесконечности, и сперва это развлекало, а потом начинало утомлять. Поэтому (а может, и по другим причинам) наши с ней отношения, которые начались еще до появления в моей жизни Ирины,  не зашли дальше приятельского общения. «Светка – реальный пацан!», - говорил я ей. Шутки шутками, а на нее всегда можно было положиться, как на товарища, да в ней и было что-то мальчишеское.

- Светка, ты не поверишь! Совсем от рук отбилась! Ну ее такую. Иди ты ко мне в жены! – ответил я.
- Когда, завтра? Завтра я могу, а потом не обещаю. Заберут, - сказала Светка. – Я ведь знаешь, какие борщи варю!
- Сто лет с тобой знаком, а борща твоего не пробовал. Может, сначала дашь попробовать? Если понравится, сразу же Ирку из дома, а тебя на ее место.
- Нет уж, не хочу я на чужое место, мне мое подавай, персональное! – смеялась Светка, но во всем, что она говорила в шутку, всегда было что-то серьезное, твердое, за что я ее уважал.
- Эх, опять мне не повезло! – вздохнул я.
- Ты еще не знаешь, как тебе не повезло! – продолжала шутить она.
- Ваша шаурма и кофе! – скучным голосом сообщила мне девушка из киоска.
Я поблагодарил ее и показал шаурму Светке: «Хочешь?». «Фу! – поморщилась она. – Дай лучше кофе хлебнуть!». Пока я жевал, мы постояли возле киоска, обсуждая общих знакомых. Потом Светка, встав на цыпочки, вытерла салфеткой майонез с моего подбородка и спросила:
- Так чего ты тут шатаешься?
- Да у меня встреча, - сказал я. – Но еще нескоро. Время надо как-то убить, вот и шатаюсь.
- Тогда ты убьешь его с пользой! Мне надо подарок выбрать мужчине, ты мне поможешь. Пойдем.

Она взяла меня под руку и повела к лестнице, ведущей на второй этаж торгового центра.Зайдя внутрь, мы стали ходить петлять коридорами, заходя то в один, то в другой из многочисленных магазинчиков. Светка использовала меня и как эксперта, и как манекен – спрашивала, нравится ли мне такой-то кошелек или нет, прикладывала ко мне галстуки, даже заставила примерить рубашку («Он примерно твоего реоста и телосложения», - пояснила она. Кто такой этот «он», я решил не спрашивать). И вот, выйдя из очередного магазинчика под руку, мы вдруг оказались почти лицом к лицу с моей Ириной, которую сопровождала ее подруга Нина. Ира умеет держать себя в руках, но на этот раз ее лицо выразило сразу несколько эмоций – сперва удивление, потом возмущение и обиду.

- Помог отцу? – спросила она холодно, с едва заметной издевательской улыбочкой. Но глаза ее не улыбались, мне даже показалось, что на них появились слезы. Мне всегда нравились ее глаза, не за то, что они какие-то особенно большие, с длинными ресницами, а за то, что они умные, честные, их взгляд всегда спокойный и теплый.

Светка посмотрела на Ирину, на меня, кашлянула и сказала нарочито громко:
- Спасибо, что помог мне выбрать подарок мужу! Пока!
И, улыбнувшись Ирине, развернулась и исчезла за углом магазинчика. Нина, оценив ситуацию, натянула дежурную улыбку и, в свою очередь, произнесла:
- Ир, ну вы тут пока пообщайтесь, а я заскочу сюда посмотрю кое-что… - и нырнула в магазинчик.
Мы с Ириной остались стоять друг напротив друга посреди прохода, мешая людям.
- Отойдем, - сказал я, взял ее за локоть и повел на лестничную площадку. Она не сопротивлялась. На лестничной площадке есть скамеечки, мы сели на одну из них.
- Слушай, это просто знакомая, Светка, - сказал я. Ирина скептически кивнула головой: «Угу!».
- Что «угу»? – начал нервничать я. – Ты мне не веришь?
- Верю, - сказала Ира таким тоном, что было ясно, что доверия к моим солвам у нее нет не малейшего.
6

То, что произошло дальше, было как во сне. Или мне бы хотелось, чтобы это мне приснилось. Ира спросила:
- А пил ты с отцом, конечно, - зная, что отец не пьет.
- Ира, что это за тон? – спросил я, чувствуя, что кровь приливает к голове. Я не могу спокойно выносить, когда меня обвиняют в том, чего я не делал. – Как будто я не знаю кто… Я тебе объясню, с кем я пил. Я с Мишей пил.
- А Мишу ты у родителей дома встретил?
Тут я понял, что прокололся – ей стало ясно, что я не был у родителей, а значит, обманул ее. И я понял, что все то, что я ценил в наших отношениях – доверие, взаимное уважение и прочее – теперь уходит, уходит безвозвратно. Как будто мы выстроили высокий-высокий карточный домик, а потом я его зацепил, и я вижу, словно в замедленной съемке, как он рассыпается. Меня охватило отчаяние.
- Ира, если ты мне не доверяешь, давай разойдемся.
Это сказал как будто кто-то другой, потому что я не собирался говорить ничего подобного, и то, что предложение разойтись слетело с моего языка, удивило и испугало меня. но слово, как известно, не воробей…

Ира поджала губы и отвернулась. Мне показалось, что она старается не заплакать.
- Эй! – я накрыл рукой ее руку, в которой она держала перчатки. – Я сейчас глупость сказал!
Она отрицательно покрутила головой.
- Что? – спросил я.
- Не глупость, - сказала она, повернувшись ко мне. – Я не хочу жить с человеком, которому не могу доверять. Давай разойдемся.
- Ты что, с ума сошла?.. – почти закричал я. – Да из-за чего?..
Ира встала.
- Ладно, меня, наверное, Нина уже ищет, - сказала она. – Потом поговорим. Наверное…
Она ушла в торговый зал разыскивать подругу, а я остался сидеть. Ну не бегать же за ней на потеху публике!

Я тоже поднялся и стал медленно спускаться вниз. Очень хотелось зарядить куда-нибудь кулаком. Я вышел на улицу, где было уже темно, и посмотрел на часы. До встречи с Натальей оставалось еще два с половиной часа. Я понял, что сейчас очень хочу ее видеть. Мне хочется, чтобы она выслушала меня, и плевать, что она подумает обо мне. Да, наверное, я ничтожество. Во всяком случае, так считает сейчас Ирина. Она же права в том, что я ее обманываю, хотя и ошиблась по поводу того, в чем и с кем именно. А Наталья меня знает лучше других, и, возможно, поможет мне оправдать себя, объяснит мои поступки как-нибудь более утешительно для моей совести…

Я зашел в продуктовый супермаркет на первом этаже и купил в автомате кофе. Горячий стаканчик, распространяющий знакомый запах, порадовал меня... Потом я пошел к центральному рынку, где вдоль одной из улочек допоздна торгуют цветами, и долго выбирал там букет для Наташи. Выбирал букет, а в итоге купил одну большую розу на длинном стебле – букет показался мне неуместно помпезным для такой вот тайной встречи, а один цветок безо всякого целлофана и ленточек был такой же одинокий и обнаженный, как моя душа в тот момент, и еще я где-то читал, что когда дарят один цветок, это имеет интимный подтекст.

До встречи оставалось еще полтора часа. Я стал бродить со своей розочкой по темным улочкам, постепенно продвигаясь к тому месту, где мы договорились встертиться  с Наташей. Это был памятник сахарозаводчику-меценату Харитоненко, который много чего построил в городе на рубеже XIX и XX веков. Это место хорошо подходило для встреч, и было не такое в этом плане затасканное, как возле старого универмага или Дома связи. Тут мы с Наташей чаще всего и встречались. Это были самые счастливые дни наших отношений, и я не помню, чтобы хотя бы раз нам было скучно вдвоем.  Совершенно неважно было, куда идти и что делать, я никогда не ломал себе над этим голову, как бывало с другими девушками. Как будет сейчас… И вообще, придет ли Наташа? До сих пор я почему-то был уверен, что придет, но теперь эта уверенность начала улетучиваться. Зачем ей это, зачем ей я? С какой радости она будет куда-то тащиться в такой отвратительный вечер? Скорее всего, тогда, год назад она назначила эту встречу под влиянием момента (коньяк, секс), а на следующее утро раскаялась во всем и постаралась забыть о нашей договоренности.

И вот я стою один, держа в руках свою дурацкую розочку, возле памятника  успешному дельцу, который, наверное, никогда не создавал себе таких проблем, какие создаю я. И я понимаю, что трачу свои лучшие годы на поиски не то лучшей сексуальной партнерши, не то лучшей «мамки», которая будет меня жалеть, заботиться обо мне - а может, у меня просто нет другого интереса, и  я ничего лучше не умею, чем строить и рушить отношения с женщинами! И это ужасно! Мне тридцать четыре года, я должен был уже состояться в жизни, чего-то достичь, а я только и делаю, что мешаю жить другим, внушая им доверие и затем подрывая его!..

На другой стороне улицы я замечаю женскую фигурку, которая подходит к краю дороги в десяти метрах от перехода и легкомысленно перебегает дорогу, вместо того, чтобы перейти ее в положенном месте, дождавшись зеленого сигнала светофора. Это Наташа, я могу узнать ее походку из тысячи других! Водитель черного BMW не успевает затормозить, и сбивает мою бывшую жену. Я бросаю розу и бегу на место происшествия. Наташу уже не спасти. В последний момент она узнает меня и пытается что-то сказать. Что именно? Этого я так никогда и не узнаю. Я возвращаюсь к Ирине, мы миримся и живем счастливо до конца наших дней. Но иногда я все же думаю, что же мне хотела сказать Наташа?

Все это плод моей больной фантазии. А вообще, продолжаю думать я, лучше б уже машина сбила меня, и последнее, что я бы увидел, были бы полные любви и сожаления глаза Наташи…

- Привет, давно тут стоишь? – слышу я ее голос рядом. – Я думала, ты не придешь!
Я рассматриваю такое знакомое Наташино лицо и чувствую, как меня быстро наполняет легкомысленная радость. Я улыбаюсь.
- Не очень давно. Это тебе! – я дарю ей розочку. – А я думал, это ты не придешь!
- Я тоже так думала, - сказала она. – Ну что, пошли?
- Пошли! – ответил я, не уточняя, куда именно.

Харитоненко презрительно отвернулся от меня, заложив руку за спину. Кажется, он даже скрутил этой рукой фигу и показывает ее мне. Легкое чувство вины за то, что я сейчас делаю, появляется в моей душе и почти тут же улетучивается. Я отвечу, я за все отвечу! Потом…