Дорога, да... енто Вам не в Петушки топать!

Тимур Ибатулин


Встреча с В.П.Крапивиным
Все без прикрас о том чудесном путешествии.

Дорога.

"Я ОЧЕНЬ ЦЕНЮ ТО, ЧТО ТЫ  ПОЯВИЛСЯ      
В  МОЕЙ ЖИЗНИ!!!!!!!"
(Б.Тараканов)

"...На дорогах – воля вольная!"
В.П.Крапивин

Пролог

    Уже третий день я разбирал свой электронный архив, сколько же всего накопилось: письма, заметки, фотографии, путевые наблюдения, материалы для публикаций в интернете. Чего только тут не было! От веселых  и грустных историй про все вокруг и  сына, до начатых и заброшенных больших, годных для повести кусков текста (наверное, до них так и не дойдут руки). Вот письмо после поездки в Свердловск:

«…Спасибо за Ваш Екатеринбург, с его добрыми отзывчивыми людьми,  – город оставил сильный след в душе. Эта поездка получилась настоящей дорогой, от начала и до конца. С надеждой, ожиданием, романтикой, дружбой, встречей и расставанием…   Десятки раз казалось, что дорога заканчивается, и каждый раз я убеждался в обратном. Удивительно, ощущение дороги живо даже сейчас, спустя время,  – я регулярно ловлю себя на этом».

Забавно - наткнулся, прочитал, а в этом бренном человеческом теле, словно искра пробежала и растянула губы в улыбке. Поймал себя на мысли, что думаю об этом письме, а глаза ищут, жаждут продолжения… Где же второе письмо, помню, ведь было?! А, вот оно:   

      «… Сон был хорошим, емким и недолгим. Вы были в сером пиджаке, с добрым, открытым взглядом и по-домашнему спокойны и деловиты – создавалось впечатление неформальной обстановки. Запомнились в основном эмоции. Кажется, говорили о фантастике, Грине, Паустовском… Яркий эпизод – Вы мне протягиваете книгу и говорите: « Вот, посмотри…», - я оторопело беру ее в руки, читаю название и… понимаю, что никогда еще ее не читал.
- Но…  это же, совсем…
- Правильно,  – видя мое недоумение, говорите Вы, – конечно же,  это новая вещь, только что из издательства…
        Я перелистываю страницы, а на руке будто котенок, свернулся в клубок, теплый (живой?!!).
 Брамсельный ветер не устает радовать – Вы были правы, пожелав ветра. Вся книга им пронизана.  Вы, наверно, будете смеяться, но я  минут сорок искал в интернете «Фрегат Виолу» прежде чем догадался, что возможно это просто вымысел, а есть – "Фрегат Звенящий»"...

Да... «Семь Фунтов Брамсельного Ветра», как же эта книга сильно связывает меня с Екатеринбургом (интересно, почему я постоянно называю его Свердловском?).  Поездка Москва-Свердловск, столько неприятностей и неудач... и, такое радостное, мощное ощущение от дороги - чудный город! Сколько лет прошло, четыре, пять? Надо Костю спросить. Вот ведь память штука какая, казалось, это невозможно забыть! А все-таки, как же это было?..



 
1.


         Дорога… она началась именно с первого звонка Антона (только догадался я об этом много позже, и было слишком много случайностей, наверно, это было закономерно).
        Звонок застал меня на станции метро «Боровицкая».  В то время это была большая редкость – разговаривать по мобильному телефону в метро (в Москве было от силы три, четыре станции, где улавливалась связь через Би-лайн). Антон, поздоровавшись, выждал длинную паузу и совершенно просто  сделал предложение, ошарашившее меня, если не сказать «слегка оглушившее».
- К Владиславу Петровичу поедешь с нами? – он, чувствуется, доволен был произведенным эффектом.
- … А–а, кто е-едет? – слегка запинаясь, наконец, спросил я.
- Ну, я, Саша, тебе достаточно? – он беззастенчиво, но удивительно по дружески играл со мной словами и, кажется, еще улыбался при этом. Ну, конечно,  он знал , что реакция будет!
- А Боря? – наконец нашелся я.
- Он не сможет, у него дела, - в голосе проскользнуло сожаление-грусть. Потом Антон словно встряхнулся, и добавил весело, - но мы то едем, и нам будет хо-ро-шо!
    Я попрощался, положил трубку, повернулся, думая: «Возможно ли все это, увижусь ли я с Владиславом Петровичем?!» и… увидел на гранитном полу полупрозрачный диск. Через долю секунды предмет видоизменился, появились вращающиеся пропеллером лопасти. А потом я понял, что это бутылка (обычная, пластиковая – "ноль-пять", из-под пепси). Она крутилась, как волчок, с огромной скоростью.  Кто-то уронил ее, а другой еще и наподдал ногой. Что-то во мне переключилось, и время для меня остановилось – были лишь правая и левая сторона с поездами, а между ними бешено вращающийся указатель.   «Это судьба!»  -   решил я и заворожено уставился на указующий «перст судьбы». Представлялось, что  само время крутилось вместе с бутылкой. Всеми струнами нервов я просил ее, «давай, тормози, да остановись же - пока не зацепили!»  Указатель словно издевался продолжая вращаться и не собираясь останавливаться словно сама вечность давала ему энергию на движение. Уже давно я загадал: "Если горлышком вправо остановится - будет общение с писателем, если влево - нет), и теперь напряженно ждал. Я покрылся испариной в страхе, что ее собьют. Вокруг толпами сновали люди , толкая, пихая меня в бока и спину, пришел и ушел поезд. А бутылка как заговоренная все вращалась, вращалась… потихоньку теряя инерцию и люди каким-то чудом так и не коснулись ее. А, может, и не видели?! Говорят же, что видимый одному предмет может быть невидим  всем остальным.  Провернувшись с трудом еще два оборота, емкость неожиданно остановилась и, как это в таких случаях бывает, не так, как я ожидал, и не так, как мог ожидать  –  в третьем положении.
 – Частично… - обескуражено понял я. – Что бы это значило?!!!

***

   Следующий день весь наполнен был беготней, хлопотами и постоянно, струной звеневшей во мне, радостью. Ближе к вечеру завибрировал в кармане телефон.
- Привет! Ну, что, ты решил? - Голос был слегка напряженный. - Едешь?
- Тошка?... - неуверенно спросил я, и, не успев договорить, догадался о чем  спрашивают, - конечно, еду!!!
- Тут, такое дело... - голос в трубке затвердел, и отлетал кусками, словно известка от штукатурки, - Владислава Петровича возможно не будет...
- Не понял?!!
- Ну, нет его в городе, в отъезде он.
- И?!!! - голосовые связки свело, говорить стало трудно, "и" получилось сиплым с хрипотцой. Я прокашлялся.
- Он приедет, переоденется и сразу в "КОСК", - известил Тошка.
- Куда?
- В "КОСК" - книжную ярмарку, как буквы расшифровываются не знаю.
- Ну, так давай билеты срочно брать!
- Ты, наверное, не понял - он сразу после ярмарки уезжает в Ханты-Мансийск, - голос дрогнул, - и, это, одиннадцатого, утром.
- Уже через два дня?!!! - эффект произведенный на меня можно было бы описать словами Айзека Азимова в его "Саладорце" - "... Даже если бы сказали, что в зале адская машина и сейчас все взлетит на воздух - эффект был бы меньше". Потрясенный, я молчал переваривая информацию. Тошка все  понимал, и какое-то время молчал, а потом, потом он тихо, с болью сказал:
- Да, это будет совсем краткая встреча за полторы тысячи километров, да, возможно, встречи вообще не будет... Но, Тим, все равно дорога! Наша дорога!  И, это, ЕГО ГОРОД!!!
    Перед глазами, мысленно, пронеслись улицы и площади, фонтаны, и церкви, старые дома вросшие по подоконник в землю и кружево резьбы на домах покрывающее город теплом рук резчиков.   Персонажи всех крапивинских книг заговорили разом, их слова слились в ровный рокот (наверное, это был пульс в ушах), но мне слышались барабанщики "Каравеллы"...
 "Два дня...", - повторил я, и мне захотелось чтоб весь мир улыбнулся, и тогда я воскликнул, -  что же мы стоим, скорей за билетами!

     Конечно, сразу за билетами мы не поехали. Решили, что в кассах не протолкнуться, с работы не отпросишься и лучше появиться в кассах ближе к ночи.


***

     Вечером вокзал притихший, будто уставший за день. И народу еще много и музыка играет, но суеты меньше и воздух, словно звуки делает тише. Зимой, с вечером, здесь приходит особый, продирающий до костей, холод. Замерзают и стремятся найти место потеплее все кому не надо торопиться. Одни убегают на поезд, другие с поезда в метро или такси, третьи ищут тепло… Такова жизнь и если кто-то выделяется на фоне картины вокзала, его видно издалека.
  В  черном приталенном пальто, в пушистой белой шапке девушка притягивала взгляд своей стройностью и обволакивающим вниманием которое она оказывала своему спутнику; он, кажется, тоже был счастлив. Из расстегнутого пальто мужчины длинным языком свешивался дважды обмотанный вокруг шеи  шарф, в руках форменная кожаная с овчиной внутри шапка. На плече его висела объемистая сумка, за плечами  рюкзачок из черного капрона, в руке объемистый пакет, наверное, с продуктами.  В этот миг меня озарило пониманием:
- Тошка, Саша, - я ускорил шаг и уже почти бежал к ним. Саша мягко улыбнулась,  перехватила поудобнее лямку чехла с гитарой, подставила шеку для поцелуя . Антон раскрыл руки для объятья. Стало тепло внутри, весело.
- Ты знаешь где кассы? - озаботился Тошка, когда схлынула волна эмоций.
- Вроде бы, - не задумываясь, ответил я, - между Ленинградским и  Ярославским вокзалом, кажется, были, " Центральные"...
- Надо быстрей, а то закроются! - заволновалась Саша, и мы припустили. По дороге, однако, купили пива и чипсов с сухарями. Тут же их распечатали и занялись употреблением.
- Вот и пришли, сказал я, - это "Центральные кассы".
- Что прямо у общественного туалета? - удивился Антон.
- А, что, очень удобно, можно работать, как говорится "не отходя от кассы", - произнесла с серьезным лицом Саша. Повисла неловкая пауза...
Мы с Антошкой переглянулись, я увидел отблеск понимания на его лице. Саша видя мое растерянное лицо не смогла больше сдерживаться и прыснула в кулак.
- И?, - с напускной серьезностью обывателя спросил я у пространства.
- И-и, э-э, - хохоча передразнивал меня Антон.
- И-идем! - гнусаво воззвал я, и рассмеялся.
- Не хорошо долго смеяться, мальчики, - сказала Саша, мы с Тошкой встретились глазами и расхохотались громче.

***
   Кассы были закрыты. Как обиженные дети мы повернулись к ним спиной. Вокруг стали заметны грязь, слякоть, серость. С неба мелкими шариками падала вода - дождь с крупой снега. Падала, хотела прикрыть или смыть эту хмарь. Смыть. Но, пространство вокруг стало вязким, как расплав свинца. Мысли остекленели и перекатывались осколками по пустой черепной коробке.
- И, что теперь? -  повис в воздухе Сашин вопрос.
- Да-а, посмеялись вволю, - Антон грустно улыбнулся.
- Может завтра можно взять? - безнадежно ответил я.
- Конечно, за несколько часов до поезда! - с сарказмом высказался Антон.
- Хватит, уже! Ребята, может и в самом деле завтра?!
Сразу бросило в жар. Подумалось, если не сегодня, то уже никогда... Даже испариной покрылся, и уши иголками закололо. И чтоб не разрушилась сама  сказка,  сказал первое, что пришло в голову: "Может, есть другие, круглосуточные?" - И сам удивился, как не вспомнил раньше, ведь две недели назад брал билеты на электричку. Пригородную кассу перенесли вглубь Ярославского вокзала и по информационному табло получалось, что там  были  «Кассы дальнего следования»!


      Действительно были и, что немаловажно, работали! Дошли по указателям. В стенке зала имелся проем с надписью "Кассы". Весело двинулись к нему (в проеме уже угадывалось удлиненное, узкое помещение с маленькими полукруглыми окошками).
- Вы куда это? - грозно остановила нас тетка. Она сидела, в стеклянной кабине, на своем посту (боком к входящим). Разговаривала, даже не поворачивая головы. Я сразу понял - важничает!
- Вход только по билетам! - напряженным голосом поставила она нас в известность.
      Я постарался скрутить свое раздражение пополам с недоумением и вежливо, с улыбкой спросил: "А, где можно купить... Вернее, сколько стоит билет на проход к кассе, чтобы купить  билет на поезд? Тетка во время моей тирады медленно багровела, молча отстучала что-то на наконец-то увиденном мной аппарате. Протянула листок и, повертев пальцем у виска, зачем-то указала наверх в сторону. Я заканчивал фразу, а за спиной, всхлипнуло, захрипело, забулькало и через стон произнесло: "Э - э, бис... Повтори на бис, фра-а-зу! Я, конечно, стушевался, не понимая причины столь бурного выражения эмоций. Саша отвернулась, чтоб удержать рвущиеся из груди стоны, да куда там! Антошка рукой придерживал живот (это у него, по видимому, клокотало), и начал сгибаться пополам в приступе неудержимого  смеха. До меня наконец дошло, что я попросил, как я  это сказал!!! Я секунду молчал, потом покраснел, сконфузился и, неожиданно, рассмеялся тоже.
Мы  извинились и отошли от контролера (мне показалось или она действительно «позеленела» лицом?).
      Поодаль, справа от будки, стояла металлическая, в круглую дырку, скамейка. Рядом с ней, на круглой, плоской подставке с длинной "ногой" стойки и круглым пятаком знака на конце стоял переносной указатель. Он был виден издалека и приглашал присесть. На окружности (по краю очерченной красной краской с белым фоном внутри) сидел на лавке опираясь на трость нарисованный силуэтом человек. Инвалидов рядом не было и мы, сняв пальто и шубы с "удобством" расположились на дырчатой скамейке (в кавычках потому, что я едва сразу с воплем не вскочил, а Саша тихо ойкнула - металл был холоден как лед).
Антошка услышал, посмотрел на наши лица и подавил улыбку, а мы с Сашей переглянулись, рассмеялись и последовали примеру Антона.
- Покажи... "билет", - вспомнив вахтершу, вновь не  удержалась от лукавых искр в глазах Саша. Я достал листок и протянул ей.
- Триста восемьдесят шесть? Что это? - Саша удивленно взглянула на нас с Антоном.
- Это наш порядковый номер в очереди к кассе, - догадался Антон.
- Что?!! - не на шутку испугался я, - триста восемьдесят шесть человек перед нами?
- Да нет же, вон электронное табло! - сообразила раньше меня Саша, -  справа от входа.  Не так уж и долго ждать!
  На экране горела цифра триста шестьдесят три.
- Ничего себе "недолго", возмутился я, - а... где же, все?! Там ведь от силы человек пять  внутри поместиться?!!
- Им и не надо помещаться, - весело сказала Саша, - ходи, гуляй, на табло поглядывай!
- И у касс никакой толкучки, - добавил Антон.
- Полный облом карманникам и террористам, - нашелся я, подытожив общую мысль.
    Мы, переговариваясь, смотрели на табло, и видели входящих. Люди подходили к будке, протягивали в окошко "билеты". Тетка, боком, даже не поворачиваясь, брала билеты, мельком проглядывала, и накалывала на спицу. Люди исчезали в проеме. Подходили следующие. Время тянулось.
     Перед нами осталось всего  трое. Мы сидели, блаженствуя, на согретой теплом собственного тела скамейке. Подошел человек в вокзальной форменной одежде, критически посмотрел на знак и подвинул его так, чтоб всем лучше видно было где сидеть и, чтоб нам не видно было когда вставать.
- Эта ф-фто такое? - голосом обиженного старика из мультика "На краю земли" взвопил Антон, впрочем, в полголоса. Ведь о нас же "позаботились", место для отдыха обозначили.
- Трамвай сломался, - смешной фразой из мультика "Буревестник" поддержала Саша и, рассмеялась. Тут уж никто не удержался, смеялись все и только народ на нас удивленно поглядывал ("неприличные, мол, какие!" - нас это только еще больше раззадоривало), только тетка зло посматривала, может, думала, мы над ней?
Подошли к "КПП" - Координатору Передержки Посетителей  (за смехом не заметили, как настала наша очередь!). Я протянул "билет" (иначе мы его уже не называли). Услышал усталое: "Проходите". На миг встретился с вахтершей глазами и увидел там такую муку и боль, что поперхнулся улыбкой. Потом... потом я мельком увидел левую половину лица. Через глаз и всю левую щеку тянулся огромный, безобразный шрам.
- Изви... - я опять поперхнулся и поправился. - Спасибо!
     Хотелось бы конечно написать, что она спросила: " За что!" И я ответил бы: "За преподанный урок". Но жизнь не литература - моральная боль не повод для препарирования ее. Я просто за всех нас извиняюсь, поскольку не сделал этого тогда. Саша позже успокаивала, что мы не виноваты, мы не знали и извинились ведь в конце - протягивая отрывной талон. Догадались поздно. Нельзя, мол, было извиняться уже - женщина почувствовала бы себя еще более уязвленной.
     Во всем Саша была права, только я чувствовал, что всей правды мира не хватит, чтоб что-то изменить...
     А билеты мы, конечно, купили. Представляете, они были последние!!!
Как в  скАзке В.П.Крапивина про  ЗЕЛЕНЫЙ БИЛЕТ!  Вот так! Необычное нас преследовало постоянно, и Вы ничему последующему не удивляйтесь!

    К суточной жизни в поезде решил подготовиться заранее и основательно. К моменту встречи с друзьями я напоминал ежа готового к зимовке. Ежа, потому, что волосы от беготни топорщились дыбом,  как  иголки. Кроме основного баула, на мне висело еще сумок семь поменьше - с продуктами. Пыхтел в движении, как паровоз и был красен от натуги, как рак. Люди оглядывались и, улыбались. Внутри жило замечательное настроение-предвкушения. Я резвился во всю, встречая эти улыбки. Сейчас, когда пишу эти строки, есть наблюдение - я уже второй раз за день начинаю писать, и в обоих случаях это происходит на станции метро Комсомольская в Москве у выходов к вокзалам, где все и происходило. Я
Пробегаю здесь случайно, по делам вызвали. И все незримо оживает в ощущениях, будит память.
   Как здорово топать, пусть даже и нагруженным, зная, что все впереди!  Звонок мобильного телефона заставил ощутить неловкость положения. Перехватил сумки другой рукой. Не сильно помогло. Извлечь это устройство из внутреннего, бокового кармана куртки, при полном зимнем снаряжении и комплекте разнокалиберных пакетов, достойно уважения или опять же улыбки. Аттракцион получившийся у меня можно с успехом применить в клоунаде или в игре - "Ассоциации".
     Меня перекосило под тяжестью, баул съехал с плеча. У одного пакета оторвались ручки. Увидел падающий пакет, охнул, и, наверное, вздрогнул - баул окончательно съехал по руке, упав аккуратно на пакеты. Из пакетов посыпалось содержимое. Неожиданно для себя нецензурно выругался. Увидел реакцию окружающих. Извинился. Разозлился за извинения и бросил сумки на асфальт. А с телефона слышалась веселая музыка звонка, ему, понимаешь ли, было, весело!!!
    Сзади раздался звонкий смех. Детский голос произнес:
- Мама, смотри какой дядя неуклюжий – некуль-тя-пястый! Похож на рассеянного с улицы бассейной! - ребенок смешно загребал  ножками в красных ботиночках и вообще в своей меховой дубленке был, как колобок. Стресс вышел из меня, излившись странными горловыми звуками, отдаленно напоминающими хохот.
- Извините его, - он еще совсем кроха, - и, уже мальчику: "Нельзя, на людей, пальцем, показывать!!!" – молодая мама заботливо поправляла ребенку красный с продольной полосой шарф.
- Ничего-ничего, - хватая ртом воздух сказал я, - спасибо Малыш, мне полегчало!

    Ребята ждали меня стоя у табло с расписанием поездов. Они жаждали знать - на каком пути остановится та радость, что приблизит встречу!
Антон оделся как и на кануне вечером. Добавились серые шерстяные варежки. Теплые лисьи меховые пальто и шапка, обещали Саше уют и комфорт в любой мороз и метель. "На север собралась", отметил я мысленно, и порадовался, что моя половина тоже настояла на теплой одежде (как это здорово уезжая в дорогу знать, что дома все в порядке и тебя ждут).
- Вы давно тут, мерзнете?
    Вопрос был, конечно, глупый (судя по их экипировке). Понял, что сморозил глупость. Иногда, совершенно невероятным образом, попадаешь в точку.
- Да, пожалуй, - задумчиво ответил Антон, постучав ботинком о ботинок.
- Это, наверное, ожидание, нервы...- улыбнулась Саша
- Угу, "ботиночки на то-он-кой подошве", веник в чемодане! - хохотнул я.
- Гитара, - Антон зевнул, прикрыл рот кулаком из варежки.
- Что?  - сбитый с толку спросил я.
- Гитара в чемодане, - рассмеялась Саша, и я действительно увидел чехол от гитары.
- Ура, жи-вем! - Коротко нараспев возликовал я, - кто первым поет?
   Мы прошлись по вокзалу. Ребята еще докупили, журналов, пива. Я протестовал: 
- В каком состоянии мы выйдем из поезда?!
- Не боись, обратно не отправят! – успокоил Антон.
   Усыпанная снегом лента перрона мягко убегала под ногами назад. Окурков почти не было. Мы шли к своему вагону. Дошли быстро. Мы согрелись, может, это пиво подействовало?
   Впрочем, позже оно действительно, подействовало, - как же длинна санитарная зона Москвы для любителей пива!
 
***


***

   Пока мы бегали за пивом, поезд подошел и пол часа уже стоял, ожидая пассажиров. Все кто стремился в вагон - были там. Проводницей оказалась девушка лет двадцати пяти. Что-то у нее, видать, шло не так - она стояла у своего выхода, с поджатыми губами - задумавшись. Ребята отдали свои паспорта, я все копался - никак из этих одежд не мог выскрести документы.
- Ну, что же вы, - проявила нетерпение девушка, - долго ждать Вас?!
  Когда торопишься ничего путного не получается. Говорят же поэтому "спеши не торопясь!" За мной успела выстроиться очередь и заинтересованно разглядывала, что я еще вытащу из карманов. Я потихоньку смущался, мысленно чертыхаясь.
  Никогда не думал, что в кармане может столько уместиться. Непонятно, как с таким количеством вещей там уместилось столько мусора.  В конце-концов извлечь паспорт и билеты удалось, облегченно посмотрел на Антона. Они с Сашей смеялись молча. Их переглядки грозили прорваться хохотом.  Я вслух удивился:  "Сколько можно?!!"
- Смех никогда не бывает лишним! - отметила Саша.
- Время тоже, - напомнила проводница, и с облегчением взяла у нас билеты.

3.

   Под мягкий перестук колес, мы провожали пробегающую мимо нас Москву. Было грустно за свой город - он оставался работать. И все же в нем ощущалось ожидание чуда. Немного по другому бегут по делам люди. Более открытые взгляды. Меньше машин на дорогах. Была пятница, может, у людей открылось второе дыхание в последнем броске перед выходными?
   Потянулись окрестности города. Там тоже было на что посмотреть: церкви с золотыми, зелеными, голубыми куполами. Мне вспомнилась "Морская церковь" в Кронштадте с ее якорями и канатами на стенах. Церковь гордо стояла  в Кронштадте во время высадки фашистского десанта. Ее не разрушили разрывы мин, снарядов, гранат. Авианалеты следовали один за другим. Волнами накатывали превосходящие германские силы. Им важен был этот участок. В колокольне сидел наш пулеметный расчет. Быстро теряя людей он, прикрывал огнем бойцов отстреливавшихся из окопов. Церковь устояла!  И теперь, в наше время, под слоем краски видны были на стенах отметины того жестокого времени. Я рассказывал все это Саше с Антоном. Потом вспомнил, что везу дорожные заметки о Питере для писателя (рассказ я так и не отдал, Владислав Петрович прочел его позже).
- Так, что же ты молчал! - воскликнула Саша, - тут сейчас скука упадет со скуки, а ты про такие подробности умалчиваешь.
- Тимка, читай, нам же тоже интересно! - поддержал Антон.
Повозившись в спортивной сумке (это ее я назвал "баул" - за вместимость), извлек распечатанный на принтере рассказ. Листы скреплены были скрепкой в углу. Приходилось, читая, подворачивать их.
- Какая странная волна, - прочитал с моих  рук Тошка, - название сам придумал?
- Друг, Максимка, он в типографии работает. Я посылал ему по почте файл с текстом, а он вернул сверстанный рассказ в формате pdf.  С названием,  рисунками кораблей: на обложке трехмачтовый парусник, в тексте виды финского залива, в конце крошечный пейзаж - на закате, бригантина со спущенным такелажем стоит на рейде.
- У-ух ты! - выдохнул сбоку Антон, глядя на рисунки - хорошие у тебя друзья!
- Это еще не все, Максимка и песню умудрился вложить про море и паруса. Открываешь файл книги в компьютере, читаешь, смотришь иллюстрации, а из динамиков музыка доносится и шум волн с чайками!
- Тим, не томи, читай! - Саша сидела напротив, поджав к груди колени. – Тон, иди ко мне! - добавила она.

- "КАКАЯ
СТРАННАЯ ВОЛНА"... - прочел я, задумался, и продолжил:

  В этом году мне посчастливилось побывать в Питере.
Чудо город, и народ светлый (чаще те, кто в возрасте - к сожалению  запад здорово портит юное поколение агрессией).
Главное, что туда уехал друг детства - Максимка!
По любви к своей девушке, а я решил к нему в гости приехать – давно не виделись.
Взял билеты и поехал без предупреждения - сюрпризом. Сидячие места до Питера не сахар - других не было (с билетами накануне всегда сложно). Переваливаясь на "деревянных" после поезда ногах с удовольствием рассматривал тонкую архитектуру вокзала, витое литье на узорчатых  карнизах, стрельчатые окна...
Ступил ногой за территорию вокзала. Понял, что не любить этот город не возможно. Не глазеть по сторонам не получиться. Забыть найденное здесь невозможно из-за памяти хорошего, счастливого, что останется навсегда с тобой! Подумалось, что оставляю здесь кусочек души, и он будет тянуть, звать, ждать...
   Советское время ушло, а вот Ленинский проспект остался - оч-чень широкий ("широкий" - огромный больше подойдет, что бы перейти поперек понадобится минут пять!)
На Ленинском проспекте есть дом с номером сто семнадцать, корпус два. Максимка называет его дом-корабль. Эта панельная девяти-этажка стоит особняком. Дом весьма протяженный, очень маленький в ширину имеет узкие высокие окна (жители дома называют их иллюминаторы). Раскраска у него тоже как у корабля - по ватерлинию он черный, выше белая полоса. Над полосой весь дом  покрасили в рыжий цвет заката.
   Дом-корабль словно выплывал из Скал-домов непрерывно связанных боковыми стенами. Особняком он словно шел в тумане, сотканном из ветвей деревьев (листвы не было - зима) и сумерки только подчеркивали сходство.
Обойдя дом, нашел подъезды. Их было несколько. Сверился с адресом. Толкнулся - дверь закрыта. Звоню в домофон - никто не подходит. "Все", думаю, "приехали!"
По остальным набранным квартирам либо ругаются, либо не подходят, или трубку домофона кладут. В общем полная ...!
- Что-ж теперь делать?! - обреченно пробормотал я, набирая очередной номер  квартиры.
- А, что бы Вы хотели? - прозвучал смеющийся детский голос.
Оглянулся, -  никого?!!!
- А, я, Вас, вижу! - и убегающий, детский смех. Долгую секунду  стоял с открытым ртом. Появились шорохи в домофоне. Я подобрался, как перед прыжком и стал весь внимание.
- Дядя, а давно Вы так стоите? - ребенок явно играл со мной, как кошка с мышью и голос был тот же.
- Тебя, как зовут? – осторожно я спросил у домофона. Домофон ответил тишиной. А сверху послышалось знакомое: «Я Вас ви-ижу!». Посмотрел вверх. На уровне третьего этажа слева от подъезда успел увидеть исчезающую, давно не стриженную макушку пацаненка. А панель снова ожила голосом:
- Миша, - легко, хоть и с запозданием, ответил мальчик. Из глубины квартиры тут же послышался встревоженный, женский голос: "Ты кому там свое имя называешь?"
В домофоне: шорохи, возня, стук упавшего предмета и затихающие шлепки босых ног.
- Кто это? - строго спросила женщина нарочито низким голосом.
- Здравствуйте, есть, очень, важная, информация! - Четко подбирая слова озадачил я, женщину. Ясно уже понимая, что это последний кто ответил мне - время ближе к ночи, на улице снег, сверху сыпется белый пух (ух, как красиво!) и хо-о-лодно!
Я стоял – ни жив, ни мертв! Театрально выдерживая паузу и молясь всем святым, чтобы клюнуло. И, она... Заинтересовалась!
- Что, значит, ин-фор-мация?! – запнувшись, по слогам, произнесли на том конце провода. Очевидно, эта фраза сразила женщину "наповал".
- Мама, я вижу его! - послышалось из окна третьего этажа.
- Я, сейчас, подойду к окну и мы поговорим, - справилась с собой мама Михаила (решила на меня посмотреть сверху).
- Что все это значит?!! - послышалось из окна.
- Этажом выше Вас, в сто восемнадцатой квартире живет мой друг. У него не отвечает домофон. Мне надо позвонить ему в дверь, а я не могу пройти. Я только что из Москвы - если не достучусь, замерзну здесь, или придется ехать обратно...
- Ну, так наберите его?
- Не отвечает!
- Набирайте!
- Что Вам стоит - откройте дверь! Пожалуйста,  нажмите кнопку или позвоните ему в квартиру, - это уже обреченно-просящим тоном.
- Наберите еще раз! - заключительно поставила в вопросе точку женщина.
Я уже набирал, как и десять раз до этого. И  знал, что придется сегодня ночевать на вокзале или  вообще трястись в обратном поезде...
Домофон вместо гудков неожиданно зашуршал и послышалось: "Уходите отсюда хулиганы нехорошие, - голос был сонный, уставший. Под конец он добавил уже в полголоса шутливо: "Дураки какие, звонят и звонят, балуются, нормальным людям спать после работы не дают".
 Динамик отключился. Я улыбался, это был, Максимка! Нажал кнопку еще раз.
- Да что же это такое? - возмущение усилилось, - щас выйду, уши надеру!
Внутри откровенно смеясь, я провозгласил с напускной серьезностью в голосе: "К Вам посылка из Москвы. Принимать будете?»
- Какая на фиг посыл... Откуда?!!!
   Трудно передать словами все эмоции, которые, отразились в голосе друга. Прозвучал сигнал открывания двери. Хотелось смеяться и плакать! Вошел в подъезд, услышал шлепки стремительно приближающихся сверху по лестнице тапочек. Через две ступеньки рванул вверх и там, посередине, произошла  встреча.
   Обнявшись стояли и молчали какое-то время. Затем Максим отодвинулся.
- Тим, да как, ты, здесь?!! - он будто хотел очень много спросить разом и не знал с чего начать... Мы потихоньку двигались вверх, а там, там я познакомился с замечательной девушкой Кашкой (звали ее Катерина, а Макс с любовью ее назвал: " Кашенька моя"). И были песни под гитару и караоке на баллы с неизвестной для поющего песней, по очереди. И тихие разговоры на кухне уже в двоем - Кашке с утра на работу, она пошла спать. И была... Впрочем, по порядку: Город мы изучали…

- Слушай, Тим, подожди. Саша давайте выпьем! – Тошка быстро налил по стаканам пива. – Как ты, не побоялся… инкогнито?
- Хорошая мысля, приходит опосля! – смутился я.
- За нашу поездку ребята! – Саша улыбнулась. И мы сдвинули кружки с пивом. - Ну, Тим, читай дальше.


Новая Голандия

      Город мы изучали нетрадиционно: Кронштадт, причалы, набережные, каналы, Голландская лесомачтозаготовочная верфь (кажется, ее называют Новая Голландия). Верфь находится внутри города на острове из каналов. При Петре там стоя сушили мачты. Судя по высоте потолков и информации, что стволы хранили стоя, я подумал - их подвешивали для естественного вытягивания при сушке. С «Новой Голландии» ушел гарнизон, было больно видеть запустение царившее вокруг. Вместе с тем была в этом месте некая тайна. Пробраться на остров сложно. Входные ворота охраняются (это, однако не помешало расхитителям - на территории явно побывало много мародеров).
       Пробраться на остров можно по льду каналов. Подо льдом, как Максим сказал потом, быстрое течение. Мы бы наверно рискнули так, как уже спустились на лед. С нами была Кашка. Девушка, на наше счастье, оказалась благоразумнее нас, и идти по льду отказалась. Пошли в обход, нашли лазейку. Романтика вокруг.
     Мы попали в момент безвластия на этом острове – коммерция еще не прибрала комплекс к рукам - не видоизменила его. Военных устраивало «как было при Петре». На Петровской эпохе везде лежал  «советский дух», нового времени не чувствовалось ни в чем. Шагнули, мы, в детство! А еще надо было видеть истинно удивленные глаза сторожа – выходили мы через цивилизованный выход (сторож был настолько поражен нашим появлением, что забыл остановить и спросить нас, что мы тут делаем?).
   А недавно (прошло несколько лет с тех пор) мне сообщили, что на Новой Голландии был пожар и ее тут же после пожара купили…

- А не связан ли пожар с покупкой, - спросил Антон задумчиво.
- Уж и не знаю, не задумывался об этом.
- А, что там при гарнизоне было? У тебя не написано, - видя мое недоумение пояснила Саша.
- Мы везде лазили. Корпуса расположены по острову по окружности. Снаружи, как настоящая крепость! Внутри, как промышленная зона. Может и был здесь завод когда-то. Но даже это не мешало чувствовать – там все было пропитано историей.
- А, сторож, он хоть из сторожки-то вышел? – глаза Антона лукаво светились в полутьме.
- Да, пока мы прошли, он, наверное, только рот закрыть успел! Да и то, верно, не без помощи рук! – рассмеялся я. – А Вы были в Петропавловской крепости? Эх… ладно, читаю дальше:   

Петропавловская крепость.


     Санкт-Петербург – город истории и архитектуры. Все в городе излучает время. Мы вдыхали время в этих прогулках ночью. Шли по улицам: с холодом, ветром, со снегом (которому мы смеялись – три пушистых снеговика). За три дня я успел немного и много одновременно. Не увидел соборов, но посетил Петропавловскую
Крепость. Один «Комендантский дом» чего стоит. Я пришел к нему уже к вечеру, уставший, думаю: «загляну, чего уж там, фасад всего-то двенадцать метров…»
     Свою ошибку я понял через пол часа, проходя шестой зал порадовался вслух:
— Какой замечательный у Вас музей, какое количество экспонатов!– уставший и довольный собой (столько всего  интересного увидел) я улыбнулся пожилой женщине, работавшей в этом зале.
—Вы видели только малую часть, если Вы и дальше будете таким прилежным экскурсантом, боюсь, Вы не успеете посмотреть все. Тогда приходите завтра. Билеты будут действительны.
    Я онемел и, мигая глазами, хрипло спросил:
—А, сколько, залов еще осталось? - женщина мило улыбнулась, отчего по лицу солнечным ветром разбежались лучиками морщинки, и она сразу замечательно преобразилась. Проступили мягкость и обаяние. Через небольшую паузу она, слегка
растягивая слова для большего эффекта, произнесла:
— Двадцать шесть…
— Мне, еще, двадцать шесть залов?!!!– ошарашено пролепетал я.
    Женщина слегка кивнула головой и, вдруг, звонко по-детски рассмеялась.
— Шесть Вы уже прошли,– справившись с собой сказала она.
    Остаток залов я летел пулей, и все же во многих местах тормозил, подолгу разглядывал экспонаты. Посмотреть было на что! Да еще мне сказали, что недавно добавили много новых залов (куда уж больше).


- Расскажи про интересное в этих залах? – сказала Саша, разливая кипяток по стаканам с пакетиками чая.
- В нем проживал комендант крепости, выбранный самим императором. Это был человек, которому император доверял полностью; там жили также жена и дети коменданта. Ну, еще, там могла находиться канцелярия коменданта, которая занималась документацией…
- Да нет же, ты не понял! Что интересного ты увидел среди экспонатов?
  С этим оказалось труднее. Вот так, столько эмоций вспоминается, а, что их вызывало? Постарайтесь вспомнить сами виденное вами в музеях – подробно! Если получится – у Вас тренированная память. У меня с этим сложнее, я болезненно медленно начал перечислять запомнившееся:
- В первом зале, среди: наконечников копий, стрел, луков, украшений, монет, домашней утвари, воинского снаряжения, макета землянки и другого. Поразил макет стоящий в углу – На зеленой равнине стоит холм огибаемый речкой. На равнине снопы соломы, деревья скот. На холме, возвышалась над местностью Деревянного зодчества крепость. Серебром отливали осиновые плахи крыш на внешних стенах и куполах соборов. Крепость была так филигранно сработана, что казалась живой – застывшим временем окутанная сказка. Это был шестой зал, здесь я и застыл в восхищении и вырвалось: «…Какой замечательный у Вас музей, какое…» - но вы же уже слышали…
 Антон кивнул головой, а Саша снова улыбнулась, видимо вспомнив.
- Еще, - сказала она.
- Да очень много всего… Были модели домов в разрезе, с людьми внутри: едящими, танцующими, спящими, спускающимися по лестницам, глазеющими на луну – живущими обычной жизнью девятнадцатого века. Новейшие достижения того времени, и быт, архитектура в макетах, чертежах, рассказах… Был указ Петра Первого о запрете строительства из камня и кирпича без соответствующего разрешения и предписание замены оных на каркасные с обивкой каркаса досками, и заполнением стен глиной, соломой - вперемешку. При копии указа с подписью царя стояла копия стены сделанной по этому принципу (в разрезе со снятыми в одном месте досками) – это надо увидеть, так не расскажешь. Разве опишешь всю прелесть моделей парусников, до мельчайших деталей выполненных с оригиналов в уменьшенном масштабе. А настоящий рангоут - от пола до потолка, со стоячим, и бегущим такелажем? А замечательные гравюры, поражающие точностью и художественным мастерством…
   Картины увиденного все быстрее мелькали у меня перед глазами. Я замолчал.
- Здорово! – одобрила Саша и накрыла ноги одеялом.
- А «Ботик Петра Первого» видел? – спросил зевая Антон.
- Да… как настоящий! Даже все узлы на нем морские, жаль только стоячий такелаж не натянут – провисает.
- Ребята давайте спать, - глядя на них предложил я.
- Ну, ты нам сказок нарассказывал, теперь сны обеспечены! – улыбнулся Антон и потянувшись прикрыл рот рукой.   


4.
Вагонная жизнь

     Зимнее утро за окном поезда впитывало свет, наливалось им и раскидывало мириады искр вокруг. Каковы сугробы между лесом и железнодорожным полотном можно только догадываться по скрывшемуся под снегом подлеску и занесенному по окна самострою - дачам-однодневкам. То тут, то там они возникали  вдоль полотна, ожидая тепла человеческих рук. Если летом небо темно-голубое, с большим количеством оттенков, то зимой напротив оно очень светлое, и оттенки различаются более тонко. А вот сугробы, тени в снегу, низины, взгорки, каких только не дают оттенков и отблесков. Цвета перетекают, расплываются, плавятся, чтоб потом на миг взорваться фейерверком отблесков и, раствориться, разбежавшись по белому безмолвию миллиардами искр.
- Что к окну «прилип», красиво?
  Тошка уже умылся и выглядел бодро, словно и не было ночных посиделок с тремя литрами выпитого нами, под анекдоты и рассказы, пива.
- Саша проснулась? – спросил я.
- Давно. С другой стороны вагона к стеклу «прилипла».
Я подумал, что последний в очереди и торопливо пошел умываться.
На встречу мне по проходу бежала девочка лет трех. Впереди нее катился зеленый пластмассовый мячик. Смешно ковыляя она поддевала мяч ногой в красной расстегнутой сандалете. И на весь вагон кричала: «Мама, Мама, смотри, как я могу!» По всему вагону из купе высовывались головы. Мама уже спешила к дочери. Девочка остановилась, задрала снизу-вверх, ко мне голову, спросила: «А ты, фыфки видел?», и непосредственно изогнув руку показала пальчиком в окно.
- Видел, видел, - засмеялся я, - и маму твою вижу, вон, сзади приближается!
Девочка, как-то на одной ножке повернулась, крутнувшись на пятке и  едва не упав.
- Мама! Дядя мясик, фыфки видел!
- «Дядя-мясик» побежал, умываться, - смеясь, объяснил я, повернулся и, чуть не споткнулся.
- А я тебя знаю, - сказала светловолосая девочка с синими бантом, - ты дядя, с улицы!
- Правильно! А, как ты догадалась?
- Вы такой… не-куль-тяпистый у поезда! – засмеялась малютка, довольная, что знает такое сложное слово.
- Так это ты… в красных ботиночках, на перроне, рассмешила меня?! – удивился я.
- Я и мама! – серьезно поправила малютка.
- Ну, просто утро встреч какое-то! – улыбнулся, я кивнув на ребенка подходившей маме девочки. – Доброе утро, замечательный ребенок и, ну… я побежал!


   На  пути из туалета я услышал чистый, Сашин голос. Под ровный перебор струн голос звучал мягко, вкрадчиво, глубоко. Прислушался. Саша пела свою песню. Хорошо пела, поэтому я не удивился, увидев полное купе слушателей. Поезд шел медленно, негромкий ритмичный стук, не мешал, скорее, создавал дополнительный уют. Песня закончилась, протянули гитару мне. Я не хотел петь. Но, что-то Саша своей напевной мелодией во мне затронула. Пронеслась перед глазами вереница образов, немного защемило в груди. Я взял гитару, полилась канва незамысловатой мелодии. В ней срывались со струн отдаленным набатом звуки, и напряжение растекалось вокруг, неясно предвещая, отдаваясь в глубине души чьим-то стоном или просьбой.

Звенят навзрыд колокола,
  Сорвали жалость уж кругом.
  И вмиг взметнулись факела…
На хворост под еретиком.

   А дым, как стая злых ворон,
       Куражась, взмыл, он, в облака.
    И сквозь набата рваный стон,
Раздался крик еретика.

В доброту людей верую!
     И в любовь, и дружбу верую!
            И в бессилье зла, верю, я, верю я!
   Жил и верил, и умру веруя!

Мелодия медленными переливами, с явно слышным звуком набата, отдавалась болью в теле. Слова рвали душу. В вагоне стало совсем тихо. Слушали? Только мерный стук колес с подрагиванием усиливали песню, вплетаясь в этот тревожный бой колоколов. Звон, несущий через всю песню чувство беды, утраты и, ВЕРЫ…

Как часто придают огню,
 За веру в торжество добра.
Я верность вере сохранил,
Кричал из пламени костра.

А пламя болью стиснув рот,
    Хотело, чтоб он смолк на миг.
В трибуны стиснув эшафот,
Хрипел сквозь зубы еретик.

В доброту людей верую!
     И в любовь, и дружбу верую!
            И в бессилье зла, верю, я, верю я!
   Жил и верил, и умру веруя!


   У Саши на глазах блестели капли, Антон смотрел в одну точку в окне. Остальных я уже не видел – наползла пелена на глаза и скупой влагой пролилась в душу. Я закрыл их. Мелодия тяжело стекала перебором с пальцев. Уходила в пространства…

  Слеза скатилась со звездой,
И ветер прах его разнес.
 В толпе наполненной бедой,
  Вдруг кто-то тихо произнес.

В доброту людей верую!
     И в любовь, и дружбу верую!
           И в бессилье зла, верю я, верю я!
   Жил и верил, и умру веруя!

И в бессилье зла верил я, верил я!
Жил, и верил, и умру веруя!

Долгие секунды стояла тишина. Затем  Антон тяжело поднялся, сказал в пространство: «Слова здесь лишние – пойдемте, просто,  покурим…».
- Пойдем, - поддержала, Саша, и мы гурьбой выкатились в тамбур.
- Ты же не куришь? – удивился я глядя на Сашу с сигаретой.
- Как видишь… - жестом показала на сигарету,  - когда волнуюсь – курю.
- Я тоже…
- А откуда песня? – задал вопрос Антон.
- Девушка одна, из Дедовска. Подарила, ну в смысле слова дала, - поправился я видя изумление на слове «подарила», - а откуда она ее взяла я не знаю. Да и людей всех, которые, единой компанией, эту песню тогда услышали, разнесло по свету. Почти ничего о них не знаю. А у одного человека Лены совсем плохо сложилось в жизни.  Лена всегда отличалась завидным оптимизмом к жизни, здоровьем и веселостью.  С ней постоянно происходили всякие сверхъестественные вещи – попросит три раза форточку закрыть, никто не подойдет (всем жарко) и форточка сама закроется – сквозняком. Скажет не дребезжи гитарой и струна лопнет. Попросит чаю принести не принесешь – обязательно свою чашку на себя опрокинешь.  Как-то она со смехом сказала, что у нее  три шестерки на ноге – в виде пигментных пятен на коже. Все удивились. Стали потом намекать на все случаи происходящие с ней. А девчонка добрая, отзывчивая, с юмором в ладу.  Курьезные ситуации с ней постоянно происходили. Нам с ней хорошо, было, весело! Она сыпала анекдотами, как из рога изобилия. Один вот до сих пор помню:

«Больной доктору:
- А жить я буду?
- Будете!
- А ноги у меня будут работать?
- Будут!
- А руки работать будут?
- Будут естественно!
- Ох! Что же, значит и на скрипке смогу играть?!!!
- Ну конечно сможете, что же здесь такого?
- Ничего себе… Никогда, не играл, а теперь смогу…»

    Антон с Сашей засмеялись.  Саша спросила: «А потом?»
Мне стало неуютно и, грустно. Вначале все уволились с «Художественной гравюры» (гравюра на Нижней Масловке тоже потом развалилась, наш мастер по цеху погибла попала под машину. Теперь там продуктовый, и музей народных ремесел к гравюре не имеющий отношения).
- А ты, что, тоже там работал? – спросил Антон.
- Да, я там учеником по Художественной росписи на эмали устраивался. Художником не стал… Зато  любимую нашел – она и была моим учителем. Пришел, смотрю девчонка в черном халате сидит, с двумя хвостиками из волос на голове.  Меня к ней и посадили учиться.  Научила… и, любить тоже, по настоящему!
- Вот так жизнь! – Саша улыбнулась, - а, как же Лена?
- Да… Лена. Она тоже уволилась. На гравюру к ней парень приходил, Саша. Только из армии вернулся и с ней познакомился. Поженились. Дочка у них появилась – уже после увольнения (на работу последние месяцы Лена с животом ходила – забавно  было смотреть, как она с животом «в обнимку» рисует).  Денег не хватало, сосед задолжал и не хотел отдавать. Саша ничего лучше не придумал, как взломать квартиру соседа и забрать  ценные вещи. Взяли его на улице с двумя сумками. На суде оказалось, что у него вторая судимость, а первую он получил со мной!
- С тобой?!!! – в один голос спросили друзья.
- А, я, вам не говорил? Никому не пожелаю, но выводы для себя на всю жизнь сделал. Не пойму только, что со мной было, почему я так отреагировал на ситуацию?! А то, что серьезно влип при этом – закономерно. Слушайте:

Жизнь у каждого разная

       Задержались мы с Женей, у Лены с Александром. Любимую у меня Женей зовут, ну, как у Аркадия Гайдара – Тимур и Женя. Все детство меня дразнили: «Где твоя Женя?» - накаркали, спасибо им.  Лене с Сашей, как раз, по случаю росписи и рождения девочки родственники комнату в коммуналке «сосватали».  Досиделись – ночь, транспорт не ходит, телефона  у них нет, звонить можно только из будки таксофона. Оплачивать звонок в  то время можно было тремя путями: двух или десятикопеечной монетой, а если есть то специальным жетоном. Набираешь номер, слышишь гудки и, когда ответили, отправляешь монету в монетоприемник. Я думал, что мама уже переживала - где я пропал. У меня был жетон. Мы с Сашей пошли звонить. Эта телефонная сво…чь «съела» жетон, закусила двушкой, найденной в кармане у Саши  и «поужинала» гривенником, позаимствованным у прохожего. Других прохожих не было, а карманы пусты… Я выругался. Легче не стало. Паника во мне нарастала – надо знать мою маму, чтобы понимать, почему я так волновался.
- Что будем делать, - спросил Саша.
- У матери инфаркт будет, если не приеду или не позвоню, – ответил я.
Мы задумались. У Саши, наверное, блеснула идея – он стал озираться по сторонам, словно, в поисках чего-то.
- О! – сказал он, и поднял с земли кусок водопроводной, в три четверти дюйма трубы, - поберегись! – предупредил он и сильно замахнулся. Раздался звон стекла – это труба соскользнула и разбила боковое окно будки.
- Ты, что! Что ты делаешь? – остановил я его.
- Как, что? Тебе ведь надо позвонить?
- Ты считаешь, что после ТАКОГО «ЛЕЧЕНИЯ»  он исправится, и станет прилежным?
- Кто?
- Автомат!
Саша словно в ступор встал и неожиданно, расхохотался.
- Тебе надо позвонить,  а этот гад все деньги сожрал! Надо его раскулачить!  - спокойно-скучным  голосом, словно маленькому,  известил Саша, - вон за углом еще одна будка – там и позвонишь.
Я некоторое время думал. Что со мной произошло, не знаю, но я ответил:
- Ну и подходить тогда, надо, с умом! Толку-то от того что ты его измочалишь. Надо снять его и вскрыть дома.
    Саша  с  удивлением и уважительно посмотрел на меня.
 - Вставляй сюда, рычагом, рычагом его! Раз, р-р-раз! Оп, готово! – комментировал я.      
   Таксофон отделился от стенки и повис на кабеле. Шнур не долго сопротивлялся. Через пять минут мы были дома у Саши.
Девчонки наши не понимая, что происходит и чем мы заняты – с интересом посматривали на нашу беготню. Когда же Саша начал греметь в коридоре инструментами нас со словами  «идиоты,  ребенок же спит!» выгнали на улицу.
Саша предложил зайти в подвал ближнего дома и там все «обтяпать». Сказано – сделано!

     В подвале семнадцати этажного дома было сухо, пыльно, гулко и, светло -  горела лампочка.
- Посмотри там, нет ли кого! – показал рукой  в глубину подвала Саша.
     Идти под полукруглыми низкими арками было неудобно. Пару раз больно зацепился головой (не помогло, не одумался). Сзади слышалась возня с тихой, ожесточенной руганью. Скоро послышался стук, затем грохот, наверное упал набок телефонный агрегат. Стук усилился. Я почувствовал себя неуютно. Не понял почему и не стал вдаваться в подробности чувств. В заторможенном сознании не было места мыслям. Я просто отмечал окружающее. Вот валяется кусок штукатурки, а сюда ходят справлять нужду…  Подвал оказался достаточно обширным, просмотрел уже половину и…  Резкий визг тормозов со скрипом протираемых о дорогу колес около дома заставил меня вздрогнуть. По лестнице послышался топот множества ног. Ржавым скрипом взвыла дверь. Жестко, поставленным, мужским голосом было скомандовано:
- Руки на стену, ноги шире плеч, лицом к стене!  - сказано ясно, конкретно. Человеком привыкшим к беспрекословному подчинению.
- Я соберу инструменты! – Сашкиным голосом.
- К стене, сказал! Ничего не трогать! Не шевелиться! Не разговаривать!
Послышался стук упавшего молотка, возня, отборная ругань.
- Стрелять буду! – предупредили в один голос несколько человек.
- Да стою я! – сказал Саша. Послышались удары и Сашино: «Стою,  стою!»
Я вышел из темноты. Саша стоял лицом к стене. Мне видна была только его спина.
- И ты, к стене!
      Выволокли нас на поверхность. Погрузили в зеленый газик с синей полоской. Пришли в себя мы уже в «Обезьяннике» - так в просторечье зовут первичный приемник в отделении милиции. Заключили нас в место с  решеткой через всю комнату и лавкой настолько узкой, что на ней можно только сидеть и то опираясь на ноги, чтоб не упасть. Сделано на совесть - чтоб люди здесь спать не могли. Позвонить так и не дали. Мама, как я узнал позже, переволновалась, но обошлось. Утром было общение со следователем - я поведал человеку в гражданском свою историю.  Конечно мне не поверили, все время моего рассказа срывались на смех. В конце-концов увели, чтобы допросить Сашу. Видимо Саша поведал ту же историю, потому, что со мной в голосе следователя при следующем вызове проскальзывало сильное раздражение... мне наконец разрешили сделать звонок. Маме я не дозвонился, позвонил Жене (она уже с ума сходила от волнения, и обрадовалась звонку, а потом обещала дозвонится маме, что и сделала, но про милицию ничего не сказала. Так мама до сих пор и не знает про ту историю.).
       В одиннадцать к нам пустили наших девочек. Они уже поговорили со следователем и сотворили чудо - на нас посмотрели уже более благосклонно и вместо «порчи государственного имущества со взломом с целью наживы» вменили хулиганские действия. Над чем мы с радостью расписались и были увезены к прокурору. Следователь предупредил:
- Если будете умными, и правильно поговорите с прокурором,  вас отпустят.
- А, как это, правильно поговорить? – удивились мы.
- Ну… как дети, чесслово! Конфеты там,  шампанское, пирожные…
       Следующую половину часа мы «договаривались с таможней» - таможня жаловалась: «…за державу обидно!».  В общем нашли общий язык – дело обещали не заводить. А сами провели бумаги как «условно».  Так и получилось, что сидел я оказывается… – условно! Вот только, я, выводы тогда сделал. Саша видно нет.

-  И что? Посадили? – расстроился Антон.
- Еще как! – сказали: «Вторая ходка». И  адвокат «сел в лужу», потому что не знал о условном сроке. А Лена осталась одна с ребенком. Держалась. Устроилась на вокзале художником. Там же выделили вокзальное общежитие на станции «Петровско-Разумовская». Дождалась она Сашу, пожили полгода, а любви уже не было! Разбежались. Потом она начала пить. Ребенок все чаще надолго оставался у бабушки. Потеряла работу, вместе с ней общежитие. Домой к родителям не хотела… Мы ее потеряли из виду на пару лет.
Говорят недавно, знакомые ее видели… Бомжует на курском вокзале… Вот такая, грустная история. А Саша снова сел, вышел и опять сел, уже в третий раз…

- Жаль, - Антон нервно теребил сигарету. Александра молча смотрела в окно. - Жаль, - непонятно сказала она.


***

       Покурив, все перебрались обратно, в купе, и пели мы до глубокого вечера.
Антон спел песню Бориса Гребенщикова «Дубровский»
 
…Не век же нам мыкать беду и плакать о хлебе
  Дубровский берет ероплан, Дубровский взлетает наверх
  И летает над грешной землей, и пишет на небе:
    Не плачь, Маша, я здесь,
    Не плачь, солнце взойдет
    Не прячь от Бога глаза,
    А то как он нас найдет?
    Небесный град Иерусалим
    Горит сквозь холод
    И вот он стоит вокруг нас,
    И ждет нас, и ждет нас...

Он бросил свой щит и свой меч, швырнул в канаву наган
Он понял, что некому мстить и радостно дышит
В тяжелый для родины час над нами летит его аэроплан
Красивый как иконостас, и пишет, и пишет:

    Так хорошо пришлась эта песня по душе, что попросили Антона спеть ее повторно.  Никто из нас еще не знал, что эта песня превратится в гимн нашего путешествия в крапивинский город. Что петь будем до глубокой ночи,  уже полушепотом, передавая гитару из рук в руки. Потому, что уже грозили ссаживанием с поезда.
Проводница, проходя мимо, объявила:
- Собрали пол вагона со своей гитарой, и не даете уснуть остальным… Вот настрочу на вас докладную начальнику поезда.
   Все притихли и испуганно замолчали. Антон придвинулся к нам, приложил руку ко рту, словно хочет поведать какую-то тайну. Мы услышали сказанные шепотом и оттого еще более значимые,  слова:
- И пишет, и пишет…
    Музыка еще звучала внутри нас, она донесла сказанное до каждого. Ситуация наделила строчки новым смыслом. Повисла напряженная пауза.
   Саша поймала мой недоуменный взгляд и прыснула в кулак - «пружину сорвало». Хохот услышали даже у проводников. На этот раз прибежали оба (наш и проводник соседнего вагона). Потребовали объяснений. Мы пообещали больше не шуметь, и вести себя мирно! Вина и пива нам для этого с лихвой хватило до глубокой ночи.
А ранним утром…



4.
Екатеринбург.


    Раним утром был Свердловский вокзал, он встретил запахами дороги. Вокзал всегда имеет запах дороги - смесь запахов разогретого железа и ржавчины, смолы и щебня. Приправленная легким запахом мазута и дымком из вагонов эта смесь приобретает ту неповторимость, что создает ощущение дороги, зовет, манит в путь. Мы уже больше суток ехали в поезде и к запаху должны были привыкнуть. Поэтому меня поразил столь мощный аромат. Устало выбрались из вагона. На нетвердых ногах двинулись по перрону к арке выхода. Мы еще не понимали, а радость росла, ширилась, вбирая в себя пространство и укладываясь бороздами в сером веществе.  Где-то она прорывалась наружу, выплескивалась несмело-робкими улыбками и блеском глаз.
- Надо зайти, - известил непонятно Антон.
    Мы тут же зашли. Оказалось - в туалет. Прилично отделанный, чистенький такой с большим холлом. Мне ничего не требовалось, ожидая ребят, оглядывал помещение. С боку у входа имелась лавка с газетами, журналами и всякой всячиной. Меня заинтересовали... футболки. Каково же было изумление моих спутников, увидевших, что я, здесь, купил одежду. А я и не понял сразу, что смеются надо мной, а когда дошло почему - самому смешно стало. Но футболки я сдавать не стал. Правильно сделал - качество было хорошим, и радовали они меня, целый год напоминая о  дороге  (пока не истрепались).
- В камеру хранения зайдем? – спросила Александра.
- Да зачем? – удивился Антон.
    Я здесь был первый раз, а потому решил - более опытным и карты в руки.
   
***

    У арки вокзала выходящей в город мы сфотографировались - это имело  исторический смысл с названием: "Вхождение москалей в стольный град Екатеринбург" (ну, или почти стольный).
    Город распахнулся морозной свежестью раннего утра. Темнота подчеркивалась светом фонарей на площади и подсветкой вокзала. Снег кружил и падал, ложась шапками на поребрик моста, фонари, здания и машины. Прохожие, словно  тени с
сугробами на головах проплывали мимо. Снег отражал свет и было хорошо все видно (в пределах площади). Контуры зданий угадывавшиеся в темноте наполняли пространство таинством, сказкой. Все дышало неспешностью, покоем.
- Тон, ты такое видел? - спросил я.
- Что именно?
- Да это же "Москва" шестидесятых, с ума сойти! Как в черно-белом фильме. Вон в торолейбус люди входят, будто спят - они не торопятся, не хамят друг-другу, не отдавливают  ноги,  не отпихивают чемоданом пытаясь пролезть в  "последний в своей жизни автобус"! -  я не замечая, размахивал руками, возбужденно, неприлично громко разговаривая. Редкие прохожие старались делать вид, что ничего не происходит. А я уже не мог остановиться, и продолжал:
- Смотри! Тот же торолейбус. Поворачивает. Сзади и сбоку три жигуленка и  все  ждут!  Никто не пытается обогнать, хоть этот антикварный усач и ползет еле-еле!
- И снег, как в кино падает, крупными, неспешными хлопьями, -  подтвердила Саша. - Советская романтика...
- Тим, вон там, видишь,  здание красивое, из красного кирпича, пятиэтажное с башенками и флюгерами? - Антон даже потянулся, указывая серой варежкой через площадь. - Это гостиница "Свердловская"!
   Площадь осталась позади. Идти по брусчатке было приятно. Дома соединялись стенами - "бесконечный дом-улица». Не хватало только свода над головой (как в галерее). Немного портили сказку современные столбы с фонарями и проводами для торолейбусов. Скажите, разве это трудно - мысленно убрать такую малость?.. И млеть от восторга, попав в прошлое!
- Смотри, как подобранны цвета! А дома-то все не выше четырех этажей! А лепнина! Вот деревянный дом - смотри... Да, вот же, вот! - указывала Саша на угол дома слева с обвалившейся штукатуркой, открывшей бревна и набитую крест-накрест дранку.
- А по внешнему виду прямо каменный дом! – пояснила Саша.
- В те времена все перекрытия были из дерева, а уж стены заштукатуренные... - частое явление! - рассказал Антон.
- А, брусчатка, тоже того времени? - не унималась Саша.
- А, что ей будет? Где-то, наверное, меняли уже. А так, историческая ценность ведь! - радостно ответил я.
- А вот брусчатку-то, как раз, скорее всего, меняли - она более "молодая", - засмеялся Антон.
Улица поворачивала. Открылось большое, свободное пространство. Впереди явно был небольшой мост, а под мостом... Нет, не речка. Я тоже вначале решил, что там речушка. Но там, Внизу и справа был ухоженный парк, с аллеями, деревьями, кустарником, старинными фонарями, скульптурными группами, и круглой ротондой.  Перила у моста были по пояс и было очень удобно облокотившись созерцать эту красоту.
- Красота! - вздохнула рядом Саша,-  Тон, а ведь ты рассказывал про подземные ходы под ротондой это здесь? Вон, беседка круглая, стоит в парке!
- Ты права, парк заложили в тысяча восемьсот двадцать шестом году и деревья, кстати, привозили уже тридцати, сорокалетние!



Вдоль дороги, за мостом справа, стояла церковь. Я смотрел на нее и тихо радовался. Посмотрел влево и обомлел - такая красота раскрылась перед моим взором. На относительно небольшом пространстве северного склона Вознесенской горки стоял изумительный, белый, архитектурный ансамбль.
Подойдя увидел адрес: "Карла Либнехта, 44". Памятная доска гласила:

"Усадьба Харитонова-Расторгуева."

Много позже я узнал историю этого ансамбля.  Кто заказал строительство я так и не "раскопал". Закладку начали в тысяча семьсот девяносто четвертом году. Одни источники говорят, что заказывал строительство Петр Демидов (про Демидовские заводы на Урале все, наверное, слышали - это Петровская эпоха). Он потом разорился и усадьба (вместе с остальным имуществом) досталась купцу Льву Ивановичу Расторгуеву.
    Версия, другая, подтверждалась документально - Расторгуев купил недостроенный дом у вдовы губернского секретаря С.И. Исакова.
Имя архитектора я так и не разыскал, но разнородность стиля отдельных частей усадьбы говорила, что работало несколько архитекторов. Это же подтверждала информация, что строительство продолжалось тридцать лет. Впрочем, так все стили подобраны и впаяны  друг в друга, что и при беглом взгляде становилось ясно - это произведение искусства, цельное и законченное. Ансамбль был небольшим, но благодаря большому количеству элементов (каждый из которых сам по себе достоин был названия "дворец") казался огромным и крохотным и изящным одновременно. Мы шли и глазели на него, а утро постепенно набирало света и это белое чудо словно оживало красками и подробностями.
    Я тогда еще не знал, что в строительстве принимал участие М.П. Малахов. Сам Расторгуев умер, не дождавшись завершения строительства в тысяча восемьсот двадцать четвертом году. Дом  перешел к его зятю П.Я. Харитонову (как, впрочем, и Кыштымские заводы). После дела о зверствах на Кыштымских заводах из-за распрей наследников дом долго пустовал, а в конце девятнадцатого века  его стали сдавать частями в аренду под квартиры и конторы. После революции в здании размещался Урало-Сибирский коммунистический уни¬верситет, а с 1937 г., после капитального ремонта, здание отдали под Дворец пионеров. Да, тогда я этого не знал…
- Тим, ты что тормозишь! Вон, автобус наш идет!
Я обернулся. Саша  махала мне рукой. К остановке на взгорке подкатывал советских времен автобус.  Подбежал, запрыгнул на подножку, протиснул сумку и сразу увидел кондуктора.  Ребята уже расплачивались. Билет стоил пять рублей. Пока я думал в каком кармане у меня деньги Антон просто по дружески за всех заплатил. Он показал металлические пять рублей:
- Пятак! – засмеялся он, - намекая на схожесть с пятью копейками прошлого, и их пропускной способности в любой вид транспорта.
     Я с удовольствием смотрел в окно. Архитектура радовала изыском, разнообразием - современными стилями и классикой. Снег укрывал город искристой белой шалью. Под уходящей темнотой пряталось все великолепие оттенков пушистого «мороженого» - вы  не ослышались! Снег был такой рассыпчато-невесомый, что хотелось его съесть!
- Выходим! – неожиданно, скомандовал Антон.
   Я мысленно удивился «только оказались в транспорте – две остановки проехали и уже на выход?!!»
Снова в автобус. Проехали две остановки, вышли… Вошли в другой, через остановку сошли.  Дождались следующего.
- Лезем! – поддался вперед Антон.
  У меня появилось ощущение бычка, которого ведут за кольцо по кругу. Совершенно не понимаешь, зачем это пустое топтание? Чтоб в каждом заплатить по «пятаку»?! В этом весь интерес?!!!
- Мне показалось или мы действительно в автобусе с тем же номером, что и предыдущий?!!! – удивлению моему не было предела. – Зачем? – спросил я, увидев утвердительный кивок Саши.
Внимательно, как на ребенка, на меня посмотрев, Саша изрекла: «Ну, надо же  поесть наконец!»
- Так, мы, что закусочную ищем, на автобусах?!!!
- А, что такого?
- Ничего, просто я уже две видел… - скучающим голосом, намеренно спокойно, произнес я.
- Где?!! – это оба одновременно.
- Одну, справа - две остановки назад, а другую - только что проехали…
- Стойте, стойте! Мы выходим! – громко взмолился Антон, видевший, что вот, вот водитель закроет двери и тронется. Послышались смешки. Кто-то нажал кнопку звонка. Мы счастливые, со всеми своими тюками, гитарой,  сумками вывалились на остановку. Автобус отошел. Неожиданно отметил, что рассвело. Оглядели окрестности. Позади, справа, по ходу движения, виднелась вывеска – кафе «Мельница».
- Ну, и что нам в ней намелется? – пропел Антон, глаза его озорно блеснули.
- «Три корочки хлеба» - поддержала, Саша.
- Предупреждаю сразу, на роль Буратино не гожусь! – шутливо, в тон всем, добавил я.
- Ага, «…Чур, по голове не бить! - говорил колобок. – По ушам тоже! - вторил ему Чебурашка.» - пояснила Саша.
    Кафе было закрыто.
- Еще, просто, рано, - догадался Антон.
- А если закрыто, допустим «На ремонт»? – спросил я.
-    Тогда табличка должна висеть, - догадалась Саша, - впрочем, стоит ли стоять и ждать? Пойдем дальше, Тим, ты ведь видел еще какую-то закусочную?
    Там тоже было заперто. Свердловчане, встреченные по пути, подсказали несколько мест сразу, и пару, возможно, уже открытых. Прошли мимо высшего учебного заведения с бронзовым памятником перед фасадом. И очутились перед сказочно красивым зданием. Утро успело набрать красок и света, позволив полноценно разглядеть эту прелесть. Театр, как редкая драгоценность выделялся на возвышении, среди множества оттенков искряще-переливающегося снега. Он, создавая особый уют, покрывал все в окружающем парке высокими «шапками». Архитектура театра была классической, похожей на «Большой театр» в Москве.  Но более вытянутой вверх. Это произведение мысли поражало - своей стройностью, изяществом линий, окон, утонченными колоннами на фасаде и скульптурной группой над входом  с широкой, многоступенчато лестницей. Напоминало белого единорога, чутко застывшего на взгорке. Потрясенный, я пытался всем сердцем почувствовать, впитать, запомнить эту радость, неожиданно так щедро подаренную мне. Антон  с Александрой уже сфотографировались и теперь стояли, задрав головы.
- Умели же раньше строить! – кивнул в сторону театра Антон.
- Как из сказки, - поделилась мыслями Саша.
    Я молчал - разве все, что чувствуешь, опишешь словами так, чтоб ничего не потерять?… 
 
Завтрак
(необычное в обычном).
или
(Как москали завтрак хавают)
   
   Открытое кафе оказалось находится недалеко от театра. На пересечении улиц. Полуподвальное помещение, открывало вход с угла жилой пятиэтажки. Если быть точным вход был вместо угла здания, словно срезанного сверху ножом великана. Снаружи оно было обшито нарядно-белым пластиком. Кафе, манило гостеприимно открытой, стеклянной дверью, обещая тепло, чистоту, уют. Курьезное название "Улыбка кулебяки" послужило поводом для шуток.
   Спустились по лестнице в полуподвальное помещение (действительно опрятное и комфортное). Я был поражен - увидев нечто среднее между магазином, палаткой, и кулинарией объединенных одной комнатой четыре на четыре квадратных метра; а слева оказалось вдобавок еще небольшое, удлиненное помещение, как в пельменных советских времен. В этом закутке на уровне груди были закреплены вдоль стен узкие, длинные столы - чтоб стоя поедать купленное в магазинчике, как в чебуречных. Вдоль столов стояли хромированные, высокие барные стулья для привыкших есть сидя (барные стулья, значит бар?). Мы прошли к прилавкам. По стеклянным, расположенным по периметру холодильникам можно было сказать что это кулинария, по товару на полках  стен представлялось что это уличная палатка , а сочетание ассортимента рождало недоумение - что же это, продуктовый магазин-палатка или чебуречная-кафе-бар-кулинария?  Мы переглянулись и с улыбкой подошли к прилавку.
   Друзья оплатили пиццу и чай с заваркой в пакетиках. Взяли и отошли к столикам в закуток. Я задержался.
  - Чаю, пожалуйста, - попросил и задумался. Выбор еды был большим. Когда в следующий раз получится поесть я не знал. Решил заказать, что-нибудь серьезное, сытное и вкусное - короче говоря - подороже, и побольше! По внешнему виду самой соблазнительной была здоровая, румяная...
  - И, вашу, фирменную... Кулебяку, с картошечкой, румяную, и, должно быть вку-усную! - сглотнув, сказал я.
  - У нас все вкусное, - улыбнулась продавщица.
  Сказав спасибо я расплатился  и поспешил к друзьям. Ребята стояли у пристенного стола, непринужденно делились впечатлениями. Конечно можно было расположиться, на стоящих здесь же барных стульях. Вот только сесть в зимней одежде на такой стул проблематично - высок больно.
  - Вот так вывеска! - засмеялся Антон.
  - Тон, мы тоже можем служить поводом для смеха! - намекая на увешанность багажом улыбнулась Саша.
  - Да уж... - критически оглядел нас Антон, - занимаем ровно половину прохода!
   Наша амуниция действительно была достойна внимания - сваленные к стене две большие спортивные сумки, портфель, гитара, несколько хорошо нагруженных полиэтиленовых пакета и мы, одетые тепло, как дети в детском саду и оттого имеющие вид собравшихся на полгода на зимовку, со всем необходимым для этого скарбом. Недаром когда мы входили и выходили из транспорта - все внимание окружающих было наше. А один мужик, глядя на нас, даже вышел вместе с нами и потом долго чертыхался: "...какого лешего, мне же на следующей остановке?!!!"
   Друзья пили чай культурно - удерживая чашечку сложенными щепотью пальцами, с отведенным в сторону мизинцем. Чтобы "не ударить в грязь лицом" повторил маневр. Сбоку послышался смех. Это недавно подошедшая компания молодых ребят развлекалась, глядя на мои упражнения в этикете. Аккуратная чашечка никак не вязалась с огромной кулебякой, а уж кулебяка смотрелась с интеллигентно отведенным мизинцем откровенно... А если учесть, что отведены были мизинцы обеих рук - в одной миниатюрная чашечка, а в другой гигантское произведение выпечки(сравнимое с небольшим пирогом), то...
   Я рассмеялся, и рассказал об этом наблюдении Саше с Тошкой. Мои спутники перестали поглядывать на компанию ребят оживленно-весело нас обсуждавших за разговором, и обратили внимание на мой чай, мизинцы, кулебяку и нашу груду вещей. Переглянулись. И расхохотались не меньше соседей по столу. Подростки поддержали. В нашем закутке стало чрезвычайно весело и шумно. Реакция последовала незамедлительно. Из-за угла, со стороны прилавков, высунулось озабоченное лицо продавщицы. Она внимательно всех оглядела, видимо, смех не являлся здесь чем-то запрещенным - женщина скрылась из виду, ничего не сказав. А мы на секунду замолчав расхохотались заново. Перебрасываясь остротами мы весело набивали желудки съестным.
    Видно что-то у меня изменилось в мимике лица.
  - Что с тобой? - заволновалась Саша, заметив, что я морщусь, как от зубной боли.
  - Что-то не так с кулебякой, - удивленно ответил я, и, пытаясь разобраться, откусил еще раз.
  - Но ты уже съел больше трети! - известил Антон, не зная смеяться или озаботиться. Получилось и то и другое.
  - Как я раньше не почувствовал? Точно, это картошка! - догадался я, и с раздражением воткнул кулебяку в тарелку, словно сигарету потушил. Этого мне показалось мало, тогда я отодвинул посудину подальше, чтобы не раздражала...
  - Тим, ты о чем, о своем пироге?
  - Да! Картошка снизу пригорела дотла. Видимо сверху ее собрали и отправили в выпечку. Поэтому кулебяка внутри и снаружи нормального вида, а есть не возможно - прогоркла насквозь!
  - Это тебе не помешало съесть почти половину! - улыбнулся Антон, - надо бы активированного угля купить.
  - Да-а... только угля я уже наелся, хватит! - с сарказмом усмехнулся я.
   Слева раздался многоголосый рев, перешедший в истерический хохот. Ребята дико ломались, хватаясь за животы. Взгляды их были направлены в нашу сторону. Нет, они смотрели немного левее - на тарелку отставленную мной. Сказать, что кулебяка стояла, все равно, что ничего не сказать - она возвышалась над пластмассовой тарелкой как исполинская башня небоскреба возвышется над мирным мегаполисом, она утвердила свою власть над столом, пространством и вниманием людей, она приковывала к себе взгляды, она стояла наклонившись под углом градусов в десять, и не падала!!!?
   - П-пизанская башня! - восхитился Антон.
   Через секунду весь наш закуток содрогался от общего, объединившего две компании смеха.
     Недаром говорят, что смех самая интернациональная валюта в мире. Я, вдруг, почувствовал - смеются уже не над нами, а вместе с нами (исчезла градация, свой - чужой).
   Однако голод не тетка, и отсмеявшись я двинулся к прилавку. Продавщица перекладывала на полках товар. Обернулась ко мне.
  - Вам что-то еще?
  - Вы меня, конечно, извините! Но есть Вашу кулебяку невозможно! - с нажимом на "бяку" известил я, и повторил догадки про картошку.
   Девушка помрачнела, напряглась. Краем сознания мне показалось она ждет, что я сейчас начну кидаться картошкой, кричать и требовать возврата денег. Это была только мысль, мелькнула и ушла.
  - А, нет ли у Вас, что-нибудь более съедобного, чем... эта... кулебяка?
  Быстро, как ветер, на ее лице отразилась целая гамма чувств: недовольство, недоумение, недоверие, робкое удивление, радость понимания и...
  - Я, быстро, я сейчас! Вот это, попробуйте - пирожки! Только что привезли!
  Мягкий взгляд серых глаз, добрая улыбка, открытые жесты рук - как здорово, что я все это увидел. А ведь могло все быть по другому. Однако язык сработал раньше мысли.
  - Опять пирожки?!!! - взмолился я.
  - Я пробовала, хорошие, вот, с картошечкой!
  - Ой, нет, только не с картошкой! Даже если, Вы, уже пробовали!
  - Хорошо, а, может тогда с капустой? - засмеялась продавец. - Сколько Вам?
  - Один, - на пробу!
   Увидев пирожок, я сразу понял - надо было брать два или три! Однако сказанного не воротишь, я гордо шагал с пирожком к своим. Взял чашечку в одну руку, пирожок в другую (двумя пальцами за уголок) и мизинцы отвести не забыл. Счастье какое! Пирожок вку-усный! Но оч-чень уж маленький оказался - чуть больше пельменины. Я его и надкусываю, поэтому как мышка рафинад - мелко, кусочками. Сбоку соседи анекдот рассказали хороший, я повернулся к ним и прислушивался. Ребята почти отсмеялись и повернулись в сторону "пизанской Кулебяки", посмотреть - упала?
   Кулебяка, наклонившись еще немного но упрямо стояла, вызвав этим гул невольного уважения. Зато в контрасте с великаном выпечки ребята увидели меня с чаем и пирожком-семечкой. Уж не знаю что их больше зацепило отведенные ли мизинцы или мимика Тошки который увидев ЭТО мелко затрясся в тихой радости со всхлипами. А может они и еще чего углядели, но что тут началось... От хохота разве, что стены не падали. Саша с Антоном давно уже все проглотили и ничто не мешало их веселью, а я опять не мог поесть - трудно кушать и смеяться. Так под смех мы и "выкатились" на свежий воздух.
   
  На улице к этому времени стало более оживленно. Даже в выходные есть рано встающие люди. В задумчивости стоят они на автобусных остановках. Каждый "убивает" время ожидания по своему: одни читают бульварную литературу или газеты, другие разглядывают маникюр, третьи развлекаются с мобильником. "Сотовый" телефон это не только звонки, но и книги, игры, фотографии и даже кино!!?
   Парень стоял немного в стороне от остановки, под хорошо нагруженной снегом липой и увлеченно читал что-то на экране своего телефона. Периодически он поглядывал - не идет ли его транспорт. Парень и окружающая снежная сказка были достойны помещения на холст художника.  Один шнурок у него развязался и намокнув от снега заледенел параллельно подошве рыжего ботинка. Переминаясь, молодой человек поднимал эту ногу, и шнурок смешно оттопыривался в бок, как скоба, примотанная к ботинку. Он был стильно одет, и подобная небрежность добавляла определенного шарма.
   Рядом с нами стояла девушка с пушистыми черными волосами выбивщимися из под вязанной, белой шапочки. Она с интересом наблюдала за парнем и, кажется, готова была улыбнуться. Автобуса не было уже давно, мы чтобы согреться стали толкаться плечами, бегать друг за другом, наступать на ноги, и кидаться снежками. Сумки не мешали, кучей брошенные на лавку ждали хозяев. Увидев автобус, мы заспешили к поклаже. Последний снежок, неловко брошенный Сашей, улетел слишком высоко, прямо в тяжелые от снега ветки липы.
  - Ох! - в испуге замерла Саша.
  - Ах! - возглас белой шапочки.
  - О-ох!!! - донеслось из белого облака, возникшего там где только что стоял парень.
   Дальнейшего мы не видели - схватив сумки вносили Сашу за руки в автобус и теперь можем только догадываться.  Наверное молодой человек дернулся от неножиданности, оступился или поскользнулся после чего наступил на свой же шнурок и упал. Мы только услышали звонкий, молодой, женский смех.
   Автобус ждал. Через окна было видно, как девушка наклонилась, подала руку парню, что-то сказала. Слышно было как они засмеялись и поднялись в заднюю дверь. Когда мы сходили пара беседовала уединившись в углу . Сашка мне подмигнула и заулыбалась, Тошка поддержал, а мне стало тепло и... хорошо мне стало! Очень! Очень хрошо и радостно!
   

 
***

    Началась новая «чехарда» с транспортом.
- Антон, мы, что, опять закусочную ищем?!
- Нет, я, кажется, автобус перепутал, выходим!
    Мы перешли через перекресток. К стоящим углом девятиэтажкам. Тут я понял, что больше не могу, что все выпитое давно дошло, что «льет» через край и вот-вот, может, случится позор.
- Ребята, подождите меня, больше не могу. Вы ведь, на вокзале, а, я, дурак…
- Можно за палатками спрятаться, - предложил Антон.
  Хорошо говорить «можно», «спрятаться», а когда палатки на углу двух длинных, жилых домов, прямо напротив арки их соединяющей, и народу – словно у цирка…
  За палатками тоже хорошо все просматривалось. Людей тоже было достаточно, однако я заметил, что кто-то уже успел испортить чистоту снега. «На перекрестке?!», - задумался я, - «Среди людей?!!!».
- Да лучше лопну! Не будет представления – никакого цирка! – выругался я в полголоса, и быстрым, почти семенящим шагом, пошел к арке между девятиэтажками.
   Во дворе было тихо. Девятиэтажные дома отличаются большой протяженностью. В этих еще не было балконов. С двух сторон на меня смотрели окна. Не ко времени пришла мысль: «словно соты ребром поставили… Пустые ветви тянулись в небо, безнадежно пытаясь помочь, закрыть от любопытных, возможно выглядывающих из-за штор», улыбнулся сравнению.
   Терпеть больше было невозможно. Лихорадочно сообразил – третья сторона! Там, сложенная из шестиметровых плит, высилась покрашенная белым бойлерная. Вот оно, за ней и спрячусь!
   За бойлерной оказалась школа. Дети сидя за партами, что-то писали.
- Если я их вижу, то и они меня! – сам с собой разговаривал я и не замечал, что разговариваю вслух.
- Да уж, дети… цветы жизни, - простонал я.
- А если сбоку, за густым кустарником скрывающим школу  и повернуться к ней спиной на всякий случай, а то, что из дома будет видно – да плевать на это уже!
  Счастливый пришедшему решению, подбежал к бойлерной, скинул тяжелую сумку с плеча, расстегнулся, расслабился… 
- Бип! – коротко и громко прозвучало где-то рядом.
   Оглянулся. Никого. Настроился заново.
- Би-и-ип!!! – возмущенно повторился сигнал. Я завертел головой во все стороны, как шестерней.
- Би-ип! Би-и-ип! – указывал хозяин автомобиля направление, на источник звука.
  Повернулся. Рядом со мной, в трех шагах, стоял жигуленок.  Присмотрелся сквозь тонированные стекла – машина была битком набита людьми. Хозяин  в диком возмущении продолжал сигналить, сзывая народ.
  Лицо обдало жаром. Я охнул. Подхватил сумку в другую руку, словно остановился передохнуть и, как ни в чем небывало пошел – подальше от жигулей. Пришлось обходить весь длинный дом. Меня душил смех. Я представил, с какой походкой я подойду к ребятам, и что скажу.
- Ну, как? – проявил заботу Тошка, - можно поздравить?
- Что так долго? - удивилась Саша.
Я расхохотался и, зажимаясь, как мог рассказал. На мое удивление ребята историю восприняли серьезно.
- Это плохо - проблема-то осталась!  Что же теперь делать? – озаботился Антон.
- А ничего! Поехали, может, что по дороге увидим! – успокоил я.
    Мы сели на автобус, пересели на трамвай, сошли у кирпичного пятиэтажного дома. В проеме арки, за внутренним двором виднелся угол промышленной зоны – кусок бетонного забора с колючей проволокой на верху.
- Это то, что нужно! – радостно воскликнул я, друзья обернулись.
- Я сейчас, подождите!
  Ответом были понимающие улыбки.  Я тоже виновато улыбнулся. Впрочем, через несколько часов у них были те же проблемы. Решили их весело и оригинально, а расскажут об этом ребята сами – это отдельная история. Скажу лишь, что именно тогда мы увидели замечательные ледовые скульптуры за забором городского парка.
  Арка дома с близи оказалась значительно выше, чем мне представлялось из окна трамвая. Бетонный забор упирался справа в КПП. Взяв левее я нашел нужное место – за деревом. Какое счастье я испытал! Но, даже здесь меня нашли:
- А дома, молодой человек, вы себя так же ведете? – голос был старческий интеллигентный. Мне стало невыносимо стыдно.
- Это так ужасно, что в городе так мало общественных туалетов, - повернувшись ответил я, - и разве позвонишь в дверь квартиры, спросишь об этом? А, вы бы, впустили?
- Я бы впустил. А, Вы, пробовали, постучать? Вот то-то и оно! – сказав это, дабы не вводить меня в дальнейшее смущение старик пошел к дому. За ним бежал белый, стриженный подо льва пудель.
  «А ведь такие люди и есть СОЛЬ ГОРОДА», - решил для себя я, - «было бы их только побольше, и жизнь другая была бы».
   На обратном пути, в поезде, я вспомнил, что за день мне встретилось множество, замечательных, отзывчивых людей, а значит, таким был и сам город. Среди всего пережитого в Свердловске, оставившего во мне след, есть главное – ГОРОД СТАЛ РОДНЫМ!!! 

6.
Крапивинский Особый Сказочный Корпус.


     Солнце освещало нашу дорогу. Каждой клеточкой ощущали радость жизни. Столько всего уже произошло и сколько еще впереди обещало время. Антон позвонил по мобильному телефону, что-то спрашивал, договаривался. Я стоял в стороне и впитывал, впитывал то невесомое, что нельзя поднять, но можно унести с собой. Если… если готов открыться этому. 
 - Антон, каков у нас теперь маршрут, какие планы? – спросил я, увидев, что он убирает телефон в карман пальто.
- Смотреть, слушать, осязать, и внимать, внимать, внимать! Вдохните поглубже, какой воздух – морозный, чистый! Не то, что в Москве! – Антон, раскинув руки,  потянулся. – Э-эх, в  «К.О.С.К.»  ребята, в «К.О.С.К.»!!!
   Я с удивлением посмотрел на друга:
- Ты мысли читаешь!
- Читаю. У тебя все на лице написано, как на бумаге - читай-нехочу! – рассмеялся Тошка.
- Мальчики, а мы не опоздаем?
- Надо торопиться, в одиннадцать начало!
- Адрес узнал?
- Да, остановка «Каменные палатки».
- Что, книжная ярмарка в палатках будет? И, почему каменные?
  Саша рассмеялась: «Поехали быстрей, увидим, там…»
 
  Трамвая долго не было. Мы замерзли. Пришел битком набитый, еле влезли. Ехали долго, показалось, через весь город. Сколько же было красивых домов, домишек, скверов. Порадовали названия улиц: Котовского, Щорса, Ленина, Чапаева… и много других. Все правильно – история! Фактов не выкинешь, а прочтут название кто-то, может и задумается – что это за время такое было!
- Скажите, пожалуйста, а «Каменные палатки» скоро будут? – спросил Тошка.
- Да вот, через остановку, уже!
   За окном проплывал пейзаж – склоны, поросшие корабельными соснами. Яркие охристо-оранжевые стволы оттеняла насыщенная зелень. Присыпанные снегом ветки  тяжело прогибались. Исчерченные трещинами скалы, тут и там проглядывали сквозь стволы морщинистым лицом природы.
   - Ох! – восторженно вырвалось у меня. В середине склона, между деревьями, хорошо видно было каменное сооружение – на приземистых, квадратных колоннах лежала великой тяжести каменная плита. Как «Стоунхендж» подумалось мне…
Когда увидел второе такое сооружение, что-то в мозгах перемкнуло, и достаточно громко спросил сидевшую у окна женщину:
-  Это и есть «Каменные палатки»?
- Да, - улыбнулись мне, и я увидел, как множество народу повернулось посмотреть на того, кто не знает такого элементарного.
- Их тоже Екатерина построила! – радостно воскликнул я. Гордый знанием, что город называют Екатеринбургом.
   В трамвае стало непривычно тихо. Казалось, даже в дальнем конце замолчали. Сдавленно-тихое, детское «Хи-хи» превратило затянувшееся молчание во взрыв хохота. Люди вытирали слезы смотрели друг на друга, на растерянный мой вид и все начиналось снова. Справа, подавив веселье, мне пояснили: «Каменные палатки» -природное образование…». Став пунцовым я вывалился из трамвая. В трамвае кто-то заново засмеялся, глядя как мы втроем выходим и за все цепляемся множеством сумок. Проем двери был достаточно узок, так еще и поручень его разделял пополам. Прозвенев трескучим сигналом, словно и ему смешно, трамвай пошел своим путем. Мы переглянулись и… ну, что тут сказать, конечно мы, тоже рассмеялись. А, что такого, мы тоже люди!
    
***

   Мы попросили подсказать прохожего, где нам найти книжную ярмарку.
- «К.О.С.К.», что ли? Так, вот он! – показал мужчина рукой.
   За рельсами и асфальтом дороги краснело наше, кирпичное, без окон, высотой в два этажа здание. Развернутое к нам красивым фасадом, с лепниной и рисунком, выложенным кирпичом, оно радовало глаз. Мы подошли ближе.
- Вот-те раз! Здание есть, фасад в наличии есть, входа нет?!!! – удивился Антон.
- Ну, да… «Казань брал, Суздаль брал, Шпака… не брал!» - подражая герою фильма загибал я пальцы – невольно увидел ассоциацию в Тошкиной интонации с перечислением.
- Скорее уж из другого фильма: «Ну, кто так строит, кто так строит?!», - парировал Антон.
   Повернув влево, обогнули угол здания.
- Мистика какая-то! – воскликнул, пораженный Антон. Я взволнованно хлебнул лишнюю порцию морозного воздуха. Горло обожгло.
- «К.О.С.К.» – Крапивинский Особый Сказочный Корпус, - засмеялась Саша.
- А где-то, может, есть еще Отдельный Крапивинский Особый Сказочный Корпус – состоящий из ребят, пограничников пространств! – пошутил Антон.
- Может, – поддержала Александра, серьезно и задумчиво, - и обязательно из ребят – они лучше чувствуют фальшь…
- Если и с третьей стороны не будет… учитывая, что с четвертой глухая стена жилого дома… - задумался Антон.
 Я уже сам почти верил в сказку – крапивинский корпус есть, а вход через сопредельные пространства!
- Ага, как в пространствах Великого Кристалла, - подтвердила Александра, - здесь только стены, а входят через двери в разных концах города и из других миров.
- Я, что вслух высказался, - удивился я.
- Ну да, задумался видно, - рассмеялся Антон, - Но что-то такое… дей… действительно есть.
  Я бы тоже заикаться начал. Завернув за угол, мы увидели… точнее, мы не увидели входа и здесь – сплошная кирпичная стена.
- Тон, Тим, вы понимаете, что происходит? – Саша заворожено смотрела на стену.
- Пройдемся вдоль стены, иногда случается оптический обман – сбоку не видно проема, - успокоил Антон.
  Навстречу шел обтрепанный мужичонка, в шапке-ушанке с торчащим набок ухом, в телогрейке и растоптанных валенках, он представлял собой типично книжный, советских времен, персонаж.
- Ты видел, откуда он появился? – повернулся к Саше Антон, получил отрицательный ответ.
- Как из-под земли вырос, - восхитился я, - к нам идет.
  Сказка жила, расширяя рамки привычного мира своими, непонятными нам, законами. С близи оказалось это не мужик – дед.
- Не подскажете где здесь вход? – взмолились мы.
- Да здесь и входите! – непонятно пояснил старик, немного наклонив голову и глядя на нас глубоко посаженным глазом. Вторым глазом он, верно, не видел из-за мутной роговицы.
- Здесь?!!! – удивились мы.
- Да, через десять метров, направо три шага, - пояснил дед, махнув рукой себе за спину.
- Спасибо!!! – поблагодарили мы.
- Такими словами указывают, где клад копать, - улыбнулась Саша.
 Через десять метров мы стояли перед широким проемом в стене.
- Вот и ответ! Края у стены не облицованные, ровные, и издали кажется, что стена сплошная, - подтвердил предположения Антон.
- Тон, но это тоже не может быть входом! – возразила Саша, кивая на помойные контейнера по бокам проема.
- Зато дверь в наличии есть! Даже две! – указывая на огромные, как в бомбоубежище двери, верно, такой же и толщины.
- И что, все входят и выходят здесь?!!! – удивилась Александра, - через «Авгиевы конюшни»? А как же… а почему мы не видим входящих, и выходящих?
- Почему не видим, а дед?  Деда ведь увидели! – рассмеялся я.
- Старик фигура мистическая! – назидательно парировал Антон. – Не верь глазам своим, ибо… в общем, лучше помоги створки отворить, они, наверное, пол тонны весят!
Мы подналегли на дверь, она поддалась – за ней был…

***
   Другой мир встретил нас за Дверью мощным гулом голосов. В огромном помещении, сравнимом с цирком или центральным рынком, оказался человеческий муравейник! Все пространство было заставлено книгами: на прилавках, столах, стульях, стенах, в руках… Если посмотреть сверху, все это напоминало детскую игру с кубиками и извилистой тропинкой, зигзагами идущей по сказочной карте страны. По трехмерной, пространственной  «карте» хаотически двигались фигурки живых «фишек»…
    Тропка была настолько узка, что пройти мог лишь один человек, а ведь этому человеку мешали люди просматривающие книги по  бокам тропинки. Если встречно идущие, незнакомые, парень и девушка пытались разминуться, начиналась забавная пантомима.
    Наша троица, заворожено глядела на происходящее, через приоткрытую Дверь. Сказка продолжалась. 
- Но как, как это возможно, чтоб столько народу внутри?!! Никто не входит и не выходит?!!! – вырвалось у меня.
- Что же ты хотел… мир Кристалла! Особые свойства пространства, законы сказки! – улыбнулась Саша, - пойдем!
- Посмотрим, увидим, поймем… - подытожил Антошка и с усилием потянул створку.
- А ведь ты, сейчас, закрыл портал! – почему-то грустно констатировал я.
- Ничего! Каждому открывается своя Дорога! -  легко сказала Саша, и я увидел в этом особый, глубокий смысл.

***

    Если находиться в шумном месте, то мозг очень быстро привыкает – «выключает» лишние звуки. Это свойство очень интересно, ведь слух при этом подстраивается слышать лишь объект внимания. При этом восприятие одностороннее – человек и весь мир, касающийся только его. Иногда себя на этом ловишь, стараешься переключить внимание, увидеть, услышать, осмыслить всю картину происходящего сразу. И тогда мир «взрывается» избытком информации:
- А Вы читали «Петушки»?
- Нет, Гариссон мне не нравится – нет глубины мысли, не заставляет задуматься… впрочем, первая «Стальная крыса» ничего, есть над чем посмеяться!
- Сегодня на нашей ярмарке будет встреча с известными писателями: Лауреатом премий …, написавшим …, состоящим…, автором известного исторического романа «Берег отдаленный» - Александром Борисовичем Керданом (это через громкоговоритель).
- Вы отдавили мне ногу!
- Простите, но вы уже огрели за это меня, сумочкой, по спине!
- Так зачем же, Вы, вернулись?!
- Сказать, что, я, наступил Вам на ногу случайно, а вы сделали мне больно специально!
- Не загораживайте витрину!
- Разрешите пройти?
- Молодой человек, шо вы стоите, як соляной столп, и запо… тьфу, затор организовали в проходе! И книги не смотрите и пройти мешаете! Вы зачем здесь? -(Это мне.).
- И я говорю: «Не загораживайте витрину!»
- Кончайте ругаться, дайте пройти, сейчас из туалета встречная очередь пойдет – вообще встанем.
- Да кто же придумал такие узкие проходы! Да еще единственную  дорогу мимо туалета проложил! Ну, вот, так я и думал, опоздали! Машенька потерпи немного, прижмись к лотку, давай сказочку тебе посмотрим!
- Ты это уже пятнадцать минут говоришь!!! – (возмущенным детским голосом).
- Бедная девочка (укоризненный взгляд на непутевого отца). Люди, дайте пройти, ребенок в ту… на свежий воздух просится!
   Внушительная женщина двинулась вперед. Если Вы видели, как ледокол наползает, подминает  под себя, и ломает льдины, то сможете представить, как это происходило. 
   На плечо легла рука. Обернулся. Это был Антон.
- Что, потерялся?
- Задумался, - ответил я, объяснять было долго.
- Представляешь, а про выступление Владислава Петровича никто не слышал и где оно будет, подсказать не смогли!
- Он, наверное, с другим писателем вместе выступать будет - про Кердана уже говорили. 
  Так и получилось, через пять минут прозвучало объявление, что Александр Борисович Кердан и Владислав Петрович Крапивин будут выступать в красном зале, со специально оборудованной сцены. Название зала я уловил лишь после повторно услышанного объявления – и это было естественно, настолько длинно было перечисление наград и премий, заслуженных авторами. А пока я спросил:    
- Где Саша?
- Книжки и украшения разглядывает. Здесь этого добра… Пойдем к ней!
    По пути увидел замечательный «Алтайский бальзам» на таежных травах и экстракте оленьих рогов. «Надо же без спирта!» - мысленно удивился я.
– Вкусный и полезный, - убеждал старичок с окладистой седой бородой. – Берите это сироп на травах.
  Я взял. Решил, что будет напоминанием о городе. Положил в сумку, повернулся, рядом стояла Саша, показывала Антону брошь и  бусы. Тут нас и застало объявление по громкоговорителю. Спросили направление, двинулись. Указанная тропка проходила мимо туалета. С одной стороны ее зажимала колонна с продавцом, книжным товаром на лотках и покупателями. Другую сторону тропки представляла стена с  дверями туалета и, соответственно двумя разнополыми очередями, вытянувшимися вдоль стены. Народу на ярмарке, как в муравейнике, а туалет в одном месте и желающих туда попасть и оттуда выйти много. Люди решали проблему, выстраиваясь в очередь по одному. Пропуская встречную колонну, торопились проскочить мимо дверей туалета, там накапливалась толпа желающих вернуться в зал.
- Пробка «организована» со знанием дела, - повернувшись к Антону, восхитился я.
- Да – а, как же они так… Через это «месиво» еще куча народу должна к писателям протолкаться.
- Хоть бы дополнительный проход проложили. Представляешь, сделал вывод, что в городе непродуманно с общественными туалетами, -  неловко пошутил я. Шутка оказалась почти правдой – позже, когда понадобилось, в центре города, мы действительно обнаружили несколько закрытых.
- Просто нельзя было разрешать торговлю у прохода, - констатировала Саша, я оглянулся, оценил и согласился.
    Пробились через затор, прошли по коридору между покрашенной в бежевые тона стеной и высокой фанерной ширмой, что-то загораживавшей слева. За ширмой открылся достаточно большой зал. Две трети занимали рядами поставленные, голубые скамейки без спинок. Они ступенчато спускались к импровизированной сцене, состоявшей из бордового занавеса на дальнем фоне, и двух столов составленных вместе и накрытых скатертью из синего атласа. Два стула со спинками ожидали писателей. Прошли в зал. Народу пока пришло около десяти человек, и мы расположились в первом ряду, слева.  Антон достал общий подарок – КИНовский коньяк. Придирчиво осмотрев коробку с пятью звездами, протянул мне, спросив:
- Как считаешь, пойдет?!
- Вполне! Емкость большая, коньяк хороший!
- Саша, настрой гитару, вдруг понадобится, - попросил Антон.
- Вы собираетесь петь со сцены?!!! – удивился я.
- А что такого? Это сделает встречу более интересной, а значит это необходимо Владиславу Петровичу. Ты бы тоже что-нибудь спел! У тебя ведь есть песни на крапивинские стихи, - сказала Саша, тихо перебирая струны и подтягивая колки.
- Есть. Но песни, обычные. Сами, как-то, сложились. Когда повести читал, они зазвучали в голове.
- Все песни обычные – необычны ощущения у слушающих от некоторых песен.
- Но… хорошо, наверное, это веление Дороги!
- Именно - Дороги! – сказала Саша, по голосу было слышно, что ей весело.
   Объявили о встрече писателей. Потом приглашали на встречу каждые пять минут. Народ быстро заполнял зал, скоро мы порадовались, что заняли места в числе первых. Наконец свет на сцене стал ярче. Вышла девушка в синем платье – ведущая.
- Добрый день. Дорогие гости, - тепло приветствовала она.
(продолжение последует, если интересно)