Тёмные дни

                МАСТЕР СНОВИДЕНИЙ.

                Тёмные дни.

Это бессонница. Не знаю сколько времени. Погасли даже фонари на улице. Может скоро рассвет, мои глаза всё время раскрываются. То состояние, в котором я нахожусь, можно назвать одним понятным только для меня словом «Karobio».
Жарко. Я постоянно ворочаюсь, рву зубами одеяло, глухо рычу. Меня терзают мысли и мрачные видения. Они как живые стоят вокруг, и я никак не могу от них избавится. И меня каждый раз передёргивает от мысли, что это было; с ними и со мной, именно так, а не иначе. Обстоятельства?! Нет! Жалкая человеческая глупость. Какие люди меня окружают!? В каком мире я живу!? Неужели не осталось ни одного неиспорченного человека? Перед глазами мрак. В душе отвращение. Как бы хотел я вновь стать тем огненным зверем. Я разорвал бы все мысли и воспоминания, всё мерзкое прошлое. Я хочу забыть и успокоиться. Но упорно лезет в голову мысль: неужели это приятно – осознавать, что тебя ненавидят? Зачем она пришла? Чего она хотела? Удовлетворения? Так ли я её обидел, чтобы заслужить за то мести? Так ли сильна была её обида, чтобы пасть до такой низости?
Был день, когда я насмелился подойти к той, которую видел давно. Она стоит передо мной в образе хрупкого белого цветка. Я боялся брать его в руки, чтобы не помять лепестки и не стряхнуть пыльцу с её ароматами. И уж слишком всё было идеально, как вдруг на ветку нашего дерева села ворона. И она заговорила человеческим голосом.
- Новая?
- Старая, - невозмутимо отвечал я, глядя на мороженое, что держал в руках, - такие ещё в советские времена продавали.
- Чё ты юзишь, как уж на сковородке? – она вдруг показала острые зубы. – Ты знаешь, про чё  я говорю.
Белый цветок на моих глазах желтеет. Ворона машет крыльями, и от её ветра один за другим опадают лепестки.
- Мы могли бы поговорить в другом месте. Ты не находишь, что….
- А я вообще не с тобой собиралась говорить! – перебила она меня, потом вдруг взлетела и уселась на самом цветке. Её стебель едва не переломился… – Хочу тебе сказать, ты у него не первая и не последняя.
Я захотел разорвать эту наглую птицу и крикнуть: «Ты-то кто такая? Тебя и быть-то не было!» Я уже схватил её, но она с когтями вцепилась в цветок. Как мне хотелось её задушить!
- Ты меня ревнуешь? – тихо спросил я, высвобождая её жертву.
- Тебя?! – ворона готова была каркнуть от смеха.
- Но скажи мне к чему?
- Не ревную!.. Ты слишком высокого о себе мнения… – она недовольно каркала, вырываясь из моих рук.
- Я проводил тебя домой. Грешен. Думал, что отправлять тебя одну в два часа ночи – не по-джентельменски.
- Да были и без тебя джентльмены. – Я медленно душил её. Она трепыхалась и всячески пыталась вырваться, за что я давил всё сильнее.
- Значит выбор на меня пал? Чёрт! Опять грешен. А что же всё-таки ещё?
- Тебе вкратце или в деталях изложить?
Ворона больно цапнула меня за палец, и я собирался ответить ей ещё больней. Внезапно цветок оторвался от земли и полетел, будто бы на ветру.
- Извините, мне пора.
Я бросил ворону, метнулся вслед за цветком.
- Прости, так не должно было быть…
- За что?..
Она оставила лепесток в моей руке и исчезла. Я оглядывался вокруг, не находя её нигде. В это время ворона обернулась сизым голубем. Но она не изменилась по сути. Испытывая её, я спросил:
- А ты хотела бы, чтобы всё было по-другому?
- А ты так за всеми гоняешься? – с виду голубь, но голос у неё оставался такой же вороний. – Знала бы я какой ты…
Вместо концовки она хотела демонстративно улететь. Но я поймал её за хвост.
- Ну, продолжай! Ели бы ты знала… Что от тебя зависит?
- Ничего! Это мы; всегда… от чего-то…
Она вырвалась и улетела. Я остался шокированный глупостью её слов. Может она хотела съязвить, но сама не поняла, как обличила свою сущность.
- Не я это сказал… дура!

- Дура, - тихо повторил я вслух и откинулся на спину.
Чем же я впал в её немилость? Зачем она это сделала? Просто выплеснуть что внутри? Что же она чувствовала? Ревность? Не за что. Не было ничего! Она сама отрицает, да и я… не высокого о себе мнения. Что было? За что ревновать?
Однокурсница. С ней тоже в гляделки играли. Как-то решил подкатить. Мы тихо и мирно болтали на вечеринке. Остальные друзья искусственно оставили нас наедине. Детские игры. Когда пришло время, я отважился проводить её до дома. И может быть я обманулся, переоценил ситуацию, когда держал её за руки и, глядя прямо в глаза, спросил:
- Позволишь, я тебя поцелую?
Она криво улыбнулась, отвела взгляд в сторону и ответила просто:
- Я лучше пойду.
И ушла. А я остался один, как идиот. И долго ещё стоял перед подъездом. И был тогда счастлив от этого одиночества… А сейчас меня коробит.
На следующий день, когда я открыл рот, чтобы сказать «Привет», она отвернулась. Брр… Я всё-таки сказал. И она ответила. Но никаких поцелуев в перспективе больше не стояло. По опыту прошлых лет можно было сказать, всё кончено. Сам говорил это холодное «привет» излишне пылким девушкам. Две гордые птицы. Мы вроде бы поняли друг-друга, как мне казалось. На самом деле… Я просчитался в тонкостях женской логики. Она хотела, чтобы я за ней побегал.
- Да пошла ты в…!
Чуть не сказал куда. Не люблю я её.
Да что она одна? Последнее время я вообще всех девчонок разлюбил. Через  неделю после того казуса был ещё один случай. Сижу, скучаю у барной стойки. И подсаживается вдруг одна дамочка. Могла сесть поодаль, но села почему-то со мной. Могла отвернуться к бармену, но скользнула по всему мне оценивающим взглядом. Потом уставилась перед собой, включив приборы бокового зрения. А я думаю: спроста или неспроста? И поставил тогда на кон всё своё отношение к женскому полу – решил проверить. Заказал две стопки некой бодрящей жидкости и угостил её. Ответить она ничего не успела. Только улыбнулась… Мило так и виновато. А сзади вырос какой-то снеговик, перевесил через моё плечо нос морковкой, и по этой морковке я его узнал.
- А, Диман! Здорово, Диман… Серёга, налей ещё одну.
Бармен поставил ещё стопку. А я продолжал:
- Вовремя ты, однако! Я у тебя тут чуть подругу не отбил.
…Не помню, что ответил мне снеговик. Они ушли. А я потом осушил сам все три стопки. Назюзился. Смотрел на один из пустых стаканов и поглощал его своей ненавистью. Долго смотрел, проклиная всех баб, с которыми имел дело. Думал, разобью этот стакан нафиг. И вдруг увидел его в руке бармена…
- Оставь!!!

Тихо кругом. Только я не сплю. Смотрю сквозь мрак и вижу в дверном проёме привидение. Оно бесшумно приближается ко мне. Это моя сестрёнка. Пришла пожелать мне спокойной ночи.
- Чё? – спрашиваю я.
- Чё рычишь на весь дом? – переспрашивает она.
- Сны кошмарные одолевают.
- Надоел уже орать.
Она думала получить ответ, но не дождалась.
- Сходи водички попей.
- Попей за меня…
Она постояла ещё чуть-чуть и ушла обратно. Я остался со своими призраками воспоминаний. А мысли все такие мрачные! Где же ты, чистое, светлое, красивое? Как мне найти тебя? Почему я вижу только чёрное? Ведь сестричка зашла сейчас справится о моём самочувствии. А я сам сдерживался от того, чтобы не наорать ещё и на неё. Она хотела успокоить,  но только разозлила меня ещё больше. Ключевая фраза: «Надоел орать» - вот всё, что побудило её придти.
- Ещё одна овца…
Может быть, это всего лишь чувства? И ярость, что переполняет меня – всё это тленно. «И это пройдёт», – казалось бы… Но есть показатель более надёжный, чем чувства человека – отношения. Далеко ходить не надо. Просто взглянем, что творится в нашей семье. Объективно так: здесь всё как в сказке. На отце лежит страшное заклятье: его точит болезнь. Последние лет пять он почти не выходит из дома. Целыми днями лежит в своей комнате. Ни с кем не разговаривает. Мама для меня - как мачеха. Её дочка – её, а я как приёмный сын. Нет ни дня без ссор, без стычек. Недоразумений, не по моей вине не бывает. Они подкалывают над моей умностью и правильностью. Пренебрегая иногда именем, они так и зовут меня: «умный»…
И нельзя сказать, что я их ненавижу. Заповедь в Библии не даёт на это права. Все ссоры я стараюсь разрешить, часто уступаю. Хотя… Если быть честным, действительно ненавижу. Это факт. И близок день, когда при очередном наезде я просто буду их посылать.
…С ума сойти! Родная семья! Где я должен находить любовь и понимание… как же я вырос здесь? Ведь это всё было в детстве! Куда же это ушло, почему я потерял всё это? Я один. Нет на свете ни одного человека, которому можно открыть душу, с кем легко и спокойно.

Была…
Из живых людей, с которыми имел дело, помню только одну, ради которой пожертвовал бы всем. Но её не вернуть. Мы успели поговорить только четыре раза. Последний, самый короткий – прощальный.
Имени она так и не сказала. Скрывала от меня всё, была просто соткана из тайны. Никакой прямоты. Всё было так тонко и так красиво! Я обожал эти беседы. Я обожал её. Я рисовал образ, построенный на нечетких описаниях. Я хотел видеть её!
Она не хотела. Она сказала, что мне от неё нужно то, что нужно и всем особям мужского пола (удивительно!)... На что я доказал её девчоноческую сущность «как у всех»: грациозное виляние хвостом… Она бросила трубку.
С чего бы это вешать на меня такие абсурдные обвинения? Между тем, что нужно особям… Между тем, как это выглядит и светлым искренним, такая пропасть!!! Великая человеческая глупость: никого не обходит стороной… Да я и сам. Я сам! Какой же я…
- … Идиот!!!
Отвечать идиотством на глупость - это!..  Это ниже, чем детскость. Мне нет оправдания перед самим собой! А это извинение… Как это всё лживо! Просить прощения, зная, что не будешь прощён; не от сердца, а из долга – какая же это  фальшивка.
Эта картина до сих пор перед моими глазами. Я и она. Стена, которая ещё не между нами. Но она стоит ко мне спиной. Она ждёт, что я скажу. И я слышу свой неуверенный голос.
- Если я сказал не подумав, сочти меня за глупейшего и не принимай это всерьез. Если же думал, то буду ещё глупее... Но я отказываюсь от своих слов. Ты не такая.
Она выслушала меня до конца и голосом совершенно безжизненным отвечала:
- Если ты всегда говоришь не думая, то и прощение просишь лишь из формальности… Но ты был прав, как ни странно. И именно из-за этого я не знаю, о чём ещё нам с тобой говорить.
Нет, я не кинулся к ней, не стал убеждать её в том, что расходиться рано. Ничего не сказал. Мне нечего было сказать. И она сделала этот шаг – повесила трубку – и скрылась за стеной. Только тогда я проснулся, бросился к голой стене и заорал, как приговорённый, умоляющий палача о помиловании. Но за этой стеной только я. А мне через неё не пройти, не перепрыгнуть. И мой крик похож на звериный. Слова не понятны мне самому. На коже появляются чёрные язвы, которые расползаются по всему телу. Боже, какой я чёрный!
… «Ты был прав, как ни странно. И именно из-за этого»…
Тьфу, дерьмо! Быть мне тыщу раз неправым, чем правым вот так вот ещё хоть раз! Сколько же можно натыкаться на одни и те же грабли?! Как я устал… Я чувствую как крошатся мои зубы: без боли, но этого не менее прискорбно… Это в корень меняется моё мировоззрение, и я прихожу к мерзкому для себя выводу: нет правильных решений, есть оптимальные.
Теперь я не только прокаженный, но и беззубый. А та часть земли, которая находится по эту сторону от стены, – Город мёртвых. Здешние обитатели потеряли способность умирать и порождать новое. Время остановилось. Они слоняются из угла в угол, постепенно разваливаются, осыпаются, оголяя свои кости. И первое время меня удивляет, почему они проходят мимо. Ведь во мне ещё есть кровь. Они не видят. Они ни с кем не общаются.

… Как и мои товарищи студенты. Сговорились не ходить на занятия к одному мерзкому преподавателю. Он сам-то со своим предметом и есть никто, а требования у него с домашними заданиями прям заоблачные. И вот семинар. Никто не готов. Кто готов, солидарен с большинством. Решили про него просто забыть. Как в старые добрые времена – с уроков в кинотеатр… или по домам. В общем, кто куда. Но меня эта новость обходит стороной. Я один, как Чучело, пришёл. Полчаса мы друг-другу глазки строили – остальных ждали. Может специально, может действительно не понимал ситуации, только потом он напрямую спросил: «Ты-то чего пришёл? Самый умный что ли?»
Противный старый козёл! Велел ещё, чтобы остальным я передал список с названиями рефератов… Это задание уже к следующему семинару. А первый товарищ, которого я встретил и обрисовал ситуацию, вылупил глаза и спросил: «А нафига ты вообще к нему припёрся-то?» Так дальше и пошло. То, что я не как все, оказалось главной новостью. На листок с рефератами смотрели с недоумением. Потом начали догонять, что это уже не три задачки по физике. Стали ужасаться ещё больше.
Это надо же, как влетели! И все из-за… Да из-за меня! Не из-за них, что поленились прийти, только из-за меня, потому что пришел.
- В общем так, - сказал я после минутного замешательства аудитории, - Вы меня не видели, я вас не видел. И этого листка здесь нет и не было. Отсутствующим передайте.
- И че мы ему скажем? Что…
- А че я ему говорил?! То же самое.
- Ну ты ж сам пришел! Кто тебе виноват, что ты такой чудак?
- Пошел ты на ..!!!

Черный-черный полузверь-получеловек лупит кулаками по незримой стене. Ее как бы и нет, но он заперт. Это песнь плача и ярости. Но его здесь никто не услышит. Никто не найдет. Никто не выпустит. И каждую секунду он осознает, что оставаться здесь не может. И он продолжает бить стену, раздирает свою грудь. Ярость и боль еще позволяет ему не сойти с ума от скуки.
А я еще не сплю. Ярость прожигает меня изнутри. Я сам исчесал себе грудь в кровь и не могу справиться с этим чувством. В комнате темно и тихо, но как только я закрываю глаза, призраки прошлого появляются снова и не дают мне заснуть. Вот вновь зашла сестра, тяжело вздохнула и молча вышла. Потом кто-то засмеялся. Могу поклясться, что слышал по-настоящему! Снова голоса. «Спит?» «Спит!» Один за другим в комнату входили однокурсники, окружали мою кровать, склонялись надо мной. И шептались: «А чего он спит-то?» «Васнецов, давай иди решай».
Это наглость!
- А ну вон отсюда!!!
…Как было бы кстати поймать одного из них и набить морду! Но это всего лишь глюки. Они исчезли, как только я открыл глаза и вскочил с постели.
- Оставьте меня, твари, - прохрипел я.

Я стоял во дворе в трусах и тапочках, неспеша потягивал сигарету, сквозь сухие ветви яблони с надеждой смотрел на небо. Звёзд не видно. Даже холод осенней ночи не потушил огня внутри меня. Только кожу обжег. А пожар души всё пылал. Только не чистым и светлым… И надышаться вдоволь не получилось – легкие мелковаты. Проклятый забор!!! Я готов был разбить его вдребезги! Но когда доска хрустнула, мне стало даже жалко его. Воспользовавшись минутным успокоением, я вновь отправился спать. А чтобы сон был поглубже, раскрыл еще окно.
От видений невозможно избавиться. Пока глаза закрыты, они повсюду окружают меня. Но я не смотрю на людей, не поддаюсь на их провокации. Просто иду вперед. И много их окружает меня, много дорог простирается впереди. А по какой из них идти я не знаю. Все то, что нужно искать, к чему стремиться, давно потеряно. На что была бы похожа новая встреча с рыжей красавицей? Я останавливаюсь и вспоминаю ее лицо: очертания, губы, волосы. Что она скажет? Ничего. Образ насильно созданный моим сознанием не может ни говорить, ни двигаться. Как низкосортная голограмма, она медленно растворяется в воздухе, и я не препятствую ей.
- Знала бы я, какой ты…
А-а-а!!! Не смей осквернять! Не ее словами! Только не ты! Пусть я не такой... Я уйду. Нет больше сил оставаться в этом мире. Не осталось уже никого, кого я хотел бы видеть, ничего, что держит меня здесь. И если раньше искал, то сейчас я хочу лишь остаться один, убежать, спрятаться. Здесь нельзя оставаться. Этот мир проклят, он убивает меня. Я ненавижу этот мир.

Темные переулки сменяются светлым открытым небом. Падает снег. Прохладные белые хлопья застилают глаза. Ноги утопают в сугробах. Полуслепой, не разбирая дороги, я пролетаю через дворы, прыгаю через заборы. Раза два уронил что-то… или кого-то. Люди смотрят мне вслед, и я не знаю, что у них на уме. Просто ли они удивляются или отправляются бежать за мной? Чего им надо? Потом забегаю в какой-то просторный сарай. Открываю погребную яму. Скрываюсь. Там между сундуками виднеется проход в другую комнату. Там еще один погреб. Да! Ниже! Глубже! Чтобы никто меня не нашел! Под конец остается совсем узкая щель, заваленная глыбами льда. Уже когтями я прокладываю себе путь. Вдруг застреваю. Ни вперед, ни назад не сдвинуться. Но это меня не пугает. Здесь уже никто меня не найдет. Никто не потревожит. По телу пробежал ветерок. На утомленный разум опускается сон…
Боль в горле. Сначала нежная, потом ноющая. Я открываю глаза и вижу серые лица, склонившиеся надо мной. Полуразваленные тела с давно увядшим цветом жизни. Они пьют мою кровь!
- Уйди от меня!!!
Жалкие трухлявые мертвецы. У них даже не было сил удержать меня. Но он вновь тянет ко мне руки. И будто бы с мольбой… Крови! Он думает, что еще один глоток что-то изменит, как-то скрасит его существование. Да, на мгновенье. А после и я стану таким как они. Я уже сейчас почти такой же.
- Нет!!!
Мой удар проходит насквозь. И прах превращается в пепел. Есть еще сила! Кровь еще течет. Огненный зверь не дремлет и просится наружу. Я кидаюсь на мертвецов, вдребезги раскалываю их черепа, с корнем рву из суставов кости. Ярость переполняет меня. Я ищу край, чтобы дать ей волю. Но пламя ненависти не растекается по всему телу, а комком сжимается в груди, я вижу свое черное сердце, пронизанное плотной паутиной нервов. Но чувства не перерастают в огонь. Я вижу черные клубы дыма, выходящего из меня. Но это не огонь! Жалкий дым… Моя ярость слабеет. Нет больше сил сражаться. Я падаю на колени. И они вновь обступают меня. И…
Нет, уже не ярость. Отчаяние сковывает меня. Протяжный стон проносится по всему Городу мертвых. Это мои слезы. Я лежу на своей кровати и плачу, как ребенок, несдержанно, со всхлипами.
Как я устал.

Тихий шорох пробивается сквозь пелену сна. Осенний дождь. Проснуться воскресным утром от того, что капли бьют по карнизу, послушать и уснуть под тот же бой – это блаженство. Но шорох капель не за окном. Он совсем рядом. Он и на мне. Будто кто-то вот так шутя поливает меня из шланга. Только дождь теплый. Ложе хоть и без подушки, но удобно. И как ни крути, но сон был сладок. Настолько, что и сейчас не хочется открывать глаз.
Нарастал иной шум. Достиг своего апогея и так же стих. В лицо дунул ветерок и обсыпал меня противными холодными капельками. Боже, да я на дороге! Подвинуться бы, а то задавят.
Пусть! Чего мне терять?
Нет, неудобно как-то. Вдруг остановятся, начнут приставать с тупыми вопросами, а я лежу тут под дождем посреди дороги, да ещё как дурак голый.
Ладно, отойти надо.
Я открываю глаза и пытаюсь оглядеться. Прямая и узкая дорога скрывается тьмой и кажется бесконечной. По одну ее сторону почти у горизонта виднеются огни ближайшего селения; по другую – ничего. И меня вдруг охватывает волнение, будто сейчас от меня зависит важный выбор. Но выбор прост: я не хочу видеть людей.
С первыми движениями ко мне стали возвращаться задремавшие чувства. Я вдруг понял, что продрог насквозь. Сейчас бы спрятаться где, погреться. А пока, обняв плечи холодными руками, я спустился с дороги и пошел через кусты. Отмороженное тело ко всему прочему было чувствительно к жестким колючим веткам. Босые ноги проваливались в рыхлую землю. Я шел весь грязный, как леший, не разбирая дороги. В плотных зарослях кустов и деревьев дождь вроде как закончился, но всякое прикосновение к влажным листьям напоминало о холоде.
И все-таки… Жаждущий сна и отмороженный, я был гораздо счастливее того, кого оставил там. По ту сторону стены не было жизни. Там не было покоя. А здесь еще зеленеет трава, дождь пройдет и встанет солнце. Пусть я брожу по этому лесу уже несколько дней, а может и месяцев… Тому, кто обрел покой, не страшна непогода. Я ни за что не вернусь обратно.

А время летит быстро. Я привык к одиночеству, заметно одичал. Прошлое для меня стало далеким. Будто вся жизнь среди людей – мутный сон. Было ли это вообще? Был ли я таким, каким себя запомнил? А если это все сон, если я проснусь и увижу реальность?!! Нет, даже думать об этом страшно! Это не сон. Я здесь. Я ушел от людей и не ищу с ними встречи.
Я слышу их голоса. Все эти дни я копался в своем прошлом, представляя мир людей. Мне не понятны их речи. Вид чисто одетого человека был для меня столь же странным, каким был бы для него я – грязное нагое чучело. Но голоса эти ясные и отчетливые. Это не воспоминания, а разговор людей, находящиеся по близости.
- … Об этом не говорят вслух!
- А ты скажи.
- Если вслух, значит уже скажу.
- Ну, тогда… скажи шепотом.
Еще шаг, и я вижу впереди прекрасную пару. Девушка в синем платье и длинными черными волосами, уложенными необычным образом диадемой. Она сидела смиренно, но гордо. В мужской красоте я смыслю слабо, но юноша был подстать ей. Он не сводил с нее глаз, ожидал ответа. И во взгляде его была власть и сдержанность. Девушка некоторое время колебалась. Но в молчании ее читалось не неуверенность, а вежливость женского такта. Судя по всему, передо мной были персоны благородных кровей.
Она все-таки склонилась и сказала нечто, слышное только ему. Он серьезно подумал и ответил. Она улыбнулась, снова что-то прошептала. Так и продолжался их разговор. Но в один момент юноша вместо слов поцеловал ее в щеку. Девушка не ожидала ничего подобного и ответила испуганным взглядом. Оба встали. Он поймал ее руку, опасаясь, что она убежит. Нежно прижал руку к своему сердцу.
Сыграл и я свою роль в этой сцене. Будто в паршивом сериале бездарный режиссер вставил заезженный трюк. Почему именно в этот момент хрустнула ветка под моими ногами?!! Как мог я вмешаться?! Нельзя быть свидетелем подобных разговоров! На кону – их судьба. И может… О, Боже! Ну почему мне суждено быть проблемой для всех людей?! Да ну вас всех к черту!

Лес кончился. И прежде я услышал чье-то пение. Потом моему взору предстал великолепный пейзаж. Бардовые лучи солнца пробивались сквозь зеленые тучи. В жизни не видел ничего подобного. А вдоль горизонта обрыв – расщелина, похожая на русло широкой реки. У края его, удаляясь, шли девчонки. Навстречу им шла тройка ребят. И все делали вид, что не замечают друг-друга. Девчонки, вздернув носы, продолжали мурлыкать свою песню. Мальчишки, подавленные их количественным превосходством, с хмурыми лицами проходили мимо и даже не пытались передразнивать их.
И был у обрыва выступ, уходящий в небо. Туда и держали путь девочки. Собравшись вместе на краю, они поочередно доставали что-то из карманов, поворачивались к солнцу и дули на свои вытянутые ладони. Что-то блестело и переливалось в воздухе. А они смотрели на узоры, что показывало им солнце. Так в этом месте приветствовали рождение нового дня: «кормили» встающее солнце, задабривали судьбу.
На горизонте появился новый герой. На белом косматом коне во весь опор скакал светловолосый мальчишка. Девчонки продолжали делать вид, что ничего не замечают. Но ребята с радостным ликованием побежали к нему на встречу. Как не хотел останавливаться белый красавец-конь! Как продолжал он рвать землю копытом! Но юный всадник, которого почти не было видно за развивающейся гривой, ловко справился с ним. Без седла и без узды. Просто чудо какое-то! Мальчишки окружили своего любимца, гладили его могучую шею, пытались дотянуться до морды. И вели они со всадником свою беседу.
- Получится, думаешь? – доносилось до меня.
- Должно, - ответил мальчик, - со Светлой поляны прямо сюда… Видишь как он играет? Должно получиться.
Ребята расступились. Конь резко развернулся и сразу рванул галопом. Всадник крепче схватился за его гриву.
- Давай, покажи! – кричали ему вслед.
Он держал путь как раз туда, где стояли девчонки. И уже на самом выступе перед обрывом он закричал:
 - Уди!!!
Девчонки недовольно подвинулись. Мне это казалось безумством. Он собирался перескочить пропасть. Но ярый конь, набрав скорость, оттолкнувшись от земли, быстро стал понижаться, а потом и вовсе исчез. Никто не вскрикнул, не удивлялся, даже не посмотрел ему вслед. Никто… да как и я не верили в его гибель. Все ждали.
И он вылетел из расщелины! Так же стремительно. И белый конь распустил широкие крылья. Он вознесся до самого неба, и ярким сиянием своим затмил багровый рассвет. Тут уж все залюбовались им. Забыв про дары солнцу, девочки так и застыли с вытянутыми руками, с восхищением провожая полет пегаса. А он набрав высоту, вновь стал опускаться. И приближение его было столь стремительно, что девочки не успели отреагировать. Всем было понятно, что он собирался сделать. Они с визгом бросились врассыпную, но некоторых он застиг врасплох. Белый красавец пронесся над самыми их головами и вслед за собой оставил полосу радуги. На головы девчонок обрушился свежий поток разноцветных капелек. И мальчишки приветствовали это диким восторгом. Так удачно их друг насолил девчонкам. Те уже остановились, стали оглядываться, незлобно смеясь над теми, кому досталось больше всего.
- Ру-у-дин!!! – кричала одна из них. - Поймаю, убью!
Но пакостник мальчишка был уже далеко. И радужный след начинал уже рассеиваться в воздухе. Она растерянно взглянула на свое платье.
- Ну вот, вся теперь цветная, - чуть не сквозь слезы заметила девочка.
На самом деле она притворялась. Я сам видел, как на смешки подруг она отвечала едва заметной улыбкой. На самом деле!.. Как приятен был ей этот нестандартный знак внимания от Рудина!
Эх, счастливое беззаботное детство! Помнится, сам любил донимать девчонок. Возьмешь так, зацепишь чем-нибудь одну, а она гоняется за тобой. А ты так возьмешь, поддашься, будто невзначай. Она тебя догонит и ответит… не больно так. Эх!!! Как бы хотел я пойти с ними. Да куда мне… переростку. Я уже не то, чтобы пойти – показаться им на глаза даже не решился. У них своя компания.

И шел я дальше. И видел сад, в который забрел случайно. Здесь росли диковинные деревья, подобные комнатному фикусу. И посреди этих деревьев был стол, приготовленный будто бы к пиру, но еще не накрытый. И сидело за этим столом множество старцев. Не простых пенсионеров или пожилых людей, а именно старцев. Не было ни одного, кто показался бы мне моложе девяноста лет. И собраны они были вместе неспроста, а вроде как по случаю праздника. И беседовали они, как давно знакомые люди.
- Очень может быть! Очень может быть!
Что-то они обсуждали между собой и глухо смеялись. Я никогда не видел людей их возраста в таком количестве. Мне захотелось послушать, о чем они говорят. Я подошел поближе.
- А скажи-ка мне тогда, Никодим, - начал один из них, - если ты так несчастен, чему же ты радуешься?!
Все взоры обернулись к старцу, сидящему рядом со мной. Он поднял толстый морщинистый палец и тихим дрожащим голосом воскликнул:
- Лист… несчастен! Он желтеет… и падает.
Дух захватило от этих слов! Так глубоки и возвышенны показались они мне в этот момент. Видимо изголодался я по таким беседам за последние годы. И сейчас затаив дыхание, жадно прислушивался к тому, что он скажет дальше.
Старец Никодим, важно оглядев всех, продолжал мысль:
- Вкус жизни в том... что я поднимаюсь!.. Вот ты, Семён, посмотри: вся наша жизнь она такая. Я иду... и… поднимаюсь!.. Не по ровной дороге иду, а по горе. Понимаешь, Семён?
- Да-м.
- И все мы по ней идем! От самого нашего начала. И я был мальчишкой, и ты был…
- Все были. Что ж?
Среди старцев прокатились вялые смешки.
- И что ты видел перед собой? - продолжал Никодим. Вновь воцарилась тишина, и он отвечал сам на свой вопрос. - Гору ты видел!.. А ступил на неё, увидел леса и реки вокруг. Еще выше поднялся, увидел небо... Вот я на вершине стою теперь, и считаю звезды... Так скажи мне теперь, дорогой ты мой Семён, не достоин ли я радоваться сему?
И все старцы, сидящие за столом, сошлись в едином мнении и, склонив головы, отвечали ему:
- Достоин радости!!!
Но я промолчал. Может быть по своей молодости, горячности, при всей его правоте и точности описания мудрости лет я был глух и слеп к его словам. Может быть так и подобает, как только что ступившему на свой путь... Я был другого мнения:
- Скажи мне уважаемый, - начал я, - в чем моя радость, если путь мой лежит не по горе; если сам я подобен жертве, увлекаемой орлом в небо; если не вижу красоты неба, но ослеплен солнцем; если ранее вблизи видел все, что на земле, а сейчас на высоте надмения своего всё почитаю мелочным?.. Скажи мне, старец, что же сейчас?
Я ждал ответа. И вглядывался в лица старцев, ища среди них того, кто откроет мне истину. Но они молчали. И взоры были потуплены, подобно тому, как если бы они уснули. Но не в этом причина. Они попросту не хотели отвечать мне. Я был не достоин того. Видимо я сказал какую-то глупость, и единственное, что мне оставалось – тихо безмолвно удалиться.
Хотя… чего мне еще стоило ожидать, если в беседу мудрых людей я вмешиваюсь со столь дерзким вопросом? Не подобает мне еще спорить. Только слушать.

И опять я брел вперед, не разбирая дороги. И серебристые листья фикусовых деревьев казались мне серыми. И голубое небо было затянуто тусклой желто-зелёной пеленой. Как я понял, солнце еще не встало. И у меня был шанс увидеть рассвет, если поторопиться, если найти выход из фикусового сада. Только деревья не позволяли залезать на них: гнулись, как кисельные. Не увидел я ни солнца, ни выхода. Пришлось искать вслепую.
Я вспомнил, как нашел выход в прошлый раз: не глаза вывели меня, а уши. Может пение повториться вновь? Может повезет, и я еще раз увижу тот обрыв? И вот, шел я вперед с закрытыми глазами, напевал себе под нос те обрывки, что запомнил из песен девочек. И не было страха удариться о что-нибудь твердое. Такая вот простая виннипухова логика: если тебе страшно – обними врага, если потерялся – закрой глаза, и все будет хорошо!
Именно так и был найден путь. В один момент я услышал эхо своего голоса. Но, опять же: обрывки, невпопад, а под конец и голос, вроде как мой, оказался не моим. Я открыл глаза и вдали увидел группу людей. Это тоже было какое-то пышное празднование. Издали не было видно, что конкретно происходит, но я слышал песнь. Это было похоже на какой-то шаманский танец: быстрый темп и прихлопы через такт. В то же время нежные распевы женских голосов, будто бы пастух играл на флейте веселую песенку. Приглядевшись, я увидел суть действия. На поляне юноши и девушки, разодетые в белые наряды, водили своеобразный хоровод. В центре события были две фигуры. У неё и у него были завязаны глаза, и в толпе они пытались найти друг друга. Как беспомощные они продвигались вперед на ощупь, неуверенно ступали, ловили тех, кого не нужно. Окружающие подбадривали их песней, шутили и иногда пытались сбить: подставляли их рукам свои лица, имитировали их движения. Но разлученные обладали особым чутьем и быстро распознавали обманы. Они обходили симулянтов и продолжали искать.
Наконец, наступил самый волнующий момент. Они коснулись друг-друга. Все с большим вниманием наблюдали за происходящим, не забывая при этом про песню. А те замерли в нерешительности. Она дотянулась до его волос. Он поймал ее руку и притянул к своим губам. Потом обнял ее, и она положила голову на его плечо. И все присутствующие на поляне возликовали. Они нашли друг-друга! Они всегда будут вместе! Никто и ничто их не разлучит! И сейчас они стояли в объятиях, не выпуская друг-друга, все еще не веря своему счастью. Великая радость их наполнила всю поляну и дошла до меня. И возрадовался я вместе с ними, и понял, что этот мир прекрасен. Здесь было то, что я так долго искал. То, во что я перестал уже верить. И тогда воскликнул я в сердце своем:
- Я люблю этот мир!
В этот момент я был подобен Фаусту. Я был готов умереть!.. Но умереть здесь. С одним лишь желанием: чтобы мир этот имел вечную жизнь, и чтобы жизнь была подобна этому мгновению. Тогда вступил я вперед и возопил ко всем собравшимся на этой поляне:
- Позвольте мне остаться среди вас! Примите меня! Здесь мой дом. С вами мое сердце…
И все обернулись ко мне. И увидел я ужас на их лицах. Они закричали. Девицы с трепетом, парни с угрозами и поношениями. И сквозь ужас их они пытались не то предостеречь меня, не то запугать, не то уговорить…. Но я не мог разобрать их слов. Крики против меня были мне непонятны.
- Почему нет?..
Отчего столько ненависти ко мне? Чем я так ужасен?
И так же как страх и боль черного человека передается смотрящему, я вдруг почувствовал опустошение и холод до кончиков своих пальцев. То самое опустошение, с которым я шел по Городу мертвых.
- Почему нет? – повторил я. Но теперь в голосе звучало не непонимание, а жестокая обида. Великая скорбь. Недоумение. Почему?
И день стал мрачнее ночи. И яркое солнце высохло, как вечерняя звезда, не удержалось на небе и хотело скрыться от стыда за горизонтом… Тогда услышал я будто бы жужжание великого множества мух и увидел желтую пыль, принесенную ветрами со стороны падшего солнца. И крики негодования на миг сменились воплями ужаса. Лишь на миг. Потом яркий свет озарил поляну: всех людей и деревья насквозь. И после этого ничего я не видел, потому что всё было свет. И ничего  не слышал. Только чувствовал, как летит мое скованное тело, увлекаемое желтым светом.

Глаза раскрылись сами собой. Пелена сновидений сменилась серыми бликами. Я узнал старый комод, перевернутый вверх дном. Что-то заклинило в моей тяжелой голове, свисающей с кровати. Тело не слушалось. Оно, не успев проснуться, продолжало куда-то лететь. А я не мог ни встать, ни пошевелиться. Не смог даже закричать от неподдельного ужаса. Лишь тихо прошипел несколько раз, тщетно напрягая голосовые связки. И было похоже, что некто держит мои мозги руками и давит; не изо всех сил, но вполне достаточно, чтобы поиздеваться надо мной, над моей беспомощностью. Потом этот некто стал ослаблять хватку. И вновь от головы до пят стало оживать немо;е тело. Кричать уже не было надобности. Я мог и говорить и двигаться. Поднялся и сел на кровати и невидящим взглядом уставился в белое окно.
Какой чудный сон! Я видел мир, исполненный возвышенного и прекрасного, где нашел то, что так долго искал… Что же случилось? Чего запретного я захотел? Что такого сказал я, что даже солнце не удержалось на небе? Лишь пожелал остаться. В чём моё преступление? В одном лишь только том, что я не такой, как они? Они все светлые, голубых кровей, а я чёрный, я пришёл с другой стороны. Нет мне места ни с теми, ни с другими. Нигде. И правые и неправые считают, что я какой-то не такой! Да ну вас всех к чёрту! Это вы все какие-то одинаковые! Вы не такие!
Теперь когда;, кому; ещё я скажу, что люблю мир? Наверное уже никогда. Некому! И зачем я проснулся? Куда лучше гореть в вечном пламени падшего солнца. Оно жжет лишь тело. К нему можно привыкнуть. А мир реально убивает меня. Каждый миг пребывания в нем прожигает меня изнутри. Не возможно терпеть! Хоть вешайся!
Я проснулся с тем же, что было вчера. Мне и сегодня не идти в институт, не решать наболевших проблем, не заниматься привычными делами, потому что не избавился от старого. Сон уже не лечит. Меня по прежнему «колбасит» от нервного истощения. Конечно, не так явно. Но все же... Что делать? Чего вообще хотеть? Не знаю. В голове пусто, на душе мрачно. Сижу и смотрю в окно на белое небо.
В самом-то деле, пойти, что ли повеситься? Хотя, нет. Что-то как-то лень, с одной стороны. С другой появляется чувство отвращения к этой вдруг нахлынувшей слабости. До чего я пал! До каких мыслей! Пора взять себя в руки. Ведь способен же я отлепиться от этого проклятого окна с его бездушным осенним небом? Куда сложнее оторвать голову от подушки и бодрствовать целый день, не зная продолжения прерванного сна. То я делал не раз. И каждый день делал то, чего не хотел, но находил обязательным!!! Разве это не суть воля?! Оно и есть.
Рано мне помирать. Смерть имеет место тогда, когда цель исчерпала себя. А у меня она еще есть. Много целей. Много проблем. Надо лишь увидеть, как их решить. Если я чего-то не вижу сейчас, то это не значит, что этого нет вообще. А вокруг… нет не тьма – невыносимо яркий свет, сквозь который невозможно смотреть. Нет сил раскрыть веки. Ужасная боль! Не способен видеть. Не способен думать. Не способен чувствовать ничего, кроме этой боли.
К вечеру я, все-таки «открыл глаза», решился осуществить план, который составлял целый день. Надо было как-то начать решать проблемы. Нет, в институт даже не сунулся. Слаб еще. Но возомнил о себе большее!.. Дерзнул позвонить рыжей (определенно был не в себе). Зашел к старому приятелю. Поболтали о былом. Потом я попросил его набрать один номер. Он набрал и спросил некого Сашу таким обращением, как некогда спрашивал я. В ответ послышалось: «Если ты, козел, еще раз этот номер наберешь, я тебя вычислю, найду, рожу набью!..» И еще что-то. Так она орала в трубку, что моему приятелю не пришлось мне ничего пересказывать. Очень его удивила эта моя знакомая. Я разрешил ему перезвонить и послать ее. Он естественно отказался.
Наивный. Чего мне еще стоило ожидать? По голосу что ли её соскучился? Вот теперь у меня еще один повод для нервов. Даже не знаю, стоит ли обижаться на нее за это. Странный этот звонок для нее - не путь к примирению, а издевательство, неудачная шутка. Глупость, в конце концов!!! Так вот многие, наверное смотрят на меня и ничего кроме странностей и глупостей в моем поведении не видят. А я смотрю на них и так же вижу множество глупостей и бессмысленности с их стороны. И вроде взаимно. Только чувствую, одолевают они меня. Я-то один, а они все. Все говорят, что я не прав!!! Что для меня простое, для них – странное, что для меня правильное, для них – безумство. Ваша взяла, человеки, я не знаю, что есть правильное!
Ничего не знаю, ничего не вижу, ничего не хочу. Сейчас хочу лишь дойти до кровати, уронить тяжелую голову на подушку, а дальше… Дальше уже ничего. Даже сон не принесет ничего нового. И за чем и для чего иду, тоже не знаю. Ноги несут. Каждый шаг тяжело отдается в голове, раскатывается от края до края воспаленного мозга. Меня точит болезнь: целый день от самого пробуждения. Она и не проходила с того момента, как я открыл глаза. Но к ночи все усиливается.
Я иду осторожно и медленно, но где-то внутри вижу себя бегущим. Дорога ровная, а у меня всё извилины, да повороты. Я бегу не как человек, а как собака: на четырех лапах, когтями вгрызаясь в каменный пол, с одним лишь стремлением – вперед. Но скользкий пол не дает разогнаться. Меня заносит на каждом повороте, и чтобы не сбавлять темп, я запрыгиваю и продолжаю бежать по стенам. Поворотов все больше, и в каменном лабиринте стена и пол становятся для меня как одно. Я вижу перед собой прозрачную стену, без страха и сомнения прыгаю на нее и пробиваю. Это не тупик, это обман. Тяжело. Спотыкаюсь, но вскакиваю и бегу дальше. Встречаю новые преграды и не щадя себя пробиваю их. Боль и слабость умаляют моё тело сбавить темп. Но вдалеке мелькает чья-то тень, дразнит меня, и я в стремлении догнать ее продолжаю бежать вперед. Надо бежать быстрее!
Бабуля. Она идет прямо на меня, ни в право, ни в лево, не уступая и полшага. Даже не знаю, что делать. Твердой поступью и всем своим суровым видом, она показывает, что будет идти до конца. Приходится брать инициативу на себя. По общепринятым правилам правостороннего движения, я делаю полшага в нужную сторону. Больше не могу – упираюсь плечом в забор, но даю ей шанс сделать ее полшага и разойтись. Она идет прямо. Был бы я в здравом расположении духа, обошел бы с другой стороны, наступил бы на газон или в лужу, но избежал бы столкновения, сплюнул бы, да и пошел дальше! Но сейчас я не способен на резкие движения. Голова и так раскалывается. Я просто остановился. Отключился. Заснул. Только на мгновенье. Я ждал действий с ее стороны. И по примеру старших не пытался никаким образом уклониться от удара, стоял смирно, до последнего. И бабуля до последнего шла напролом. Лишь подойдя почти вплотную, она увидела перед собой преграду и вроде как повела плечи назад. Удар!!! Она все-таки сшибла меня с ног. Потом что-то прошипела в мой адрес и пошла дальше. Столкновение не было болезненным. Даже никак не отразилось на трещавшей голове. Даже пробудило меня ото сна! «Гос-споди!» - сказала она, и это слово эхом прокатилось в моем сознании раз десять.
- Да. Да, - размышлл я сам с собою. – Абсолютно верно! Я опять дурак! Стоило ли сомневаться?.. Только в чем?
 И рассудительная природа моего характера опять кидалась в поиски ошибок и правильности решений. Дурак в чем? В том, что пожилым людям надо всегда уступать. Особенно габаритным и отягощенным сумками – по причине их малой маневренной способности. Даже если мои маневренные способности ничуть не превышают их… Даже?!
- А ну вас всех нафиг!
          И будто поводок из стальной цепи оторвался от моей шеи. Как легко стало идти! И маленький подленький огонек загорелся в моей груди – я свободен: на все четыре стороны. 

На пороге дома, меня встретила сестра.
- Виталь, за водой сходи. Вода кончилась.
Ходить к колонке, отстоящей от нашего дома за пятьдесят метров, было моей прямой обязанностью. Железные ведра маме не под силу по причине здоровья, сестренке - по причине возраста. И я должен был пройти этот путь, несмотря на головную боль.
- Лучше сама сходи, - подумав, ответил я.
- Здрасте! А ты-то че?
- Я  не в состоянии.
- А я думаешь в состоянии?
Я был не прав. По старым стандартам сильно не прав. Короткими порывами меня мучила совесть. И новым занятным чувством для меня было бороться с этими порывами. Грудью прорывался вперед, шел на конфликт, ожидал бурю эмоций.  И каким же для меня удивлением было, когда в итоге за водой пошла сестра. А мама померила температуру, напоила каким-то отваром и отправила в постель.
Тяжелый неуклюжий пес продолжает свой путь. Я окончательно запутался в лабиринтах понятий и суждений. Суть правильного от меня далеко, но и неправильное - не ближе. Неизвестно куда двигаться: бегай по этим коридорам сколько хочешь. Не ошибешься, не заблудишься более, чем уже заблудился. Но он бежит, стремится вперед из последних сил, будто там за углом уже чует выход. Даже в бреду мои уставшие тяжелые мозги  пытаются вытянуть вперед мысль.
Есть ли он? Или его вовсе нет? Может быть, все как раз наоборот? Этот единый стандарт, по которому ориентируются люди, либо зыбок, и неуловим, как грань между сном и реальностью, либо все это ложь от начала до конца. Одного и того же человека некоторые находят приятным, другие отвратительным, третьи - умным или глупым. Так они смотрят друг на друга. Так рождаются отношения. Люди дружат, конфликтуют, враждуют. Но они находят общий язык! У них есть это нечто, присущее большинству, и тем у кого этого нет, говорят в лицо: «Ты какой-то не такой». И не говорят чего! Оно вездесуще, оно и невидимо. Это так называемое «Само собой». Все звенья цепи, от разумности до естественности, налажены идеально; но нет одного главного,  и весь механизм крутит в обратную сторону. Потом детали одна за другой трещат от давления и крошатся.
Если есть, как найти его? Как они определяют этот фактор обычности? Кто определяет? Кто дал определение звучному слову любовь? Никто. Этот «когнитивный альтернативизм»  допускает самые пошлые мнения. Да и те противоречат друг другу. Если бы...  Есть товарищи, которые придумывают законы: не убей, не обмани, не укради и меру наказаний за проступки. Если бы люди согласились между собой о простых моральных принципах, что хорошо, что плохо; но они лишь знают о них, не соглашаясь с ними. Скажи всему миру, что правильно: ходить на уроки или прогуливать? Не повернётся язык сказать так, как думаешь. Всем скажем, что надо идти. Но на того кто поступит так, как должно поступить, скажем: выделывающийся идиот, не делающий так как все, не такой, странный.
Как от них всех болит голова! Мне будто стрелу воткнули в затылок. И вот она застряла там. Никак не вытащить её и не умереть. Каждое движение доставляет мне боль, которая от головы растекается по всему телу. Я весь будто бы в резанных ранах, весь в запекшейся крови. И каждый поворот головы, шевеление пальцев открывают мои раны вновь. Я стою среди людей и пытаюсь осознать, где я и что здесь делаю. Люди оглядываются и задаются теми же самыми вопросами, переглядываются между собой, потом с ужасом смотрят на меня. А я уже знаю, какая участь мне уготовлена. Я единственный оставшийся в живых из некоторых немногих. Битва почти проиграна, но еще не закончена! Я не дамся им живым. В моих руках лишь нож, я утыкан стрелами, изрезан мечами. Я умру скорее от потери крови, но заберу еще  с десяток таких как они. Ухмылка на моем лице - ответ их страху перед воином-одиночкой. Окружив меня, они не решаются напасть. Раненный зверь гораздо опаснее, обреченный - не боится смерти. Самое страшное, что может быть для меня сейчас - мысль о пленении. И я делаю первый выпад. Один готов. Остальные отвечают тут же: в спину, сбоку, на расстоянии вытянутой руки и сразу назад. Трусы. Никто не решается встать предо мной лицом к лицу. Боль старых потревоженных ран смешивается с новыми. Это лишь приводит меня в ярость. Я продолжаю схватку, не ощущая приближения смерти. Я знаю, если остановиться, успокоиться, сразу упаду  и больше не встану. Пусть бой превратится в вечность, я ни за что не сдамся! Враг делает нерешительное движение, которое я легко избегаю. Он оказывается прямо передо мной в неловком положении. Страшный разящий удар не заставил себя ждать.
Моя рука даже по правде дернулась. Только не так решительно, как во сне. Рванулась вверх и тут же упала, как мертвая. Я не стал открывать глаза. Мне было хорошо и спокойно, не то, что вчера. Только голова моя болела по-настоящему. И я не мог более пошевелить ни рукой, ни ногой, по причине слабости. Мое тяжелое свинцовое тело погружалось в сон.

Ночь была спокойной: сплошная тьма и безмятежность. Под утро из той же самой тьмы стали возникать черно-белые образы. Все видения, как будто пленка негатива, будто на черной доске кто-то чертил белым мелом. И видел я силуэты гор, леса и моря. Видел разные города и пустые их улицы. Людей здесь не было давно. Исчезли следы их пребывания. Дома превращались в песок и размывались дождями. Горы крошились и сравнивались с землей. Вода окаменела. И все, что я видел до этого,  стало как одно. Земля, над которой я летал, стало как одеяло. И видел я четырех ангелов на четырех углах Земли. Они были одеты во все темное, ибо пришли не от света. Они сворачивали Землю, до тех пор пока от нее не остался неболшой комок. Потом один ангел положил его в ларец и унес прочь. Ничего не осталось. Мир вернулся к тому, что было до его   сотворения. Нет больше ни зла, ни добра. Вечный покой и умиротворение.
Я проснулся, не успев осознать увиденного. Мама вызвала врача на дом. Я, оказывается, был болен. Не знаю чем. Открыл рот, показал всю глотку, подышал, дал послушать сердце. Все-таки мама любит меня, если так заботится о моем здоровье. Врачиха ушла. Главное прописанное лекарство - покой. Я мог спать до самого обеда. Это было не трудно.
Так же легко было вновь погрузиться  в сон, будто никто и не будил. Теперь я уже сделал себе установку: покой. Дверь в мои покои была закрыта. Ранее проходное место теперь было будто отделено от остального мира. Мое неподвижное тело казалось мне центром чего-то огромного. Я будто фараон, который после долгих лет жизни отправился в пирамиду. Вся пирамида - большая спальня для меня. Множество комнат и путей вне предназначены для того, чтобы никто сюда не дошел, заблудился, но не потревожил меня.
Я лежал и дремал, погрузился в сон и чувствовал, как дряхлеет моя кожа. Я видел себя со стороны: как меняется цвет лица, как кожа лопается и гниет мясо. И чем заметнее оголялся скелет, тем более я погружался в нирвану. Меня не беспокоило внешнее, я обрел покой.
И этот образ разрушила моя сестренка.
- Ну куда ты? - заругалась мама.
- Я тихо, - шепотом ответила та.
Пока открывалась и закрывалась дверь, все нарастал гул холодильника. Я выглядел наверно очень сердито. Я видел себя со стороны, будто стражник, стоящий возле своего тела. На мгновение я снова увидел всю картину: себя, сестру, крадущуюся через комнату, всю мебель. Но потом я поймал себя на той мысли, что все это навязанные  видения. И вот я уже не стою, а лежу, и вся моя связь с внешним миром перешла лишь в слышание: объемное, четкое, но тупое. Сестра что-то взяла и вышла, и прислушиваться стало не к чему. А глаза открывать лень. Все  равно делать нечего. Я пытался продолжать сон.
И привиделось мне, как ходил я по разным углам, обозленный и уставший. Наверно, я был просто пьян. Не важно, где и у кого, мне хотелось лечь и поспать. Но все двери, которые я видел заграждали, не пускали меня и посылали куда подальше. Где-то в закоулках  я все же нашел себе место и надеялся, что сюда никто не заглянет. Я заснул, но мне снились кошмары. Мне было неудобно на голой земле. Все время казалось, что кто-то ползает по моему телу. Камешки и прочий мусор впивались в мое тело.
Как оказалось, это дети щекотали меня прутиками.  Все бегали вокруг и хихикали. Я отмахивался от них с матом. Нашел где-то камень и швырнул в одного из них. Довольно звучно камень стукнул его в голову. Жутко. Он не вскрикнул, не убежал. Как-то унизительно он продолжал хихикать и потыкал в меня прутиком еще раз. Они звали меня куда-то. Я с трудом поднялся. Очень кружилась голова. Передвигаться вперед можно было, только держась руками за стены. Но я не выглядел так унизительно, как те, что кружились возле меня. Это были не дети, они просто привыкли лебезить. Они считали обязательным, показывая мне дорогу, выказывать свое расположение.
Я вышел из шатра и окинул взглядом тех, кто ожидал моего появления. Они все были такие же корявые, мерзкие. Я ненавижу их, и они  принимали эту ненависть от меня. У меня было привилегированное право на это. Они ожидали меня, чтобы показать что-то, сделать то, что не делают без моего повеления. Я увидел пленника посреди площади. Огромный, лохматый и потрепанный, веревки растягивали его руки в разные стороны. Он выкрикивал какие-то скверности на своем наречии. Это было в мой адрес, и что именно он хотел сказать, было и так понятно. Я даже восхищался его дерзостью и презрением ко мне.
Кто-то позади него дернул что-то в районе шеи. Речь прервалась, глаза закатились, цвет лица заметно потускнел. Он не умер, он стал другим. И все вокруг встретили это радостным восклицанием. «Еще одним некромантом стало больше», - с грустью подумал я.
Негодование, ярость возникли во мне к самому себе от этой мысли! Дух вылетел из меня и набросился на этих людей. Но ничего сделать было уже невозможно. Это был уже не сон, и я кричал вслух:
- Нет, уроды! Сволочи!
Через секунду распахнулась дверь и в комнату влетела сестренка и встревожено начала спрашивать:
- Ты че, Виталь! Ты че?
- Кошмары, - спокойно ответил я ей. - Сколько щас времени?
- Пол первого.
- Хватит спать.

Прескверные дни моей жизни еще не прошли. Как мне кажется все самое интересное только впереди. Я не сгорал от ярости, не впал в серую апатию, это был новый этап моего падения. Это новое чувство. Нечто мерзкое, к чему я всегда питал отвращение, оказалось так близко! Оно вокруг меня, это мерзкое течет в моих венах. Порвать бы их! Да жалко собственной крови. О-о. Меня колбасит.
Сара Коннор как-то спросила: «Каждый ли день ты узнаешь, что стал виновным в смерти 50-ти миллионов человек?» О, мне достаточно этого дня! Я убил меньше, но какие это были люди?! Это был целый мир! Такой мир, в котором я сам пожелал остаться бы, но произошло нечто.
Я вспоминаю свои сны, пытаюсь в них разобраться. Я вижу их уже не так, как это было в начале; но кто знает, где сейчас истинное положение вещей. Был мир, окруженный стеной, в котором угасала жизнь; тот мир, где никто из людей не идеален. Это, кстати, не образное выражение услышанное по ту сторону... Об идеальности - это правда, не раз сказанная реально существующими людьми. И вот, был мир за пределами этой стены, и он был идеален. Важнейшим условием существования обоих, был баланс: одно не могло смешиваться с другим. Совершенно не пойму «как», но из Города мёртвых я попал в идеальный мир. Я не был гостем, только зрителем. Отчасти я понимал это сам, другой частью на эту мысль меня наводили старцы. Когда я осмелился спросить, они сказали об этом сами. Их молчание было не двусмысленным. Если не понятным оставалось и это, были для меня слова на поляне. Они до последнего пытались предупредить меня о том, как этот мир хрупок. Но я открыл то, чего они так опасались. Я дал волю ярости. Я сам выпустил огненного зверя, а он был очень велик... Очень велик... И его место до сих пор никто не занял. Как трудно жить с этой мыслью! Как тяжело признать себя неправым!  Но сновидения – это мой мир. Здесь только один творец, один судья. Нет злодеев, кроме  меня самого.
Это новое чувство трудно понять. Ярость вполне оправдана, когда имеется ненавистный объект; имеет место, если встал не с той ноги; но ярость на самого себя... Это как-то нереально. Ярость на собственную ярость. Цепь не замыкается. Я как темная звезда: не взрываюсь на все четыре стороны, а наоборот вбираю в себя свет и мрачнею. Перепетум мобилы не получается. Сам не знаю, чего хочу, но хожу из угла в угол, не могу найти себе места. Ключ к сей проблеме уже не в реальности, но броситься к подушке и увидеть сон - не охота. Я слишком много спал.
Ни на  учебу, ни погулять меня не отпустили. Выглядел я страшно. Так и остался сидеть в своей клетке и болеть. Под предлогом покурить, провел много времени во дворе, в гуще черных деревьев и под открытым небом. Медитировал. Температура, все-таки, противная вещь: плечам холодно, пузу горячо. Ушел я со двора. Нигде мне не было места.
Вечером опять не мог уснуть. Закрываю глаза, а передо мной свинцовые тучи. Всё куда-то плывут, сталкиваются между собой, громыхают и их боль раздается в моей голове. Ночь была темная, сны мутные. И следующий день был такой же пустой. Вчерашние медитации в саду сказались на температуре. Я уже вообще никуда не вставал и не ходил. Только лежал пластом, наблюдая в полубредовом состоянии за проносящимися глюками. Мутные и скоротечные они совершенно не запоминались.
 Был только один четкий образ, когда я достаточно глубоко заснул. Зима, сугробы, вечер. Я совершенно голый. Снег приятно обжигает ноги, пока я шагаю вперед. Мне совершенно не холодно. Организм человека способен адаптироваться к любой температуре. Мне даже жарко. Но из-за недостатка энергии хочется спать. Я бегу вперед, изредка открывая глаза. Мне все-таки надо найти укромное теплое место. Если лечь прямо здесь, я замерзну во сне. Я ищу путь домой, но мне не хочется встречаться с людьми в таком виде, и я продвигаюсь обходными путями, встречаю дома, которые ранее не видел. Кажется я заблудился. Надо идти вперед, но так хочется спать! Я закрываю глаза и иду на ощупь…
Мутный образ. Не знаю, к чему он. Меж тем меня посещают разные мысли. Кто я в этой сказке? Положительный или отрицательный герой? Чем доброе начало отличается от злого? Как тонки грани в реальной жизни! Одно совсем рядом с другим.  Нет, я даже не смотрю на вечные дебаты даосов и сократов  о благе вещей и явлений. Другое! Кем человек себя считает, и кто он есть на самом деле. Война в этом мире не прекращалась никогда. Тайно или явно люди враждуют между собой по всякому поводу. Все считают себя правыми. Но почему?! Впереди слов и дел - всегда идея. Но в корне - лишь животная жажда первенства. Что с тобой поделаешь человек, если ты не далеко от обезьяны? И всякий, кто считает себя правым, согрешил против истины. Ибо правый не ищет справедливости с оружием в руках.
Таков есть я. Я отрицательный герой, потому что осудил весь мир за его несовершенство. Прав ли я был в этом суждении или не прав? Но такова природа добра и зла: всякий положительный герой, доказывающий свою правоту становится отрицательным героем.

И была ночь. И видел я иной сон. Начинался он не с образов, а с музыки. Если быть точнее, со звуков. Но складывая их, я узнавал мелодии Дона Дэвиса, который озвучил все три части «Матрицы». С каждым новым распознанным аккордом на меня очередной волной накатывали яркие чувства. Ярость и стремление вперед, жажда цели  любой ценой, двигаться быстрее, бить мощнее. Это тот самый пёс, вечнобегущий по лабиринтам суждений. И сейчас у него другая задача: догнать, поймать и растерзать. Но самое главное самому не нарваться на пулю…
Ситуация такова: надо пройти внутрь. Как сказал Зераф: «В лучшем случае там будет пара парней проверяющих оружие. В худшем… парней будет больше». Видимо, я свидетель тех кадров, которые не вошли в третью «Матрицу», но звук, музыка Дона Дэвиса, движение времени - все только подтверждает мою мысль. Парни, которых очевидно больше, не просто прилипли к потолку. Столбы, стены, потолки - всё используется для того, чтобы не стоять на месте. В замедленном движении времени все предметы гораздо тяжелее. Ходить, бегать - невозможно. Проще подпрыгнуть, ударить ногой по стене и полететь в другую сторону. Парни делают то же самое. Путь от стены к стене позволяет занять более выгодное положение. Но пули летают быстрее всех. Вот один товарищ перекрутил сальто, сел на стену, как жаба, выставил вперёд дуло и ждет моего появления. Я делаю сложное сальто, удар ногой, и от столба я лечу уже в другую сторону.
Тринити выпустила пол обоймы, но так и не попала в цель. Парень, летящий через зал, скрылся за очередным столбом. Следующее появление прямо перед ней. Простая задачка для бывалого квакера - стрелять на ход. Гранитный пол скрипнул под каблуками Тринити. Два шага вперед, отрыв. Ноги, как заряженная пружина. Из-за угла появляется голова, глаза, полные ужаса и удивления... Да! Именно таким должен был быть ее удар в фильме. Парень, как полагается, проломил стену головой, пошатнулся и упал туда, где должно быть был пол.
Нео летит прямо вперед, вертится, как уж и пули будто сами облетают его. Парень, чуть ли не лежа, скребет пятками по полу, летит назад и не успевает. Нео выбивает винтовку из рук и хорошо прикладывается ему в челюсть… Парень тихо шуршит по скользкому полу.
Когда бойня стихла, я увидел Нео посреди зала. Легкая и грациозная  Тринити подошла к нему вплотную. Робкий и нерешительный, он смотрел на нее так, будто видел в первый раз. Она близко наклонилась к нему, будто собиралась поцеловать. Но вместо этого она тихо шептала ему что-то в самое ухо. Что она говорила?! Как я хотел услышать. На его лице я прочел, что это было что-то важное. Тринити также грациозно ушла, следующий ход был только за ним.
Осознавая, что это сон, я стал осознавать себя на его месте. Это был мой выбор. Я знал куда идти. Мне нужен был Мастер ключей. И я шел вперед. Ни двери, ни люди не могли  более меня остановить. Все те, кто видел меня, исполненные ужаса отступали. Ужас их был подобен тем людям, которых я погубил своей яростью. Ныне же я не боялся показать её, потому что те кого я встречал, не были людьми. Разные, но одинаково мерзкие: черные, низкорослые, с длинными ушами и рогами. С жуткими стонами и шипением они расступались передо мной. Адские отродья. В иной ситуации я бы сам побаивался их, в крайнем случае обходил бы стороной. Ныне же я шел только вперед и трубил перед собой. Все должны были знать о моем вторжении.
Я помнил того, кто искушая меня страхом требовал отдать ему нечто. Я выстоял и не поддался угрозам. То была вещь очень дорогая мне: ключ миров. Владеющий им имел власть как в мире снов, так и в мире реальности. Подлый Мастер ключей так и не осмелился взять его у меня силой. Ключ миров был украден.
Какой здесь мерзкий запах: то ли гарь, то ли гниль. Отвратительные создания шипели при моем приближении. Один из них встал в двери и не отступил, когда я подошел вплотную. Схватив его за горло, я заорал на него; сам не понимал своих слов, но орал отборным матом. Тот ничего не ответил. Однако он был тяжелый. Я хотел отшвырнуть его, но он только виновато оступился. Дверь, которую он преграждал, перенесла меня в другое место. Ступив через порог, я почувствовал, что опустился гораздо ниже. И я шел дальше, ища подобные двери. Мастер ключей был все ближе.
За последней дверью я увидел серые камни, обрыв и красный туман, восходящий из пропасти. Здесь был особо приторный запах горелой кожи. Я видел диковинных животных, ослов с человеческими глазами и с клыками, птиц без перьев, кружащих в вышине. Я слышал жуткие завывания, подобные пению гарпий. Все были удивлены, завидев в таком месте человека. И они сходились, слетались, сползались, чтобы поближе увидеть того, кто поимел дерзость прийти сюда. Я шел, среди этих тварей к обрыву, и они дивились мне. Стоя у самого края, я увидел того, кого искал. Ноги его восходили из самых глубин пропасти, виднелись над туманом; пояс его был выше, чем я стоял, а голова и грудь были так высоко, что терялись во тьме. Так был он огромен! Но не испугавшись его вида, я стал громко кричать, взывая к нему такими словами, которые на любом понятном языке резали бы слух. И все звери и птицы еще больше дивились мне. Лишь один великан стоял ко мне полубоком молчаливый и неподвижный, как скала. Тогда он обратил на меня внимание. Он медленно развернулся, в два шага преодолел дистанцию, что разделяла меня с ним, потом наклонился и протянул ко мне руку. И пока он тянулся, рука его становилась все меньше и меньше, чтобы не раздавить меня двумя пальчиками – в аккурат про мою голову. Я и теперь не отступил и попытался отмахнуться. Но он крепко схватил меня за волосы и рванул вниз...
Не так больно было ощущать, как рвется моя кожа, как страшно стало осознавать, что я остался голый. И с этим его движением улетучилась вся моя смелость, и всё моё существо наполнилось ужасом и трепетом перед всеми, кто меня окружал. И как полное ничтожество, я пал ниц и закрыл голову руками, но сквозь прозрачные руки я видел всех, кто смеется надо мной. И все эти твари ржали надо мной голосами будто бы человеческими. Но ни чей хохот не сравнится с таким ужасом, с этим грохотом. Стаи гарпий пели о моей погибели, кружа над моей головой. От страха я застонал как ребенок, и все помутилось у меня в голове. Я стал просыпаться и услышал, что стонал достаточно громко. Надин не входя в мои покои, крикнула из своей комнаты:
- Виталь, че стонешь-то опять?!
- Отвали.

Здравствуй, ночь светлой юности! Я узнал тебя! Бывают дни мрачные...  Часто бывают. Но никогда в моей комнате не было так темно. Я проснулся среди ночи и не увидел рассвета. Я теряю веру в солнце. А за этот короткий отрезок от обеда до вечера я успел сделать ужасное открытие: сон, увиденный на кануне - более чем вещий. Он перешел из мира нереального по эту сторону. Великий Ключник жестоко пошутил, дав мне то, что я требовал. Ключ миров на свободе, но теперь в руках недостойного. А в положении вещей ничего не изменилось в лучшую сторону. Все только усугубилось. Я лишний раз осознал ответственность за гибель идеального мира. Еще я увидел себя.
Мы боимся смотреть в зеркала без масок. Никто не признает своих отрицательных качеств. Кто признает, тот сходит с ума. Кто-то говорит «Пусть» и пытается перекрыть их чем-то хорошим, добавляя «Зато у меня...», «Зато другие...»  Сей человек врет сам себе. И не смотря на всю мою нелюбовь ко лжи, я такой же как и все: прикрывающийся маской самообмана. Не было во мне никогда ни капли благородства. Я напыщенный индюк, брезгливый донельзя, питающий отвращение ко всему тому, что мне не нравится. А мне всё не нравится, и я все делаю наоборот. Контраст с обществом - маска, которая позволяет мне думать, что я не такой, как все. Это в прочем не дает мне право думать, что я лучше. Показная мудрость моя, эта рассудительность всегда скрывала мою глупость. Я до сих пор не знаю элементарных вещей. Тайна взаимопонимания между людьми - с ранних лет тайна, и за все эти годы я ни на шаг не приблизился к ее пониманию. Я глуп и все окружающие справедливо осмеивают меня. Моя смелость - некогда простая наглость или же безбашенность - ныне покинула меня. Ее никогда и не было! Меня бросает в холодный пот при мысли, что по выздоровлению придётся возвращаться в институт. Я вспоминаю дни былой храбрости, как давние сны. Мне не верится!
Мое терпение - это оковы долго сдерживавшие мою раздражительность, ибо человеку нет смысла терпеть, если ничто его не напрягает. А Огненный зверь на свободе, и первой же его жертвой стал тот, кто держал его взаперти. Он терзает меня. Я нашел все то, что заставляет ненавидеть себя. Но если раньше все мысли и чувства оставались в пределах моего сознания, то сейчас им непременно нужно найти выход.
В порыве ярости, я ударил кулаком в шкаф. Раздался жуткий треск. Весь хлам, нагроможденный сверху посыпался мне на голову. Старая, наполовину забытая, но любимая мамина ваза разбилась вдребезги. Через мгновение появилась Надин. Ей непременно хотелось знать, как это произошло. Если раньше я мог взять себя в руки, притвориться и наплести отмазок, то сейчас все мои страдания выглядели крайне неестественно. В конце-концов я ее громко послал, не беспокоясь о том, что это услышит отец в своей комнате. Мысленно послав и его, и маму, и всех на свете, я собрался и пошел на улицу. Благо, что температура моя не была высокой, а за окном низкой.
И вот я иду по улице. Воспоминания о себе, как о существе разумном, уравновешенном остались в прошлом. Я и сны-то свои толком не вспоминал, но если бы хоть только попытался, то наверняка сравнил бы себя с тем лешим, идущим от  дороги в неизвестно куда. Хотя передо мной мелькали прохожие, я шел не замечая их и был совершенно безразличен к тому, как воспринимают они меня. Я ни с кем не сталкивался, просто не смотрел им в глаза и был как бы отрешен от этого мира. Чуть не попал под машину. Такого со мной еще не было! Никогда еще не был таким растяпой. Долго я матерился на себя и на водителя. А сердце мое колотилось в груди как надорванная верёвка, за которую кто-то продолжает дергать со всей дури. О, Боже! Это реальность! А я все такой же, как в последнем моем сне: боязлив и жалок.
Ноги привели меня на Набережную. Великолепная архитектура всегда восхищала меня в любое время года. Стройные ряды боярышника, одетого листьями даже в конце октября, дополняли пейзаж. Навстречу мне шли счастливые парочки, молодые мамы с колясками и просто веселые компании. Истории о том, что благоприятная атмосфера положительно влияет на самочувствие - ложь. Человек не может переживать две полярные эмоции одновременно. Одна вытесняет другую. Иногда они мешаются, образуя  нечто более противное. «Нет. Я вернусь сюда только в хорошем настроении» - подумал я. Мое восхищение было вытеснено подавленностью.
Человек ищет не хорошего места, не ищет приятных ощущений. Под влиянием настроения у него есть стремление к удовлетворению. Рассудок его всегда на втором плане. Не может он смеяться, когда хочет врезать по морде, хотя вокруг всем смешно; не может быть спокойным, когда желаемое близко, а самому ему надо идти в другую сторону. Ох, как я понимаю Олесю, черногривую ворону. Не подойди она к нам тогда, да не выскажи всего того, что на сердце, неделю бы мучилась. Я на нее и не обижаюсь особо-то, только вот стерва она… Свою головную боль на меня переложила, падла. Сама успокоилась, а я вот уже целый месяц на измене. И еще целоваться к ней лез! Ф-фу!
Вот я и пришел! Место, где наверняка можно забыть о всех настоящих проблемах – клуб компьютерных игр. Здесь меня иногда узнают, иногда уважают. Я по таким местам с ранних лет шатаюсь, обожаю игры типа 3D-action, поднабрался опыта, претендую на роль крутого игрока. В игре «Counter Strike» на которую за три года обратили внимание геймеры всей планеты, тоже хорошо держусь. Ну до таких титанов, как Linken и Balu мне еще далеко. У них есть выдержка, у меня есть все, кроме выдержки. Навык Quake`a и Unreal`a не стоять на месте - это мой конек. Команду всегда выбираю в зависимости от карты. Надо вывести заложников - за контров, надо поставить бомбу - за террористов. Я как ураган проношусь через фронт противника, громлю всех на пути, не останавливаясь. Люблю неравный бой, когда после встречи с двумя-тремя всё-таки остаюсь жив. Ник мой в этой игре - Mаster.
- О! привет! Чё не заходишь? - встретила меня Ксения администраторша – чудо природы, девушка, которая режется в компьютерные игры не хуже пацана.
- Болею, - ответил я, боясь взглянуть ей в глаза.
Ксения была еще и клёвой девчонкой, эротично одетой во все кожаное. Но зажигать с ней сегодня мне не хотелось. Я заказал на все деньги, что были в кармане. Меня узнали и другие. В общем, когда я сел, загрузили новую игру. Сразу разбились на команды. Получилось 4;7. Здесь любят противостояние кучки крутых против топы некрутых. Начали играть. И с первой же минуты пошли обломы. Моя танковая тактика не катила. Пару раз получил пулю в лоб. Потом как-то замешкался, подоспел к месту бойни поздновато. Не стал соваться, бросил гранату и убил двоих. Ксения сидела рядом, посмотрела на счет и сказала:
- У тебя минус два!
Тормоз, блин. Своих убил. Раньше я мог бы отшутиться фразой типа «Сегодня не мой день». Но сейчас будто заклятия на меня было положено, будто рот заклеен. Мне захотелось послать ее, как и мою сестру. Я лишь выдавил из себя:
- Знаю!
Ребятам троим против семерых было сложновато. А я продолжал тормозить. Урагановая стратегия была далеко в прошлом. Бывало до того позорно, что я единственный оставался живой, но в совершенно ненужном месте.
- Master заныкался! - раздавались по местам шутки.
А я не мог реагировать на это спокойно, меня это бесило, потому-что найдя противника я оказывался мертв. Затем тот же голос повторил:
- Master, ты не мастер!
- Отвали!
Игра шла. Я хоть и был в конце списка, но мой счет рос. Я был не хуже, чем худший игрок из второй команды, и это было моей унизительной соломинкой. Потом случилось мне убить своего товарища еще раз. Я громко выругался матом.
- Да ладно тебе, - ответил тот, - я уже привык.
Все сидящие  эту шутку оценили. Но не я. А игра скоро закончилась. У меня оставалась куча неубитого времени. Чтобы решить эту проблему, я загрузил «Героев» и играл сам с собой. Время шло, но один из моментов противостояния эльфов и некромантов напомнил мне о своих снах. Противник вампир, способный восстанавливать себе жизнь при атаке, перебил весь мой отряд и отнял у меня героя. Дрожащими руками я выключил игру  и пошел на улицу.
Проклятие Мастера ключей: всюду и везде я чувствую ответственность за гибель идеального мира. Но впервые я увидел виновного в этом. Меня лихорадило от игр и от озноба. Я со стеклянными глазами вытягивал из сигареты дым и думал, как я этого вампира ненавижу. Я взломал эту игру старой известной прогаммой, загрузил автосохранение и убил вампира превосходящим числом войск. Взламывать игры, расправляться со слабым противником - это подло. В иные времена я ни за что не пошел бы на это, но в последнее время, когда приходится плевать на правила, я согласился быть подлецом. К черту всех вас со всеми вашими правилами, которые вы придумали, но не собираетесь исполнять. Кто из вас осудит меня?!
Я убил вампира! Какое от этого удовлетворение! Больше ничего не хотелось. Меж тем собрались новые игроки, предложили мне партию в «Косу».  Я напротив встал и пошел к выходу. Ксения удивилась моему порыву. У меня в запасе было еще полтора часа. Перед ночным временем это ни туда, ни сюда. Компьютеры обычно пустеют. Деньги за такое не возвращают. Ксюша продолжала меня уговаривать.
- Не... я  лучше пойду.
Она присмотрелась ко мне и вспомнила:
- Че, правда болеешь?
- Да.
- Ладно, на возьми, - она вопреки правилам вернула мне деньги.
Жалость? Экий я жалкий!
На улице холод собачий, ветер как нельзя кстати; под ногами хлюпает грязь - след недавних дождей. Стройные ряды фонарных столбов ведут меня... А куда я иду? Ноги ведут домой, но я не хочу туда! Ничего не хочу, наигрался, нагулялся, искурил последние сигареты. Могу купить еще, но не хочу. Эх, сел бы на этой мокрой скамейке, да сдох бы! Мне сейчас себя даже не жалко. Только ждут теперь меня аболтуса всем семейством. Сегодня лягут спать, а завтра не смогут. Хоть и козел я, а совесть меня мучает. Ладно, чего уж стоять ждать? Пойду домой.
Медленно, но верно, в обход за тридевять земель, я ползу к дому. Голова кружится, вестибулярный аппарат барахлит, мне холодно, но я с азартом вдыхаю холодный воздух. Боль тела затмевает душевные стоны. Температура растет, болезнь усугубляется. Не пойду в институт, поваляюсь дома еще полнедельки. Туда мне просто страшно идти, страшно думать о том, как придется возвращаться. О! Меня опять коробит! Твари! Ждут не дождутся, когда я приду, чтобы высказать мне еще раз, какой я козел в их глазах.
Ой! Глюки! Не трожьте меня, я домой иду.
На улице холодно, а шаг прибавить лень. Там ждет меня мама. Сейчас опять истерику закатит. Да какую?!! Посылал ли я когда-нибудь  их вслух? Сегодня впервые. И, думаю, не в последний раз. Будет что говорить, отвечу то, что всегда о ней думал! А мысли ужасные, но встрепенуться и взять себя в руки просто нет сил.  Все умные мысли  разбежались  и спрятались, я один на один остался с собой. Я все-таки тот, кого всегда отрицал в себе. Как это ни прискорбно. Прости меня мама... хорошего сына, но сын стал таким, как был вчера. Меня засосала опасная трясина... Клёвая песня! Печальный в ней смысл.
Долго я плелся, останавливался, рассматривал витрины. Меня  пробирала мелкая дрожь от слабости духа и болезни тела. Я обозлен, но туп – блаженство после дикой ярости. Бессильный против Огненного зверя, но не терзаемый им; я такой, как есть и устал стесняться людей. Здравствуй, дом! Чё не спишь? В прихожей горит свет. А ведь двенадцатый час на дворе. Вхожу... Мама не спит. Так и знал! Она встречает меня взглядом. Я хочу сделать вид, что противно смотреть на нее, отворачиваюсь. На самом деле просто стесняюсь смотреть ей в глаза. Даже в дерзости слаб! Что за...! Но пусть хоть что-нибудь скажет! Я молчать не буду!
- Голодный?
Я кургукнул в ответ, напустил на себя маску недовольства. Блин! Расколола она меня! Не ожидал такого начала. Но что будет дальше? Я разделся, она нагрузила тарелку едой. Я сел за стол, она напротив. Ничего не говорит, только смотрит, как я тщательно пережевываю пищу. Меня раздражает ее взгляд! Сейчас скажу! Только страшно... Мать оскорбить без повода? Пусть даст повод! Подожду, как она ждет.
- Виталь, - начинает она, выдерживает паузу. А сама смотрит и смотрит. Ждет ответа. А я ничего не говорю. Молча жую. Она продолжает. - Ты меня пугаешь последнее время, - говорит так убито, заунывно, опять ждет моего ответа. А про последнее время я много что могу сказать. Как все меня достали. Все скажу! - Что с тобой происходит?
Пора! Я поднимаю глаза, горящие желанием ответить... Но огонь тухнет. Взор притупляется.
- Болею…
Я не сдержал улыбку, хотя желал показаться твердым. Все-таки окончательно раскололся. Неспособность бить лежачего - тоже слабость.

Как пуста ночь без сновидений! Ни глюков, ни бессвязных мыслей. Я так устал за вчерашний день, что вырубился сразу, как мертвый, провалялся до двенадцати и... очнулся. Будто кто-то выключил на ночь свет, а когда что-то блеснуло, я понял, что слышу уже звуки реальности. Как пусто и тоскливо стало внутри. Я потерял нечто. От меня ушел сон, и это самая страшная потеря. Так бывает несколько раз в году, когда на неделю или больше сны пропадают. Период затмения. Иначе не назовешь. Не всегда я этому радуюсь, тем более сейчас, в это трудное время. Для меня самый жуткий кошмар всегда лучше этой тьмы. Без снов я живу в одиночестве. Я схожу с ума... так же медленно и верно, как капля на моём окне сползает вниз. А ладно! Моя жизнь совершенно не та, что была когда-то. Меня теперь никакие беды не удивляют.
Лежа в кровати  с ноющей головной болью, я думал: все-таки хорошо, что подержал язык за зубами в беседе с матерью - меньше выяснений отношений с совестью. А так... Ничего вчера в принципе и не было. Вечером, когда по ящику крутят сериалы, я перебрался к остальному семейству, сел в позе лотоса неподалеку от отца. Когда сестрица вышла на время рекламы он начал:
- Что, сынок, болеешь?
- Ага. Болею.
Я знал, к чему он клонит. Сразу убегать не стал, но готовился к серьезному  выговору, готовил пути отступления.
- А куда ты вчера ходил?
- Ходил подышать свежим воздухом. Атмосфера здесь не хорошая, к выздоровлению не располагает.
Отец помолчал, подумал. Есть у него такая привычка. Знает, что сказать, но тянет.
- И как тебе лучше уже стало?
Я подобно ему тоже выдержал паузу.
- Ты знаешь... лучше! Ты не смотри, что я теперь такой помятый...
Надо было чем-то закончить эту фразу, но голова гудела, шевелить мозгами было трудно.
- Ты изменился, - заметил отец.
- Взрослею, - отмахнулся я,  - переходный возраст, гормоны бурлят, химия всякая.
Такая небрежность была оскорбительна для отца. Я чувствовал это, но он не подавал вида.
- Да тут не химия, а физикой пахнет. Раньше, со всеми твоими гормонами, тебе не приходилось выбегать из дома чуть ли не в одних трусах, чтобы проветриться.
Можно было бы ответить на его шутку, но я посмотрел на него. Мы встретились глазами, и я понял, что шутки излишни.
- Так что с тобой происходит?
Надин вернулась. Выдержав небольшую паузу, я заметил:
- Разговор интересный, но сейчас он не получится. Давай, как-нибудь оденемся получше, сходим, погуляем вместе. Не в больницу, не по конторам, а просто так, когда погода хорошая будет. Что скажешь?
А он ничего не сказал. Это в его обыкновении.

О, счастье, мне горемыке! Я  увидел сон! Значит, это не период затмения! Сон просто прелесть, предел моих мечтаний: мутный и тупой, из тех, на которые я не обращаю должного внимания. Но я хотел увидеть хотя бы это. И получил!
Ситуация не ясна. Передо мной Вера Паловна из Чернышевского «Что делать?». Рядом с ней какой-то бородатый мужик, пронизывающий меня ненавистным взглядом. Видимо, это г-н Кирсанов. Вера Паловна тоже переполнена чувствами, но сдерживает себя. В ней таится жестокая обида и презрение. Я стал свидетелем одной тайны, сам не знаю, какой. Попросту не помню. Подсматривал я что-ли за ней? В общем тайна стыдная, о которой и заикаться запрещено. И ни прощения попросить, ни оправдаться не можно. Мы разговаривали. Она отвечала сухо и коротко. Пытаясь разрядить атмосферу общения, я пошутил. Шутка показалась всем неудачной. Кирсанов нашел ее даже оскорбительной. И это была та капля терпения, которую он ждал. Чаша переполнилась. Он с проклятием набросился на меня, потряс хорошенько и уронил на пол. Я, в виду своего положения, не смея оправдываться, тем более не смел сопротивляться ему. Так и остался лежать на полу, а они ушли. Может этот сон что-то и значит. Если бы я был толкователем, то может осознал бы что здесь к чему. Но я проснулся, сухо порадовался, что увидел какие-то картинки и уснул снова.
Тайна Веры Павловны и ухажера Кирсанова остались в небытии. А я лежал и разглядывал звезды. Особо далеко летать и много разглядывать мне не удалось. Я был будто бы в замкнутом пространстве. Вижу звезду, но дотянуться не получается. Впереди невидимая стена. И в отражении я вижу что-то. Он тоже тянется. Тоже не достает. В один момент осознаю себя со стороны. Два силуэта: один более темный, похожий на тень, другой - яркий, светлый, с нормальным человеческим обликом. Я вздрагиваю. Так я однажды вздрогнул, когда увидел себя в зеркале. Ведь это сон! Я никогда не видел своего отражения во сне. И тут передо мной предстал богатырь: в кольчуге и в латах, без меча и без всякого оружия, но я знал, что это великий воин. Мне было знакомо его лицо. Это был Аркон! Мой любимый герой компьютерных игр! Как он оказался моим отражением? Как оказалось, что я и он - одно? Так значит вот кто я на самом деле! Не мудрец, не романтик, не еще кто-то... Я воин?! Седовласый Аркон с интересом рассматривал меня.
- Ты?! - удивительно произнес я.
Губы Аркона не шевельнулись. Он продолжал смотреть. Потом вдруг ожил и сказал:
- Ты - это не я. Я лишь то, что ты видишь.
Странный ответ! Обычно отражение никогда не спорит с тобой. Голова закружилась, я почувствовал, как теряю равновесие. Меня повело в сторону. Я начал перебирать ногами, чтобы не терять Аркона из виду.
- Ну ладно, Не я! Как мне быть с тем, что я вижу? - спросил я.
Он взглянул на меня, оценивающе, усмехнулся.
- Останься здесь, а я пойду вместо тебя.
Сложно! Отрицать себя, забыть все проблемы вокруг, стать прежним, не смотря ни на что...
- А как быть с миром?
- Тот мир тебе больше не нужен, - говорил Аркон. - Несовершенное не устояло само по себе. К тому же ты сам хотел этого.
- Нет!!! Как... мне... вернуться?..
Отрицание своих слов - штука противная. Я как ребенок трех лет, осознавший, что он не прав. Но еще труднее неправоту свою исправлять. И вопрос стоял не в простом сожалении. Надо было что-то делать. Аркон знал, но хладнокровно терзал меня своим молчанием. Я ждал ответа, а он грациозными широкими жестами рисовал что-то на стекле. Следы его рук, как знаки на воде, исчезали вскоре после движения. Это был его ответ. Но я не понимал ничего из написанного, потому-что в зеркале знаки выглядят перевернутыми. Тогда в волнении я заговорил на непонятном мне самому  языке. Примерно это означало:
- Разбитое должно быть восстановлено.
Аркон, продолжая писать, заметил:
- С этим вопросом только к творцу.
- Как?!! - вопрошал я, желая знать, как к нему попасть.
Я все еще тянулся к Аркону, желая хоть прикоснуться к нему. А он только удалялся, и меня охватывало еще большее волнение. Но он был по-прежнему невозмутим. Жест его руки означал, то ли прощания со мной, то ли желание успокоить меня. Он что-то должен был мне ответить. И то ли он говорил со мной, то ли мне просто показалось. Я вдруг увидел сходящий откуда-то сверху дождь. В космосе это был не просто дождь. Медленно и совершенно отвесно опускались тысячи искринок. Каждая из них оставляла за собой тающий след. И пока их становилось все больше, ко мне возвращалось спокойствие и уверенность  того, кто смотрел на меня. И это была не просто уверенность. Меня наполняло вдохновение и необычайная радость. Когда Аркон стал уже исчезать из вида, я услышал песню. Это был не его голос. Но каждое слово песни врезалось мне в память.
You can’t change the world
But you can change the facts
If you change the facts
You can change point view
If you change point view
You can change the vote
If you change the vote
You can change the world
Когда голос стих, каждое слово этой песни стало повторяться в моей голове, как эхо. Это был ответ! Я проснулся, вскочил с кровати и тут же бросился к бумаге с ручкой, пока не забыл и не смешал все слова. Какое чудо! Вот что значит вещий сон! Я написал все слова, перечитал несколько раз. Переводчик и словарь мне не требовались. Какой великий смысл находился в этих строках!
Этот сон не дал мне права считать, что все проблемы решены или решаемы. Об этом не говорила даже та песня-головоломка, показывающая, как факты изменяют мир. Но это было великое просветление. Я узнал ответ на вопрос «Как?» Здесь формула посерьезнее Конфуцианского  «Познай самого себя и познаешь весь мир». Истина звучит примерно так:  «вера без дел мертва». И мне нужно чудо... видимо совершённое мною самим. И что не просто изменит мою точку зрения, а изменит всю жизнь. Не только мою! Но всех тех, кто меня окружает. Удивительно!!! И страшно... Кем я себя возомнил, будучи червём? Не поднимаю глаз своих. Не смею желать. О, я лишь искренне надеюсь...
Надежда поднимает с колен, как слепого выводит за руку из темноты. Свет ослепляет человека и ставит его перед выбором: отвернуться или приглядеться. Это больно. Никто не смеет обвинять падшего человека в привязанности к темноте. Я медленно иду с закрытыми глазами. Мне ничего не разглядеть впереди. Я лишь знаю, что мне придется возвратиться к людям. Болезнь отступает. Завтра к врачу за справкой. И вперед к неизвестному будущему. Как меня встретят в институте? Не знаю. Незнание порождает страх, но надежда настойчиво толкает меня вперед.

И снова настала ночь. Я опять видел сон. Я видел нечто важное, но произошло самое ужасное, что бывает в подобных случаях...  Я забыл!
Ни картинки, мысленной ситуации - затерлось все.   Видимо, я долго спал, а сон явился мне поздно ночью. Воспоминания, мысли и всякая несусветная чушь, которые табунами проносятся в голове за ночь - всё это удаляется, как временные файлы в компьютере. Но в категорию этой чуши попала ценная вещь. Я помню лишь это чувство: величие и трепет. Я был там, где просто пребывать - это большая честь, я был среди людей весьма уважаемых. Возможно, это были те самые старцы, которых я видел некогда, величием которых пренебрег. Что с меня дурака взять? Неразумен был! В этот раз я просто узнал их (или не узнал), но понимал, кто передо мной. Так я боялся потревожить события, проходящие передо мной, что просто не проснулся. Если бы так, сон остался бы в памяти. Но видимо, не судьба. Произошло то, что бывает со многими людьми, которые говорят, что не видят снов. Я забыл.

И вот настал день. Ноябрьское солнце светило яркими холодными лучами. Прямо как у Пушкина: мороз и солнце. Только снег еще не выпадал. Я удивляюсь всему, что встречается на моем пути. Люди куда-то спешат, о чем-то заботятся. Их тревожат какие-то мелочи, и они торопятся жить. Мамаша ругает своего сыночка за то, что он подбирает всякий мусор с дороги; бабуля спрашивает номер автобуса, который подъезжает к остановке; трое парней обсуждают особу противоположного пола, стоящую неподалеку (что они в ней нашли?). Их всех заботят такие мелочи, всё о чем они говорят, кажется им так важно!.. Ну и что… мусор? Какая разница, на какой сесть? Довезет! О! Девушка! Это ведь не твоя любовь…
Да, одичал я за эти две недели. Мне все кажется пустым. Я удивляюсь тому, что люди живут простой жизнью. Для них отсутствие ясных целей – не повод для того, чтобы остановиться посреди дороги и ждать неизвестно чего. Пожалуй у них есть чему поучится. Но странный я зверь! Я не просто не могу быть как все, мне тяжело одно лишь пребывание среди людей. Меня бросает в дрожь при одной лишь мысли, что рано или поздно к людям надо будет возвращаться.
Я иду к врачу и ожидаю его слов, как приговор. Вот, как скажет, что завтра учиться... но нет, не сказала. После падения температуры еще положено посидеть дома, окрепнуть. Вот сегодня среда. Выйду в понедельник. А хоть неделю, хоть месяц, сколько бы не пришлось мне прятаться, не хочу я туда идти. Не готов. Не представляю, как себя вести. Боюсь... как не знаю, кто. Если упаду еще раз, то не встану.

В эту ночь сны не дали мне никаких ответов на волнующие меня вопросы. Опять темно и глухо. Кое-как провел день, иногда скучая, иногда боясь, что придет и наступит тот день, которого я не жду. В следующую ночь я видел отца. Мы как в старые добрые времена играли вместе. В реальной жизни давно такого не было. Давным-давно, когда я только научился ходить, мы с отцом играли в футбол. Папа всегда был хитрее и ловчее меня. Круче его я никого не знал. Это сейчас он с пожелтевшим цветом лица сидит дома и никуда не ходит. Раньше он был другим. Большой радостью было для меня снова увидеть его бодрым и энергичным.
В этот раз отец давал мне изысканные уроки настольного тенниса. Все его подачи были такими закрученными, что шарик аж гудел в воздухе, как пропеллер. Траектория его полета была просто немыслима. Он, будто против законов физики, взлетал, менял направление, но всегда точно возвращался на стол. Чтобы не упустить очко, мне приходилось гоняться за шариком, как за бабочкой с сочком. Отец играл очень агрессивно. Он мог сделать такие подачи, которые я совершенно не отбил бы. Но вместо этого он предпочитал постоянно держать меня в напряжении. Уровень его мастерства был гораздо выше моего. Его превосходство было даже унижающим меня, но я не плакал, не просил пощады, не обижался на его стиль игры. Местами я, наоборот, восхищался им или смеялся над своей неловкостью.
Да, отец, - он, как ни крути, - все равно любимый родной отец. Идеальных родителей, наверное, не бывает. Все они ругаются, высказывают недовольства, хотят видеть нас другими. И хотя мы вырастаем такими как есть, чувствуется, что они дают нам нечто, за что мы потом без стыда говорим: «Он мой отец!» или «Она моя мама». А время уходит. Папа стал совсем другим и своего отцовского в последнее время дает мне очень мало. Но ведь придет день, когда его не станет. Я вновь буду вспоминать когда мы играли вместе, буду сожалеть о том, что ни разу не повторил тех мгновений счастья, пока он был рядом. А почему бы не исправить эту ошибку прямо сегодня? Я уже предлагал ему сходить погулять вместе. Что он скажет?
Папа сидел чистил картошку на кухне, когда я обратился к нему с разговором. За окном хмурое небо сыпало первым снегом. Кому-то радость, кому-то непогода. Снег, как и дождь всегда сказывался на его самочуствии. Мне даже неловко сделалось перед ним, за то, что я забыл про эти чертовы осадки. Я не стал настаивать в этот раз, но все-таки вытянул из него обещание погулять на свежем воздухе, когда разойдутся тучи.
Последние дни и ночи перед институтом я провожу в напряженных размышлениях. Бесплодные поиски ответов на вопросы, жажда озарения – мои мысли, как кони Газманова несутся вперед. Я опять видел пса, бегущего по лабиринтам. В этот раз я не прошибал головой стен и даже мало походил на самого пса. Я бежал так быстро, что не чувствовал ног. Частые повороты не давали мне разогнаться. Меня заносило, и я как машина брал поворот под юзом, врезался боком в стену и потом вновь набирал скорость. Здесь не за что было зацепиться, рука соскальзывала с каменных углов. В других сновидениях, когда я спускался с лестницы, достаточно было просто хвататься за перила. Сила инерции всегда несла меня вперед. Но не здесь.
Мне кажется я видел что-то. Постоянная близость цели порождают во мне зависимость: жажду скорости. Быстрее. Еще быстрее. Я достану ее! Хоть силы уже на исходе, но я стремлюсь вперед. Я достану ее! Не ноги несут меня вперед, а жажда. Я как супермен рассекаю воздух в полете, но воздух плотнее чем вода. Он не хочет пускать меня. Я вновь что-то увидел! Оно скрылось за поворотом. Я выжимаю из себя последнее. О, долгожданная скорость понесла меня. Там за углом я увидел нечто: не стену, не тупик, то был конец пути. Хотя я и летел, но почувствовал, что земля ушла из-под ног. Голова пошла кругом. Как всегда рефлекс на падение – попытка удержать равновесие. Лежа на своей кровати, я дернулся всем телом. Сон ушел. В последнее мгновение сна я запомнил легкую коричневую шаль, ускользающую в темноту. Больше ничего. А сон ушел, не оставив мне шанса разобраться в увиденном. Вся беготня – это полет мысли. Но хоть и полет, но по кругу в замкнутом пространстве. Что значит выход за пределы лабиринта? Почему я упал?

Приближалось утро. Поток мыслей привел меня на то же  место, потому что все мысли были только об одном. Мой путь продолжался. Это были те же  коридоры и двери, но я уже никуда не бежал, здесь нельзя было торопиться. Каждая дверь передо мной – осознанный выбор. Я должен был знать, куда вхожу. Но странные особенности сна: я не знаю, что хочу увидеть, но хочу этого больше  всего на свете. Здешние  двери опять переносили меня из одного места в другое. Мне встречались люди, говорившие на непонятных языках. Их возмущало мое появление, потому что я возникал из ниоткуда.  Но я не понимал возмущений и не мог ничего объяснить. Мне приходилось идти напропалую вперед, делая вид, что я никого не замечаю, приходилось выглядеть наглым и бесцеремонным, чтобы скрывать свою неуверенность. Потом я открывал очередную дверь и переносился в другие места.
Последнее куда я попал, оказалось для меня труднее всего. Непередаваемый ужас: это была родная школа. Но не стены пугали меня. Я видел не особо длинный коридор и раскрытые двери всех классов. Внутри каждого класса, на пороге и у входа я видел всех тех девчонок, которых в течение своей жизни причислял к разряду красавиц. Были те, с которыми у меня сложились хорошие отношения, те с которыми у меня ничего и не получилось, были и такие красавицы, которых я давно забыл, но все они были моими. Школа для них была как родной дом, классы – как спальни. Они стояли в одних ночных рубашках, общались между собой. Мне трудно было идти среди них. Мне стыдно было поднимать глаза. Они тоже делали вид, что не смотрят на меня, что моё появление никак их не колышит, но каждая из красавиц, бросая редкие взгляды, ждала, какой выбор я сейчас сделаю, на ком остановлюсь. Но я не мог выбирать, не мог даже подавать кому-либо надежды, во избежание ревности прочих. Какое же это невыносимое издевательство – встретить всех красавиц в одном месте!
Этот коридор я прошел до конца. Последняя дверь была закрыта. Ее я не стал открывать сам, а почему-то взял и постучал. Она сразу же открылась. На пороге стояла первая красавица института – особа с третьего курса, чьего имени я еще не знаю. Мне пришлось посмотреть ей в глаза: строгие выразительные, никогда не оставляющие меня равнодушным. На ней была просвечивающаяся ночная рубашка, под которой легко читались все черты ее тела. Девушка из разряда таких, о которых я говорю: «Слишком красива для меня». Но сейчас она стояла совсем близко и была такая желанная и доступная, как в рекламах по телевизору. Чувства начинали брать верх.
- Ты пришел ко мне? – спокойно спросила красавица.
- Нет.
Как ни крути, я не мог сказать неправду. Хотя меня уже колбасило от вожделения.
- Тогда тебе лучше идти домой.
Это означало только одно: развернуться и идти обратно. Зайти к ней и остаться я не мог. Это был не мой путь. Но как не хотелось упускать свой шанс! Она стояла, держась одной рукой за косяк, другой за дверь и продолжала невозмутимо наблюдать за моими ломками. Я все-таки поддался искушению! Мне легко было обнять ее. Я прижался всем своим телом к ее телу. Мне показалось, что одежды не было ни на ней, ни на мне. Я поцеловал ее, и энергия Либидо стала волнами приливать от языка к тазу. Все это кончилось бы определенно и просто, если бы она вдруг не сказала своим уставшым голосом.
- Как тебе не противно? 
Я тут же выпустил ее из рук. Мне действительно стало противно. Но не от нее самой. Она была просто сладчайшее эротическое совершенство. Но мне было противно от собственной слабости. Настолько противно, что пришлось проснуться. И все-таки человек – странный зверь! Лишь открыв глаза меня посетили совсем иные чувства. В данной ситуации уже не понятно: я упустил свой шанс или взял себя в руки? Черт его знает, что думать; я хотел вернуться обратно! Такой шанс! Если бы на самом деле… Если бы… Да ну ее! Не знаю! Все мы люди такие: мечтаем о том, что в жизни не сделаем. Был бы я посмелее, если бы знал, чего хочу, то добился бы ее расположения. Но зачем? Я на всю жизнь запомню этот поцелуй. Она, конечно же, сладкая девчонка, но если бы я взял ее силой, мне было действительно противно от себя. И не только во сне.
Когда улеглись все страсти, я сделал для себя еще одно открытие. Обожаю пророческие сны! Она сказала: «Иди домой». Разве это не явное указание места, где необходимо искать? Что так беспокоит меня и почему оно находится дома? Вариантов ответа – куча. С чего начать – не знаю. Но знаю точно, что слова прекраснейшей сказаны не на ветер.

Последний сон из череды темных дней начинался с размышлений. Почему я люблю дом родной, что нахожу в нем притягательного? Многие приключения, которые сваливаются на мою голову во сне, начинаются, когда я держу путь к дому. Мой чердак – самая высокая, самая неприступная башня. Нет места более укромного, более уютного. В окна веранды я наблюдаю ураганы и грозы. И никогда не возникает страха, что мой дом рухнет, загорится, станет местом погибели. Странно лишь то, что наяву все это пропадает. Только письменный стол и свою кровать я могу считать родными местами. В остальном, дома не так интересно, эти стены порой угнетают.
Давно не торчал я на чердаке и веранде. Все они рядом, но самые яркие воспоминания о них – за десятками лет назад. Я бродил по дому весь день, обшарил все углы. Как велико и просторно это было! Как узко и неприметно выглядит это сейчас.
Мой сон – цепь образов и ассоциаций. Никаких действий. Я вижу старую мамину кровать и вспоминаю, как любил прятаться под ней, когда сестра доставала меня со своими скучными детскими играми. Не вижу не себя, ни ее. В зале рядом с кроватью стоит огромный старый шкаф. Я не помню его. Он стоял здесь, наверное, еще до моего рождения. Дед и бабка жили в другом месте, но это их хозяйство. Что они там хранили, что оставили? Кому знать? Он заперт. Есть некий секрет, который шкаф позволил мне открыть.
Я зашел с другой стороны и увидел дверь. Я знал, что это за дверь. В реальности ее нет, на этом месте голая стена. Она похожа на дверь от кладовой, но это совсем другое. Она должна открыть мне то, что я так долго искал. И вот я стою и колеблюсь: входить или нет? Я видел и открывал множество таких, я искал ее среди прочих и был готов вломиться в любую, лишь бы найти… Сомнение закралось в моё сердце: не всякий достоин войти сюда. Но есть ли у меня выбор? В моих руках ключ. Как могу я повернуть обратно?
- Недостойнейший из имеющих! - с отвращением говорит моя совесть.
Я открываю дверь.
Белое. Перед глазами туман, плотный, как вата, через которую ничего не разобрать. Я делаю шаг, и ветер с шумом засасывает из моего дома весь воздух, подхватывает и несет меня вперед, как перо. И вот я иду уже в другом мире. Под ногами серебристая зеркальная гладь. Это море. Но я стою на нем. Плотные серые облака, гонимые сильным ветром, летят сквозь моё прозрачное тело с таким шумом, что только гул стоит в голове. Но вода не колышется. И слышу я более тяжелое, что силой своей затмевает даже этот ураган. Будто голос чей-то мерно тянет одну ноту… Дух мироздания обитает здесь. Величие его давит на мои плечи, пронизывает мое тело страхом. Я падаю на колени и прячу свое лицо. Разгневал я Обитателя. Расправа его надо мною страшна. Я, не смея взглянуть вокруг, бормочу что-то, взываю к пощаде...
Вдруг ветер стих, поток облаков еще обходил меня с обеих сторон, но не дул мне в спину. А перед собой я услышал голос:
- Зачем ты здесь?
Передо мной был человек в странных светлых одеждах, которые я не запомнил. В руке его была книга закрытая. Что в ней и о чем она я не знал. Я лежал перед ним ниц и он казался мне великим.
- Я пришел искать мира, - отвечал я.
- Я знаю, что ты ищешь, - продолжал он. - Зачем?!   
Меня наполнило удивление. «Знает и спрашивает!» - подумал я, но вслух ничего не сказал. И как-то стыдно стало за то, что подумал. Ведь он - ангел! Ему известно всё сказанное и мысли, и всё потаённое. Он знал даже то, что я отвечу; но ждал, почему-то когда я скажу это сам. Что сказать?
- Разве прекрасное не достойно жизни?
- Зачем лжешь, называя этот мир прекрасным?
Вновь опустил я голову. Не знал, что ответить. Не мог вспомнить ничего, что подтвердило бы мои слова. Но ведь что-то было? И вспомнил я, как один из праведников просил мира, ища подобных себе. Не было ни одного. Но ведь было что-то прекрасное!
- Разве малое не достойно жизни?
- Тебе ли искать малого? - удивлялся ангел. - Ты был рожден раньше своего времени. Тебе было уготовано лучшее место. Ныне же ты защищаешь мрак, который тебя испортил. Мне трудно понять. Не было ни слова неправды в твоем отвращении. Почему ты поменял решение?
- Я не хочу быть вершителем!
Мой порыв ответить, был настолько велик, что я чуть не выкрикнул эти слова. Я выпрямился и стоял на коленях как в полный рост. Но не встал. Столько дерзости было в моем ответе, что сам же и смутился... На мгновение. Я так же знал, что ангелу понравится твердость моих слов. А он знал, что сказать:
- Не ты вершитель. Не твое решение. Так написано Всевышним в мироздании, - мой взгляд невольно упал на книгу, которую ангел держал в руках. - И от начала времён известно, что сему должно быть.
Я слушал стройное рассуждение ангела, его неоспоримые доводы о том, что было, чему надлежит быть. Уже нечего было ответить на это, не знал, что спросить. И его же вопрос не давал мне покоя. Действительно, почему я здесь? Не кто иной, как сам ангел Хранитель мироздания убеждает меня в том, что мир безвозвратно погиб и что нет моей вины в этом... очень странно. Почему я не верю ему? Почему он пытается убедить меня, вместо того, чтобы повелевать? В его власти сказать: «Иди, ожидай своего времени и места в земле обетованной», или же: «Поди прочь, ты погубил мир и не достоин находиться здесь, ни просить, не знать». Я бы послушался, что бы он не сказал. Он говорит ко мне и ждет когда я отвечу. Он знает, что я скажу, но ждет и выслушивает. Нет, я должен не говорить, а понять сам для себя что-то. Какова моя роль во всём этом? Если я  не вершитель, почему подозреваю себя им? Не моим решением, но от моего гнева Земля и все дела на ней сгорели. Великая честь исполнять чужое решение, но я этого не желаю.
- Я знаю своё решение.
Ангел взглянул в мои глаза и прочитал в них страх. После этих слов он мог так же снять с меня кожу, оставить нагим и униженным и отправить туда, куда я не хотел бы. Это была дерзость. С дрожью в коленях, но искренняя дерзость. Я знал, что хотел. Его взгляд был суров, но голос его был наполнен сочувствием. Он как родитель говорил ко мне, как к неразумному взрослому сыну:
- Зачем тебе это?
А я как пылкий юноша, ослепленный чувствами, отвечал ему.
 - Я люблю этот мир.
И что-то изменилось вокруг. Я поверил своим словам. Оно было действительно так. Но ангел спрашивал:
- Сможешь ли ты остаться? Этот мир убьёт тебя.
- Так дай мне сил!
То было в его власти. Но он по-прежнему не хотел.
- Ты знаешь решение. Оно неоспоримо. С тобой или без тебя. Земля сгорит и все дела на ней, и время прейдёт. Ничего не останется.
На это мне нечего было сказать. И я не говорил, но уста мои сами говорили.
- Я хранитель мира! Пока я жив, мир не прейдет!
А это уже могло быть неправдой. Ангел знал все дела мои, всю ненависть к людям и нетерпение, которые вызывали огонь с неба. Мне искренне хотелось верить в справедливость своих слов, но ангел сомневался:
- Достоин ли?
И не мог я клясться ни собой, ни тем, что имею; потому что не имею ничего и сам я ничто. Но ангел всё знал, а я искренне жаждал. И тогда я просил его:
- Посмотри в книге твоей.
То была последняя надежда. Книга не испытывает, не искушает. После неё пусты слова и препирания, и тщетно мое хотение. Она говорит то, что есть. И вот ангел держал в руках книгу (он открыл её не на последней странице!) и сказал:
- Так.
Слово гулко протянулось в моем сознании. Вновь ветер ударил мне в спину. Густой серый воздух затмил образ ангела, и я больше не видел его.
Ветер кончился. Я видел, как он гонит вперед густые облака. А передо мной осталось чистое зеркальное море. Потом и оно опустилось. На поверхности показались камни. И вот я стоял уже на них, а вода ушла. Посреди всех желтых, как бы песчаных камней я увидел один белый, ровный. А на нем было что-то написано языком древним и сложным. Это был камень Соломона, о котором никто и не знает. Я рад был видеть его. Это была большая удача найти его среди тысячи других. Но камень сияя белизной, слепил мне глаза; и надпись, видимая вначале четко, уже расплывалась, а что было написано, я так и не разобрал. Пока я следил за этим, мне на плечо села бабочка. Ее большие синие крылья размером были с мою голову. Боковым зрением я увидел, что это была не бабочка вовсе, а девица с такими крыльями. И я боялся пошевелиться и спугнуть ее. Она стояла на моем плече, держась за мое ухо. И наклонившись поближе, она прошептала:
- It’s gone!
«Это прошло». Все печали и горести, всё то, что я терпел ранее, теперь позади. Радость и успокоение спустились на душу мою. Я стал будто бы засыпать, но проснулся в реальности.
- Йесс!!! - вырвалось из моей груди, пока я еще не открыл даже  глаза.
Как много свершилось этой ночью!

Чудесный день воскресенье! Вся семья дома, хотя спят как убитые. Просто они не видели, как хороша погода за окном. Хотя и это их врят ли поднимет. Ну, ладно. Главное я; вижу! Снегопад кончился, тучи разошлись. Солнце светит так, что всё вокруг просто сверкает! Температура пока минусовая, не сразу всё растает. Ох, лепота! Нет, не отвертится папа, вытащу его сегодня погулять.
Да, он не хотел, но что с этим поделаешь? Доводы у меня убедительные, уговаривать умею. Он просто сам посмотрел в окошко… и вот, шли мы уже по улице, оглядывая дома и машины, занесённые снегом. Шли молча. Отец всем хмурым своим видом пытался показать своё безразличие к окружающему. А я думал, с чего и как начать разговор. Как-то не получалось. Все серьёзные мысли рассеивались, когда я смотрел по сторонам. И я ловил себя снова и снова на той мысли, что могу найти в этом мире много прекрасного.
На соседней улице мальчишки обстреляли снежками колонну прогуливающихся девчонок. Те обиделись, решили ответить. Но мальчишки, хоть и в меньшинстве (двое против пятерых), держались молодцом. Девчонки часто не докидывали. А один пацан так изловчился, попал кому-то прямо в лоб! Она плюнула на снежки, и побежала за ним, чтоб порвать его в клочья. Мальчишки, довольные до соплей, только пятками сверкали и… «след от них простыл». Обиженная громко сопела от негодования, но её подружки нескромно смеялись над ней: звезда на лбу, которую она не сразу стёрла, не могла оставить кого-либо равнодушным.
Здорово, блин! Это ж мой сон! Весь, от начала, до конца! Хотя снежком в лоб и радугой обрызгать – ну, может быть, не одно и тоже… Все равно здорово! Дух озорного детства. Сам любил донимать девчонок. И щас люблю! И когда другие их донимают… ну, в меру, конечно, тоже люблю! Настолько я обожал эти игры! Помню, заманил специально одну классную девчонку…. Она хотела мне сдачи дать, отомстить. А я украл у нее поцелуй… Свой первый. И этих товарищей ждет то же самое.
Отец, не представляя пока куда мы идём, неожиданно свернул в сторону школьного сада. Он думал, сделаем пару кружков вокруг футбольного поля и обратно домой. Может ещё как-то. Поход в школьный сад был бы вполне актуален лет 15 назад, когда я научившись ходить, любил пинать мяч. Мы ходили с ним пару раз. Потом ему было некогда. А сегодня он, наверное, думал: вот я вытащил его, наконец. Нет, папа, старые мы стали для таких игр. Мы идём на Набережную, где спокойно и красиво.
Эх, взгрустнулось даже от всех этих мыслей. Кто-то имеет, а кто-то мечтает. Я живу одними этими воспоминаниями. Порой даже несуществующими воспоминаниями. Реальность слишком проста. Её приходится дорисовывать. А всё прекрасное, что я встречаю в этом мире, либо мало;, либо не столь прекрасно на самом деле. Посмотреть на моего отца, так он вообще ничему не радуется: ни погоде, ни жизни. Для него всё прекрасное – относительно не уродливое, так сказать сносное. Кто знает, может так и есть на самом деле?
Был ли это вопрос? Ангел дал мне ответ, пока я только размышлял об этом! Видел я одну широкую лужу, которая далеко тянулась вдоль дороги. Ее не закрыло, не затянуло снегопадом. И всем она была помехой. Кто половчее перепрыгивал, кто осторожнее - обходил, у кого ботинки покруче - хлюпал прямо по коричневой жиже. И вот стояли на одном берегу парень в тех крутых ботинках и девица в красивых сапожках; смотрели они на эту лужу: девица с сожалением, парень с недовольством - думали как перебраться через нее. Вдруг подхватил парень свою подругу на руки, прошлёпал по луже и с суровым таким видом перенёс её через всю дорогу. А она, то ли  держась, то ли обнимая его ручками своими, нежно прижалась поцелуем к его щеке.
- Красиво!
- Что? - удивился отец. А может не удивился, может просто так спросил.
- Товарищ тот на руках её перенёс через лужу. Она его поцеловала.
- А.
Вот и подумаешь после этого «А», какой он сухой, безэмоциональный. Я только вздохнул, посочувствовал ему и оглядывался вокруг, ища того, что прекрасно на самом деле. Хотя мне одного только этого случая достаточно было, чтобы вслух повторить: «Я люблю этот мир»! Мы шли уже по Набережной, и я вспоминал темные дни свои, вспоминал, что еще тогда чувствовал к окружающему. Как ни мрачно было на душе, я видел и понимал, что вызывает восхищение. Но если тогда смешение чувств причиняло мне боль, то сейчас я дышал полной грудью. Как это здорово, когда мрачные мысли не отягощают сердца!
- Я когда молодой был, как ты, - папа сам заговорил. Меня это удивило. Я забыл обо всем и слушал, - я с этой горки на ногах съехал. Перед матерью твоей выхвалялся.
Вот это дела! Не такой значит отец черствый. Помнит и хвалится своим озорством. Съехать с почти отвесной горы длиной метров двадцать... А она здесь еще и редко ровная бывает.
- И не упал?!
- Ну... под конец уже... чтоб в речку не улететь, сам просто сел.
- Ну ты даешь! А мама что сказала?
- Мама ругалась на меня. Володька Плешаков посмотрел, решил тоже попробовать...
- И чё?
- Расшибся в усмерть. До остановки на себе его тащили.
Вот это да! Такие истории, оказывается, были у нас в семье! Но почему это обошло меня стороной? Я ж люблю историю. Может оно не связано непосредственно со мной, но это ж история моей семьи!
- Интересный случай, - сказал я чуть погодя. - Я тебя таким не знал. И часто ты так лихачил?
- Раньше часто.
- А что потом?
Папа помолчал немного. Потом выдохнул холодно так:
- Повзрослел. Не смешно уже было. 
Не знал, что сказать. Мыслей много, но вслух не скажешь. Единственное  только спросил:
- А это хорошо или плохо?
- Это закономерно.
Попал! Пальцем прямо в небо. В принципе, какой глупый вопрос, таков мудр и ответ. Может ему так показалось. Но мне действительно было интересно! Учителя всегда отмечали, что я слишком взрослый среди своих сверстников, а я не понимал хорошо это или плохо. И вообще глагол «взрослеть» слишком многозначен.
- А помнишь,  ты недавно сказал, что я взрослею, - вспомнилось мне.
- Я так не говорил. Это ты что-то про переходный возраст начал.
- Ладно. Ты хотел знать, что со мной происходит.
Он не подтвердил вопроса, ни кивнул, вообще ничего не сказал. Знал, что я и так скажу все сам.
- Извечные проблемы с окружающими. Как они были от самого рождения, так они и не решаются, - отец молчал. Я посмотрел на его сухое, чуть желтоватое лицо в профиль и продолжал. - Дело  не в том, что они всегда есть. Я не знаю их решения. Когда делаю что-то, всегда стараюсь сделать правильно, но результат не всегда оправдывает себя.
- Значит делаешь не самое правильное.
- Может быть. Ты всегда говорил, что не нужно выбирать «из двух зол», - я запнулся, потерял мысль, шел некоторое время потупившись. - Но актуальнее в жизни скорее другая дилемма: правильное или допустимое. Люди, которых я знаю, всегда склоняются к допустимому, сами расширяют эти рамки допустимого и меня к этому призывают. А я вижу правильное, поступаю не как все. Извечный конфликт! Обижаются на меня всегда. Слово «правильный» в их устах... хлеще матерного уже. А иных слов нет!  Мне иногда кажется, что я родился не в свое время, не в том месте... Задумываться начинаю... Ты говоришь: «Не самое правильное решение». Может быть правильное... оно не «самое-самое», а как у всех «допустимое»?
- Что случилось-то?
Надо же!  Сам спросил! Даже не знаю: это его интерес или простое подведение к итогу? Я посмотрел на него еще раз.
- Взяли товарищи мои сговорились не ходить на урок к одному преподавателю. Правильный выбор не идти за толпой, а решать самому. Хотя у меня отмазка была серьезная: я об этом заговоре и не знал вовсе! Но пошел... и оказался распоследним злодеем. Преподаватель наказание придумал и просил меня всё передать. Тут товарищи все мои грехи вспомнили. Они не верили уже, что я не знал о договоре, думали я пошел из вредности.
Я остановился, задумался. Стоит ли сейчас ставить вопрос ребром: имеют ли они право обвинять меня в моем поступке? Нет. Отец скажет, что я не искал правильного, что и так, и эдак поступил из вредности к окружающим, в угоду своему самолюбию или еще как-нибудь опустит. Не буду задавать вопросов.
- В общем, решил я сам уйти. С ними договорился о том, что меня будто-бы никто не видел. Удачно так заболел через пару дней. А что у них и как, теперь не знаю.
   - И ты думаешь, я скажу тебе: «Молодец, продолжай в том же духе?» -  отец  оборвал меня на середине мысли. - Нет, не скажу. Ты обижаешься, что никто тебя не понимает, когда ты хочешь все как лучше. И я тебя не понимаю! Ты ничего не сделал, чтобы стало лучше. Бзики свои показал. Ты ушел и этим всё мог только испортить. Дома отсиживаешься, а у них что «даже не знаешь».
Тяжелый отец человек! Душу ему не изольешь. Хотел спросить совета. Теперь, думал я, подходит к концу последний наш разговор. Ничего у него больше не спрошу. Может быть и я был не прав... Не отрицаю. Но он слишком резок. Он потерял мое доверие. Хотя во мне никакой горечи обиды, ни оскорбления. Только холод на сердце. Я все еще вдохновлен погодой. Ну походим еще, полюбуемся местными красотами. Чего еще ждать? Не ожидая ничего хорошего в ответ, я задал последний вопрос:
- Позволь уточнить: ты таким образом желаешь мне, чтобы я исправился, пошел в институт и разрешил все проблемы, которые передо мной предстанут... или ты просто хочешь, чтобы я никогда не обращался к тебе с подобными вопросами?
Птица запела в снежный морозный день! Вот чудо! Я слушал ее и наслаждался. А отец молчал. Удивил он прямо кого-то своим молчанием. Прислушиваясь к отдаленному пению, я уже не хотел слушать его. Есть вещи поважнее и приятнее. День классный сам по себе. Поговорили, закончили.
- Я уточню тебе одну разницу, - он все-таки заговорил. - Ты считаешь, что правильного можно добиться, не делая ничего неправильного. Но суть правильного, как добра и зла, как справедливости и всего прочего определяется не твоими желаниями, не твоим сердцем даже, а результатом. Из чистых побуждений можно наломать кучу дров. Сделаешь как лучше, а тебя никто не поймет.
- О чем я тебе и говорю!
- Послушай!
- Слушаю.
- Твое  разделение на правильное и допустимое  не правильно. Знаешь, почему люди говорят, что правила нужны для того, чтобы их нарушать? Если ты трепещешь перед предписаниями, тогда ты либо глупый, либо бездушный. Я видел пионеров, которые ходили на те уроки, с которых остальные сбегали. Они из собственных принципов шли против коллектива. В мое время многое было не так, но единство твоих товарищей - святое. А того пионера-комсомольца и я не терпел. Про него долго рассказывать, но я надеюсь ты не такой. Я хотел бы верить, что ты не такой.  Ты говоришь, что не знал... когда пришел. Если бы знал... и если бы прикрывался тем, что поступаешь по предписаниям... - отец сделал длинную паузу, - был бы очень глуп. Но о тебе уже сложилось такое мнение...  Тебе его надо срочно исправлять.
Кажется он закончил. Я был потрясен! Папа сказал все по делу: доходчиво и без лишних упреков!
- Скажи, почему ты не сказал это раньше?
- Ты бы не услышал, - отмахнулся отец. - Мне в свое время говорили, и я не хотел слушать.
- Это называется нравоучение, когда тебе говорят то, что ты не хочешь слушать. А я, наконец, услышал от тебя то, что мне нужно было. Я хотел это услышать! И теперь я не жалею, что пошел сегодня с тобой.
Волшебный миг! Я все-таки нашел общий язык с отцом! И даже не хотелось ни о чем больше говорить, чтобы не разругаться. Он достаточно сказал за эти две минуты, он открыл то, что для меня было закрыто. Я никогда не говорил, что правильного можно добиться, не делая ничего неправильного, но мысль интересная. Стоит обдумать. Справедливость - это результат. Совершенство мудрости! Даже ангел не сказал бы мне этого в вещем сне! Я услышал это от отца. Он показал мне путь решения проблем. Нет страха перед будущим.  Мне, конечно, предстоит понять, как правильное остается после дела, а не растворяется в намерениях. Понимать мне это долго. Как ломаются стереотипы? Вот это вечная тайна. Самому ее не решить никогда...
- А как менять мнение, которое обо мне уже сложилось? - я все-таки спросил.
- Самое главное - не перестарайся, - папа отвечал уже без затруднений, будто давно ждал мой вопрос и обдумал ответ. - По мнению окружающих, ты можешь делать что-то не так. Им всегда будет казаться, что ты делаешь что-то не так. Но ты всегда должен быть самим собой. Просто не впадай в крайности... Наблюдай... Делай выводы. Сам поймешь.
Мы прошли немного молча. Классный у меня все-таки отец!
- Тяжело быть самим собой. Если поступать не как все, мало кто оценит твои действия правильными, - сейчас я говорил свои соображения и уже не боялся, что отец оборвет меня осуждением. - Всегда будет в чем-то обвинить, даже если ты поступил идеально. Но для людей не возможно быть идеальным. Невозможно быть хорошим для всех. Кому-нибудь возьмешь да сделаешь чё-то не так. И обвинять могут либо в несущественном, либо даже бывает в том, чего ты и не делал...  Христа все-таки распяли... И распяли те же люди, которые сейчас...
- Сергей Михайлович, я извиняюсь?..  - меня перебил какой-то дядька, шедший навстречу. Лет он был таких же, как мой отец, но выглядел, конечно, посвежее.
- У-у! Родион! Сколько лет, сколько зим!
- Здавствуй-здравствуй.
Встретились два товарища, друзья с самого техникума. И не  знаю, толи это принято у людей старших, или это искренняя была у них радость. Долго они приветствовали друг-друга, уточняли тот ли этот самый Родька, не другой ли Михалыч. Слово за слово, завели разговор, и так много имели они что сказать друг-другу. Интересно и приятно было послушать, с каким удовольствием они вспоминали былые свои дни, как всегда были вместе, как приударяли за барышнями, какими лопухами были и кто каким стал после. Слушаешь и думаешь: вот это была раньше жизнь! Потом промелькнет даже мысль сомнения: а не приукрашивают ли? Но я гоню её от себя. Есть другая: все это вызывает восхищение!
- А это твой сын? - он угадал. Я представился, пожали друг другу руки. - На отца-то как похож!
- Да, весь в меня! - обречённо поддержал отец.
Я лишь слегка улыбнулся, а сам прикинул так: в жизни, наверное, ничего приятнее от него не слышал.
Мы шли так вместе еще долго. После этой фразы про меня опять забыли, болтали о своем. А в принципе обижаться было не на что и некогда: истории людей старшего поколения были настолько интересными и красочными - забыл обо всем на свете.  И думал снова и снова: «Вот люди жили!» Потом они долго еще прощались. А по пути обратно домой папа рассказал еще пару историй о друге своем Родионе. Я уж со своими проблемами и не лез. Давно отца таким довольным не видел...  Потом дома уже, вспоминая что было, отец тихо так сказал мне: «Спасибо», за этот день, который я провел вместе с ним.

Был понедельник - начало новой недели. И был этот день светлый. Я шел навстречу тому месту, которого раньше избегал. Там были люди, которых я раньше не любил. Но все-таки как это здорово - быть с чистым сердцем, не быть отягощенным слепой ненавистью! Я не то, чтобы полюбил всех сразу и бежал к ним с распростертыми объятиями. Я относился к этому проще и имел простой интерес: увидеть мир новыми глазами.
Какие мысли были в голове? Разные. Но я гнал их все. Не хотел гадать, не хотел предвосхищать события. Никаких стереотипов. Надо лишь видеть, что раскрывается перед тобою. Подходя к институту, я встретил однокурсницу Настю - восхитительную особу с выразительными черными глазами и нескромно длинной косой.
- Привет.
- Привет.
Хорошая девчонка. Хорошая хотя бы тем, что никогда не смотрела на меня с осуждением и тем более не позволяла резких высказываний.
- Ты где был?
- Болел.
- А... - Настя вроде бы закончила расспрос, но видно было, что хотела спросить что-то еще. Позже все-таки сказала.
- А я думала специально. Ты так сказал, что...
- Ну и специально тоже. Совпало так.
Вспомнилось нехорошее, и никто из нас не решился заговорить об этом первым. И я пытался сочинить вопрос, чтобы поменять тему. Но она меня опередила:
- Нехорошо получилось так. Ты в  принципе  и не виноват был, что оказался на паре один. Взъелись на тебя все...
- Да...
Не то, чтобы не хотелось говорить, - не мог найти слов!  Не то, чтобы она извинялась передо мной за всех - это было проявление солидарности; то, которого в свое время мне очень не хватало. Лучше поздно, чем никогда! Это хорошо, что такие люди, как Настя существуют в этом мире.
- А ушел ты зря...
- Че такое? Он еще что-то придумал?
- Ага. Дал какие-то задачки. Там высшая математика. Чёрт голову сломит, их никто не понимает чё с чем. Говорит допуск к зачёту. Кто не решит...
- Это для нашей группы или как?
- Нет, - Настя посмотрела мне прямо в глаза, - для всего курса уже.
- Вот блин, мм... - я чуть не выругался. - Чё он хочет доказать-то? 
Мы еще шли некоторое время, судачили о заморочках старого маразматика. Вошли в институт и там, в вестибюле я услышал знакомый голос. Я оглянулся посмотреть на того, кто меня окликнул и увидел чудный прекрасный цветок.
- Привет, Ань!
- Привет! 
- С днем рождения!
Аня опешила от неожиданности. Похлопав немного глазками, она удивленно произнесла:
- Надо же, помнишь?
- Да как я смею забыть про это?!
- Ты первый, кто меня поздравил.
- Да ну... хватит...
Тут Анечка засуетилась, отдала мне сумочку и пакет с тетрадками. Из другого пакета она достала большущую коробку с конфетами, так же торопливо распечатала  и отковыряла самую вкусную, специально для меня.
- Угощайся.
Руки у меня были заняты, а она уже держала конфету передо мной. Тогда я... без лишней суеты, не перекладывая пакетов, чтобы освободить руку, просто наклонился вперед и, глядя ей в глаза, взял конфету губами. И я думал: «Да, быть может мир полон несовершенств и недостатков, но он достоин жизни, хотя бы потому, что встречаются в нем такие чудные моменты!» И мое восхищение было переполнено, когда за ее спиной я увидел другие глаза, классные волосы шапочкой!.. Первая красавица института прошла мимо, бросила небрежный взгляд. Взгляд стремился быть холодным, но всё же в нем читалась легкая ревность.
Надо же!!!  Когда, скажите мне девушки, я успел разбить ваши сердца?!! Я смущен...
Аня задала мне тот же вопрос о моем здоровье, спросила какие у меня дела, я спросил какие у нее. Она завела разговор об Олесе, Черногривой вороне.
- А у вас с ней какие отношения?
- Сам не знаю.
Будто застигнув меня в лукавстве, Аня чуть прищурилась и добавила:
- Ну она своих не скрывает.
Все-таки цветок - полная противоположность вороне. Та совершенно не терпима к тому, что мне могут нравиться другие девушки. Анечка же относится к этому совершенно спокойно.
Поболтали мы еще минуту, разошлись.
Я шел к своей аудитории. Здесь, напротив дверей стояла кучка друзей: Диман - носатый снеговик и другие такие же хмыри и шестерки. И один из них начал:
- Ну вот он фраер, пришел! Ну, здоро;ва!
Какие бы козлы  они ни были, обычно проходишь, со всеми за ручку подержишься. Блин, чё-то в лом мне было! Ни здрасте, ни до свидания - прошел я мимо, наверно, с тупым выражением лица, сделал вид, что не заметил, не услышал их вовсе. Они оценили.
С порога прямо, я даже оглянуться-оглядеться не успел!
- Васнецов! Сюда иди!
Староста меня кликала. «Бить будет» - подумал я.
- Ты где был? - спрашивала.
- Болел, - говорю и ловко так из кармана пиджака достаю  справку.
- Короче сам в деканат иди, разбирайся. Тебя исключать собираются.
- Ага. Передай им мои наилучшие пожелания.
- Ой, сам иди и разбирайся! - отмахиваясь повторила она.
- Пойду. Разберусь, - повторил я и не спеша пошел на свое место.
А пока я разбирался с ней, в аудиторию вошла Олеся. Та самая Черная ворона, преисполненная загадочности, тайну отношений с которой я постичь так и не смог. Эх, как она все-таки хороша! Длинные черные волосы, осиная талия! Вах, какой девущка! Не могу перед ней устоять и всё тут... Она прошла, взглянула на меня издалека, могла поздороваться, но по своему обыкновению отвернулась. Я плёлся за ней и восхищался ее фигурой.  Она остановилась около своей парты, встала ко мне боком и рылась в своей сумочке, доставала учебные причиндалы. Она видела, как я иду, но упорно не хотела посмотреть мне в глаза еще раз. А как хотелось поприветствовать ее!
- Здравствуй, Олесь! - сказал я подойдя вплотную. Рука сама потянулась вперед, легла на тонкую талию, когда я обошел ее, она сама скользнула по ней ниже ее талии... Ух-х!
- Вообще что ль офигел?!! Щас как!..
Естественная буря эмоций велела ей врезать мне пощечину. В одном плавном и стремительном движении она развернулась, занесла руку. А я закрыл глаза и подался вперед, будто ждал не удара, а поцелуя...  Вот было разочарование, когда я не получил ни того, ни другого! Я открыл глаза. Она опять стояла ко мне спиной копалась в своих вещах. Лица ее я не видел, других слов не нашел. Досада! Развернулся-таки и пошел дальше.
- Я вообще тащусь, Виталь! - Петька Суханин тащился и тянул свою руку. Скромно улыбаясь, я протянул ему свою. Сел рядом. Интересное начало дня. Сколько раз я мог воскликнуть: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» сколько доказательств самому себе, что я все-таки люблю этот мир? Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить...  А что будет дальше?
Вошел преподаватель, мы все встали, приветствуя его. Началась новая лекция.
Жизнь продолжается.