Кони, лошади, лошадки... Лошадей я помню с детства. Так же как гусей на улице, собаку во дворе или домашнюю кошку. Только лошадей я видел меньше. На деревенской ферме их было три или четыре. Я даже помню громкие имена – Вожак и Победитель. А других не помню. Вожак был пониже и какой-то сизой масти. Но с характером под стать своему прозванию. Не помню, что бы он покусился на кого-либо из нас, но вот с другими лошадьми цапался. Щерил зубы и пытался куснуть их. Победитель же был высок, строен и более похож на скакуна. Но тоже немолод. Конечно, это были колхозные лошадки, но нам, мальчишкам, они казались красавцами-скакунами. Вечерами они не стояли в стойле, а свободно паслись по траве. Чтобы они не ускакали, их стреножили.
И я помню чудное утро, когда по грудь в тумане к нашему деревенскому домику вышли вприпрыжку стреноженные кони. И когда они опускали стыдливо голову из-за своего несуразного хода, то вовсе пропадали в тумане. И у меня было щемящее чувство – сладостное, что я увидел утром наших лошадей, и болезненное, что они стреножены, как наказанные.
А зимой их запрягали в сани. Кажется, им это даже нравилось. Потому что с санями они ходили рысью. И нам было нелегко догнать их, чтобы забраться на проносящиеся мимо упряжки. Почему-то взрослые никогда не прогоняли нас, когда мы на ходу прыгали на ярко желтую зимнюю солому в санях. Нам было лет 7-8, а лошади были в два раза старше. Наверное, кони это знали и прощали нам наши мальчишеские шалости.
Впрочем, однажды конь нас не признал. Это когда нам в школе велели собирать металлолом. Кто больше соберет. Мы были уже постарше. Может, поэтому конь нас испугался. Нам разрешили забрать его с телегой, а конь от нас сбежал. Слишком радостно мы втроем бросились к нему. Конь встрепенулся, испугался и рванул от нас, грохоча пустой телегой. Кажется, этот грохот напугал его еще больше, и конь бросился со всех ног вниз по крутой заброшенной дороге к речке. Конь летит, телега гремит, мы не отстаем.
А напрасно! Пока мы не дали лошадке передохнуть, она нас к себе не подпускала. После бешеной лошадиной пробежки было страшно подойти и ухватить спутанные вожжи. Но кто-то должен был из нас троих это сделать. Кому-то надо было сделать шаг вперед и протянуть руку к коню. Кто здесь вождь краснокожих?
И я до сих пор горд, что подхватил те важные вожжи. И мы наполнили телегу старым железом, и проехали по селу с гордостью и грохотом, и отвезли все это в школу. Наш класс стал победителем. Потом мы бросили лошадку с побитой телегой на колхозной ферме и убежали. А металлолом долго валялся на школьном дворе, никому ненужный.
... Мой отец в детстве не испугался и не убежал, когда табун лошадей, который он пас, вдруг вздыбился и поскакал прямо на речной обрыв. И он тогда встал перед скачущим впереди черным жеребцом и остановил бешеный табун. И стал тогда победителем. А, может, наоборот, чтобы остановить скачущий табун, развернул его к речному обрыву. И кони стали как вкопанные за спиной вожака-жеребца. Я смутно помню эту давнюю историю. Отец редко о себе рассказывал. И я не могу у него переспросить, потому что он теперь умер.
А у кого еще можно узнать, даже не представляю. Почти не осталось ровесников отца в моей родной деревне. Не осталось здесь и лошадей. Только по-прежнему зеленеет по весне луг перед нашей деревенской избушкой. Луг, на котором я по утру увидел стреноженных коней.
И сегодня, как сквозь туман, вижу этот луг, куда нас с братом однажды вывел на утреннюю пробежку наш отец, которому тогда было гораздо меньше лет, чем мне теперь. Только одна пробежка с отцом, которую я помню. Когда он подзадоривал, что обгонит нас, подростков. И я сдуру так бежал, что обогнал отца. Теперь его уже нет, а я все бегу и бегу...
Куда? Может, мой брат знает. Он же тоже бежал тогда вслед за отцом...