XIII
Я нанял носилки, чтобы отвести Сосию Камиллину домой. В них хватило места нам обоим; она была барышня хрупкая, ну и я тоже позволял себе наедаться от пуза не так уж часто, поэтому носильщики согласились нести двоих. Я молчал долго, и она пришла к выводу, что я больше не сержусь и принялась болтать без умолку. Я слушал, не вслушиваясь. Она была слишком молода, чтобы усидеть смирно после таких потрясений.
Меня начала утомлять вся эта Камиллова семейка. Все, что они говорили, оказывалось враньем или сплошными недомолвками, за исключением того, что я предпочел бы вообще не слышать. Мой контракт без фиксированной даты окончания привел меня в тупик без возможности вывернуться.
– Что вы молчите? – вдруг требовательно спросила Сосия, – Вам бы самому хотелось украсть такую серебряную «свинку»?
Я ничего не сказал. Ясен пень. Я пытался понять, как они это провернуть сумели.
– У вас когда-нибудь бывают деньги, Фалько?
– Иногда.
– И на что вы их тратите?
Я ответил, что вношу квартирную плату.
– Ну конечно! – серьезно прокомментировала она. Она смотрела на меня своими прекрасными грустными глазами. Их печальное выражение укоряло меня за мою враждебность. Имело смысл донести до неё идею, что это плохая мысль – взирать такими глазами на мужчину, с которым ты находишься абсолютно наедине, но я ничего не сказал, потому что предвидел трудности в объяснениях, почему оно так.
– Дидий Фалько, куда вы их тратите на самом деле?
– Я отдаю их матери. – Из-за моих интонаций она не до конца поверила, действительно ли я имел в виду то, что сказал – как раз то состояние, в котором мне нравится держать женщин.
В те времена я считал, что мужчина никогда не должен говорить женщине, куда он девает деньги. (Это было, конечно, до того, как я женился, и моя жена сама решила эту задачу).
Вот куда я на самом деле тратил свои доходы в те дни: иногда платил за квартиру (чаще не платил). Затем, после вычета неизбежных расходов, я передавал половину маме, а остальные – молодой женщине, на которой не нашел времени жениться мой брат, прежде чем его убили в Иудее, и её ребенку, о котором он даже не успел узнать.
И все это совсем не касалось сенаторской племянницы.
Я сбагрил девочку на руки её достопочтенной тетушке.
Жены сенаторов, по моей классификации, делятся на три типа. Те, которые спят с сенаторами, но не с теми сенаторами, которые на них женились; другие, которые спят с гладиаторами; и те немногие, что сидят дома. До прихода Веспасиана первые два типа были повсюду. При нем их стало даже больше, потому что когда он стал императором и вместе со своим старшим сыном стал болтаться на Востоке, его младший щенок Домициан оставался в Риме. Представление Домициана о превращении в цезаря состояло в обольщении сенаторских жен.
Жена Децима Камилла относилась к третьему типу: она была домоседкой. Я знал это заранее – потому что никогда о ней не слышал. Она оказалась в точности такой, как я ожидал: спокойная, с отличной осанкой, прекрасными манерами и звенящими золотыми украшениями, очень ухоженная женщина с еще более холёным лицом. Сначала она поглядела на Сосию, затем её проницательные черные глаза обратились ко мне. Она была из того сорта разумных матрон, которую будет счастлив встретить холостяк, когда ему подкинут внебрачного ребенка, от которого он не может отказаться. Я понял, почему ловкач Публий сплавил Сосию в этот дом.
Юлия Юста, супруга сенатора, приняла обратно свою потерянную племянницу без лишней суеты. Свои вопросы она задаст потом, когда дом успокоится. Таковы достойные, приличные женщины, которым не повезло оказаться женой человека, балующегося незаконными драгметаллами. Человека столь глупого, что он нанял личного осведомителя, чтобы самого себя разоблачить.
Я направился в библиотеку и ввалился к Дециму без предупреждения.
– Сюрприз! Сенатор, вы, видать, коллекционируете не греческие антики, а слитки, художественно клейменные нашим правительством! У вас и без того проблем достаточно, зачем вы меня наняли?
На его лице мелькнула секундная гримаса, затем он взял себя в руки. Думаю, политики привыкли, когда их зовут лжецами.
– Опасные слова, Фалько. Успокойтесь.
Я был совершенно спокоен. В ярости, но спокоен, как водная гладь.
– Сенатор, серебряная «свинка», безусловно, краденая; вас я за вора не считаю. По единственной причине, – я поглумился, – если бы вы решили украсть британское серебро, вы б получше позаботились о своей добыче. Каким боком вы причастны?
– Официально, – ответил он, потом передумал. Это было правильно, так как я ему не поверил. – Полуофициально.
Я все равно не поверил. Я подавил смешок:
– И полукоррумпированно.
Он пренебрег моей туповатостью:
– Фалько, это должно быть абсолютно секретным.
В чем я совсем не нуждался, так это в затхлых секретах этой семейки.
– Этот слиток нашли на улице после драки и сдали в контору магистрата. Я знаком с претором этого сектора, мы с ним обедаем; а его племянник дал место моему сыну. Мы, разумеется, обсуждали этот слиток…
– А, просто «между друзьями»!
Неважно, насколько он провинился, я все равно был неподобающе груб с человеком его положения. Его выдержка меня удивляла. Я внимательно изучал его, он столь же пристально наблюдал за мной. Будь он человеком другого класса, я бы заподозрил, что он хочет от меня какого-то одолжения.
– Моя дочь Елена захватила с собой письмо в Британию к нашим родственникам. Мой шурин там прокуратор по финансам. Я написал ему.
– Какая семейственность, – я опять развеселился. Уже позабыл было, как распространено кумовство у этих людей: незаметные гнездовья надежных друзей, рассеянные во всех провинциях от Палестины до Геркулесовых Столпов.
– Фалько, помолчите! Гай, мой шурин, организовал тайную ревизию. Он обнаружил постоянный убыток от британских шахт по меньшей мере со времен Года Четырех Императоров. Воровство в огромных масштабах, Фалько! Как только мы это поняли, то решили спрятать улику в безопасное место; мой друг претор попросил о помощи. Использовать банковское хранилище Сосии Камилллины, как ни грустно в этом признаваться, была моя гениальная идея.
Я рассказал ему о новом тайнике. Ему поплохело. Петроний отнес серебряную «свинку» в прачечную Лении. Новой банковской ячейкой стал чан для отбеливания мочой.
Сенатор никак не прокомментировал ни то, что мы свистнули его улику, ни её новое благоухающее хранилище. Вместо этого он предложил мне нечто более опасное.
– Вы сейчас заняты?
Я никогда не бывал занят. Как осведомитель я был не очень хорош.
– Послушайте, Фалько, вы ведь хотите нам помочь? Мы не можем доверять официальным механизмам расследования. Кто-то ведь уже проболтался.
– Как насчет ваших домашних?
– Я никогда не упоминал слиток в этих стенах. Я захватил Сосию в банк, не сказав, зачем, а потом запретил ей рассказывать. – Он помолчал. – Она хороший ребенок.
Я криво изобразил жест согласия.
– Фалько, признаю, до того как мы догадались, с чем имеем дело, мы были небрежны, но если утечка идет из конторы претора, мы не можем рисковать дальше. Ваша персона кажется вполне подходящей для этой полуофициально-полукоррумпированой работы.
Ехидный старый плут! Я, наконец, осознал, что у него была довольно неприятная черта. Он был проницательней, чем старался выглядеть. Разумеется, он знал, что я заинтересовался. Он пригладил ёжик своих волос, затем произнес немного неуклюже:
– Сегодня у меня была встреча во Дворце. Больше рассказать ничего не могу, но поскольку мы восстанавливаем Империю после Нерона и гражданских войн, эти слитки весьма необходимы Казначейству. В разговорах всплыло ваше имя. Я так понимаю, у вас был брат.
Я стиснул зубы.
– Простите меня! – перебил он сам себя с той сердечностью, которая подчас проскальзывает у аристократов, и которой я никогда по-настоящему не доверял. Это было извинение, я его проигнорировал. Мне не хотелось обсуждать брата с этими людьми.
– Хорошо, хотите ли вы работу? Мой принципал будет соблюдать ваши обычные ставки; я так понял, что для меня вы их завысили! Если найдете недостающее серебро, ожидайте существенную премию.
– Я хочу встретиться с вашим принципалом! – я хамил. – Наши с ним представления о премиях могут не совпадать.
Децим Камилл в хамстве не отставал:
– Мнение о премиях моего принципала – лучшее, что вы можете получить!
Я знал, что это означало: вкалывать на некий заносчивый секретариат из писцов-выскочек, которые сократят мои деньги, по крайней мере, наполовину; но я взял это задание. Я, наверно, сошел с ума. Но он был дядей Сосии, и мне было неловко перед его женой.
Было что-то странное в этом деле.
– Кстати, господин, вы посылали скользкую ищейку по имени Атий Пертинакс за моей шкурой?
Он выглядел раздраженным:
– Нет!
– Как он связан с вашей семьей?
– Никак, – ответил он нетерпеливо, затем проверил по записям. У них никогда не бывает по-простому. – Мимолетно, – поправил он себя, и его лицо разгладилось. – Деловые связи с моим братом.
– Вы сказали своему брату, что Сосия у меня?
– Мне не представилась такая возможность.
– Кто-то рассказал, и он попросил Пертинакса меня арестовать.
Сенатор улыбнулся:
– Я извиняюсь. Мой брат очень волновался из-за своей дочери. Он обрадуется, что вы привели её домой.
Вопрос выяснен. Петроний Лонг говорил, что кто-то дал словесное описание человека с Форума, так что эдил мог разыскать меня по этим приметам. Пертинакс и Публий предположили, что я злодей. Старший братишка Децим не озаботился сказать младшенькому, что нанял меня. Я не удивлен. Я сам из большой семьи. Была куча вещей, которые Фест никогда и не задумывался рассказать мне.
XIV
Схема утечки этого серебра была устроена очень умно! Британские шахты, которые в мои времена тщательно охраняла армия, теперь доили также усердно, как акведук Клавдия, от которого честные граждане устроили массу нелегальных водоотводов; серебряные бруски поблескивали по всему пути до Рима, как прозрачные воды питавшего акведук Карульского источника. Как жаль, что Петроний и я не додумались до такого на десять годков пораньше.
Проходя Капенские ворота, я заглянул выяснить, что случилось с теми двумя вчерашними ищейками из харчевни, которых арестовали за слежку за домом сенатора. Мне не везло. Пертинакс отпустил их, поскольку, по его словам, не было улик для их задержания.
Я уставился на стражника, издав вздох мировой скорби.
– Как типично! Он хоть озаботился допросить их?
– Пара дружеских слов.
– Потрясающе! Что за фрукт вообще этот Пертинакс?
– Типа всё знает! – пожаловался стражник. Мы оба были знакомы с такими типами. Обменялись сочувственными взглядами.
– Он просто некомпетентный, или тут что-то еще?
– Могу сказать, что он мне не нравится, но я говорю это про каждого.
Я усмехнулся.
– Спасибо! Слушай, – я понизил голос, – а что за слухи ходят о казённом слитке? Это неофициально-официально, если ты понимаешь, о чем я. – Это был блеф. Я сам не понимал, о чем я.
Он стал утверждать, что у него есть строгий приказ не разглашать эту информацию. Я позвенел парой монет над его ухом. Всегда срабатывает.
– Один ломовой возчик нашел его на прошлой неделе; принес в надежде на награду. Магистрат собственной персоной спустился вниз, чтобы поглядеть. Этот возчик живет… (еще один волшебный звон) в речном балагане на банке Транстибертины, у вывески с палтусом, около моста Сульпиция.
Я нашел развалюху, но не самого возчика. Через три дня после того, как его лошадь споткнулась в темноте о серебряную «свинку», его выловили из Тибра два удивших с плота рыбака. Они отвезли его на остров Тибр, к богадельне при храме Эскулапа. Большинство их пациентов умирает. Возчик этого не испугался; он был уже мёртв.
Прежде чем покинуть остров, я прислонился к парапету старого моста Фабриция и глубоко задумался. Кто-то позаботился о том, чтобы все выглядело повседневным несчастным случаем – что значит, что в нём не было ничего повседневного.
– Ты Фалько?
– Кто интересуется, о царица?
– Меня зовут Астия. Это ты спрашивал о человеке, который утонул?
Я решил, что Астия была шлюхой этого ломового возчика. Она была тощей, бесцветной прибрежной креветкой с усталым закаменевшим лицом. Лучше все прояснить сразу:
– Ты его женщина? – прямо спросил я.
Астия горько засмеялась:
– Больше нет! Ты от преторианцев? – будто плюнула.
Я скрыл свое удивление:
– Ты что, жизнь слишком коротка для таких занятий! – и подождал немного. Больше ничего я сделать не мог, поскольку понятия не имел, чего жду. Она, казалось, изучала меня, раздумывая, можно ли мне доверять, затем её прорвало:
– Они пришли уже после. Им было плевать, как он умер, они искали только информацию.
– Ты рассказала что-нибудь?
– А ты как думаешь! Он был добр ко мне, когда у него были деньги… Я отправилась в Храм, я сама его похоронила. Фалько, его нашли в реке, но я знаю, что он не утонул. В Храме мне сказали, что он, наверно, свалился, когда был пьян. Но когда он напивался, что наверняка случалось частенько, хотя у меня хватало такта не спрашивать, он обычно ложился в свою телегу, и лошадь сама шла домой.
– Телегу нашли?
– Брошенной на Скотном рынке, без лошади.
– Хм… Что хотели стражники, царица?
– Он нашел что-то ценное. Он не захотел сказать мне, что именно, но находка его испугала. Он отдал её в ближайший магистрат, вместо того, чтобы сплавить из-под полы. Стражники знали, что он нашел эту штуку. Они только не знали, что он с ней сделал.
Значит, юную Сосию захватили не эти вояки. Скорей всего, не они – она б не смогла убежать от таких людей так легко, вообще не смогла бы от них убежать.
– Мне нужно поболтать с ними. Имен не расслышала?
Астия знала очень мало. Их капитан, сказала она мне, звался Юлий Фронтин. Как член отборного воинского подразделения он, несомненно, носил благородное трехсложное имя, но мне было достаточно и двух, чтобы пришпилить его. В первый раз в жизни я добровольно рвался на беседу с императорской преторианской гвардией.
XV
Лагерь преторианцев находился на другом конце города. Я шел медленно. Я ожидал, что когда доберусь туда, то меня раздавят мощной гвардейской ножищей словно яичную скорлупку.
Я сразу опознал Фронтина. Он теперь носил финифтевый нагрудник и пояс с большой серебряной пряжкой, но грамоте когда-то учился, протирая школьную лавку на углу нашей улицы, бок о бок с одним кудрявым сорванцом, звавшимся Дидий Фест. Я теперь был для Юлия Фронтина младшим братиком национального героя; и поскольку он не мог затащить Феста в таверну и весело угостить его вином – ведь Феста убили в иудейской пустыне, он пригласил туда меня.
Эта была приличная и чистая винная лавка на полдороге к северо-восточной окраине Рима, около Виминальских ворот, полная солдат городских полков и очень деловая. Еды там не было. Женщин там не было. Но был любой вид выпивки, горячей или холодной, со специями или без, и с пристойной наценкой – хотя заплатить мне не дали. Приди я в одиночку, я б и шагу не успел там сделать. Поскольку я явился вместе с Фронтином, по мне лишь скользнули взглядами.
Мы сидели среди тех здоровых, крепко сбитых мужиков, которые слушают внимательно, но никогда не треплются. Фронтин, скорей всего, их знал; они, казалось, были в курсе всего, он говорил. На то, чтобы дать ему высказаться, потребовалось время. Когда подобный человек приглашает тебя выпить, надо учитывать, что церемониал в таком случае важнее бизнеса. В данном случае ритуалы – к моей чести и к его удовольствию, включали обсуждение героев и их подвигов до стадии рыданий над кружками.
Затем мы поговорили о Фесте, и прежде чем я вырубился, мне удалось задать несколько вопросов. И Фронтин, до того, как отправил меня домой в повозке строителя, уложенным на штабеля черепицы, умудрился на них ответить.
– Зачем он так поступил! – Фронтин продолжал задумчиво бормотать. – Первым взбираешься на стену Вифлеема – значит, первым гибнешь. Приобрел только вечный покой; нам оставил лишь один надгробный камень, палимый солнцем пустыни. Безумец!
– Он отказывался отчислять из жалования в похоронный фонд. Терпеть не мог все эти вычеты. Мой брат-патриот, приветствую тебя и прощаюсь с тобой!
Прошло два года с тех пор, как Фест умер – в конце кампании Веспасиана в Галилее, хотя так много всего случилось в Городе за это время, что казалось, будто прошло намного больше. Я до сих пор не могу поверить, что он умер. И, пожалуй, никогда не поверю. Я все еще жду сообщения, что Фест высадился в Остии, так что не мог бы я подогнать ему фургон и пару бурдюков вина, так как у него кончились деньги, а он встретил на борту пару парней, с которыми ему хотелось бы выпить… Наверно, буду ждать такой весточки всю жизнь.
Было здорово повторять его имя, но я уже почувствовал перебор. Кажется, по мне это стало заметно.
А еще я вдобавок здорово выпил, и от всего этого могло создаться впечатление, что меня сейчас стошнит. Несмотря на это, Фронтин снова наполнил наши чаши. Затем он наклонился на скамье, видимо, готовясь поделиться:
– Фалько… Фалько, а какое у тебя имя?
– Марк, – признался я. Так же, как у Феста, Фронтин это знал.
– Марк! О, Юпитер! Я буду звать тебя «Фалько». Как ты ввязался в это, Фалько?
– За серебряные «свинки» назначена награда.
– Нет, парнишка, теперь уже нет. – Его манера стала необыкновенно отеческой. – Это все политика, оставь её преторианцам! Фест объяснил бы тебе, но его здесь нет, поэтому слушай меня. Слушай, я растолкую. После четырех глав государства меньше чем за год Веспасиан оказался настоящей отрадой, но всякие странные типы все еще против него. Вообрази, как это происходит: они незаметно подходят к тебе, когда ты не на посту, такие маленькие люди, имеющие на продажу нечто крупное.
– Серебряных «свинок!». – Все встало на свои места. – Ex Argentiis Britanniae. Финансирование политического заговора! Кто за этим стоит?
– А вот это – именно то, что хочет знать гвардия, – сказал мне Фронтин мрачно.
Я почувствовал шевеление среди мужчин рядом с ним. Я осторожно произнес, не смотря никому в лицо:
– Предан императору!
– Как хочешь… – засмеялся Юлий Фронтин.
Они гордятся своей преданностью. В свое время преторианцы фактически возводили на престол новых императоров. Они подняли на щит Клавдия, а в год Четырех Императоров даже такой обкорнанный болван, как Оттон, сумел отхватить Империю, так как его поддержала Преторианская гвардия. Чтобы их подкупить, понадобится свой Монетный двор. Но кто-то решил ради такой попытки даже победить британскую погоду.
– Когда они попытались подмазать меня, – продолжал Фронтин, – я попросил доказательств. Возникла заминка. Они вернулись два дня спустя со слитком, помеченным пробой. Мои люди следили за этими тараканами обратно до их щели, но те испугались и выронили посылочку.
Поскольку я и сам тягал эту «свинку», то прекрасно понимаю, почему так вышло!
– Они скрылись в переулках, а когда мы вернулись назад, слитка на мостовой уже не было. Мы отправили шпионов в прибрежные забегаловки, и скоро узнали о возчике, который хвастался, что нашел нечто, что принесет ему личную благодарность от самого императора. Кто-то, не такой деликатный, как гвардия, очевидно о нём тоже услышал.
Он уставился на меня тяжелым взглядом. Моя грудь под туникой стала мокрой и холодной. И это было не из-за выпивки.
– Веспасиан не дурак, Фалько. Он, возможно, и выскочка, но поднялся благодаря мудрым решениям и сильному характеру. Мы решили, что он наверняка знает об этом. И вот теперь ты тут, эдакий подарочек! Работаешь на Дворец, солнышко? Проходишь по специальной платежной ведомости, чтобы прикрыть Веспасиана, если гвардия подведет его?
– Нет, насколько мне это известно, Юлий…
Я начал понимать, насколько мало мне было вообще известно.