Глава 5. Михаил Петрович

               
Где-то в начале 80-х «Учительская газета» опубликовала мою небольшую статью. И я в ответ на неё получил письмо от преподавателя Могилёвского пединститута М.П. Буловацкого. Он поддержал мои мысли. Установилась регулярная эпистолярная связь. Для меня это было «окно в Европу». Я открывался перед Михаилом Петровичем –  он реагировал. Реагировал по-разному: поддерживал, возражал, возмущался. Первое письмо к нему датировано  14  декабря 1981 года, последнее – 10 февраля 1991 года. Камнем преткновения был В.Ф. Шаталов. Я стал тщательно изучать его метод. Прочитал шаталовские «Куда и как исчезли тройки?», «Педагогическую прозу», статьи С. Соловейчика о донецком педагоге.  И стал сторонником донецкого педагога, хотя и не очень плодотворным. Отчасти потому, что педагогика, несмотря на долгие годы работы в школе, так и осталась моей «второй любовью» (после философии). Нередко я высказывался по философско-политическим вопросам; Михаил Петрович великодушно терпел мою «антисоветчину», иногда присылал скоромные возражения. Я не мог остановиться и изливал свою желчь в надежде, что достучусь до его сознания. М.П. Буловацкий познакомил меня с В.Ф. Шаталовым и другими интересными учителями, с ними я тоже завёл переписку. Свои письма в Могилев, Донецк, Волгоград и в другие города сейчас я перевёл на дискеты, на бумагу и приготовил к печати. Может быть, они когда-нибудь увидят свет. Раньше я их не печатал потому, что за них дали бы срок, а теперь не печатаю из-за денег.

Страшный период мы прожили. Мы – думающая часть интеллигенции. Хорошо скотине – она не подозревает, что её ведут на бойню. Хорошо собаке на цепи – её желание не простирается дальше желания служить хозяину. А каково человеку, который знает, что его «ведут на бойню», что он «на цепи»»?! Мне писали хорошие люди, которые понимали порочность советской педагогики, но не понимали того, что она идёт от порочности советской власти. Иные были близки к прозрению, иные – далеки. Кое-кого сдерживал просто страх. Буловацкий, кажется мне, прозревал. Политические взгляды Шаталова так и остались для меня «землёй неизведанной». Писать письма было тоже очень опасно. Не исключено, что за нашими письмами следили!

Звонок в дверь. Открываю. Вошёл симпатичный коренастый человек лет 38-40. «Я Михаил Петрович Буловацкий», – отрекомендовался он коротко. Радости моей (и жены) не было границ. Приблизительно таким мы его и представляли себе. Заночевал и уехал. Мы наговорились всласть. Я мог говорить откровенно с человеком и быть уверенным, что он меня не сдаст. Было некое предчувствие, что скоро наступят иные времена.  Михаил Петрович полагал, что в нашем социализме имеет место искривление линии, правильной линии, идущей от гениальных вождей. Я возражал: имеет место не искривление, а выкармливание плода по своей природе дьявольского происхождения. Выкармливание Чудовища. Мой собеседник упорно защищал социализм. Такое общество возникло-де впервые в истории, и ошибки в его строительстве неизбежны. Я был неумолим: отобрать у человека всё, запретив ему свободно мыслить, чувствовать и говорить, оставив ему в пользование лишь некоторые личные вещи, – такое общество было уже в Древнем Египте. Но в основном мы говорили о Сухомлинском, о Шаталове, о советской педагогике. Приезжал Михаил Петрович ко мне ещё раз, застал меня на огороде, где я сажал картофель. Разговоры наши углубились.

Коммунисты говорят: «Мы создали великое государство. С нами считались, нас боялись. А демократы его развалили».  О территории говорить не будем, территория досталась Союзу от старой России. Тогда в чём же это было величие? – В количестве выплавленного металла, добытой нефти, добытого газа, спиленного леса? В количестве построенных танков, самолётов, ракет, накопленных ядерных боеголовок? В количестве учителей, врачей, больниц, докторов и кандидатов наук, студентов, космонавтов, лётчиков, спортсменов, шахматистов, фигуристов, хоккеистов? Но в этом не было никакого величия, потому что граждане России были превращены в рабов, рабов экономических, политических и духовных. Государство рабов не может быть великим. Нацисты в Германии за 12 лет тоже взяли «высокую планку», достигли успехов в строительстве городов и дорог, создании рабочих мест и благополучной жизни для немцев. Только за 12 лет. Однако никто не называет их государство великим.

К сожалению, я не знаю, чем сейчас занят Михаил Петрович. И, разумеется, с его сегодняшними политическими взглядами не знаком. Может быть, он помогает президенту Лукашенко укрепить его авторитарный режим, может быть, просто читает студентам курс педагогики, разочаровавшись в политике. Второе – вероятнее всего. Кажется, он не состоял в рядах КПСС.

«Социализм с человеческим лицом». Многие из бывших коммунистов сейчас на него настроены. А возможен ли «фашизм с человеческим лицом» или «исламизм с человеческим лицом»? Один остроумец заметил: «Социализм с человеческим лицом отличается от социализма европейского, как электрический стул – от стула обычного». Палача как ни называй – он останется палачом. Тяжёлые события Перестройки заслонили собой тяжёлые события коммунистического господства и создали иллюзию, что всё прощено. В действительности Суд над палачами ещё предстоит. Каким он будет по форме – покажет время. Юстиция, историческая наука, литература и искусство, церковь должны к нему готовиться.

На что я рассчитывал, сочиняя свои письма и рассылая их? Когда-нибудь опубликовать? – Не рассчитывал я на это, как и все мы, кто писал против. Я не видел конца коммунистического властвования. А войны я не хотел. Конец коммунистического властвования был для 99 процентов граждан России снегом на голову в жаркий июльский день. Преобразование социализма, «расширение клетки», можно было себе  вообразить, не больше. Но коммунистический режим «поскользнулся» и упал. Горбачёв плохо просчитал последствия своих мер. Наша Демократия родилась «недоношенной».

Горбачёв, спасибо ему великое, стал действовать по одному из принципов, сформулированных немецким военным теоретиком Клаузевицем: ввяжемся в бой, а потом посмотрим, что из этого выйдет. У демократов не было теоретических разработок превращения России социалистической в Россию капиталистическую. Сахаров был сторонником конвергенции двух противоположных систем, диссиденты разоблачали коммунизм, а как с ним поступить, не знали, у Солженицына была (и осталась) политическая неразбериха в голове. А Ельцин шёл на ощупь. Действовал по тому же принципу, что и Горбачёв: ввяжемся в бой, а потом …

Я писал письма, чтобы излить душу. Я искал понимания, но понимания не находил. В педагогике – да, меня понимали, не в политике. Режим оглупил и запугал российских учителей настолько, что у них и в голове не могло уложиться, что кто-то его опровергает. Но меня это «невежество» не смущало, более того, – оно возбуждало меня, разжигало мою страсть исследовать, доказывать, писать.

Улучшить советский режим хотели многие. Даже писатель Шолохов, партийный ортодокс, стремился его подправить. В письмах Сталину он выражал недовольство излишней революционностью местных властей, заступался за обиженных. Но преданность палачам взяла верх. На одном из съездов писателей, возражая своим недрругамо, он заявил: «Я пишу по велению своего сердца, но моё сердце принадлежит партии».

«Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим господам!»  Как же получилось, что многие неглупые люди, писатели, поэты, композиторы, деятели театра, кино, даже учёные деятельно защищали советский строй или вели себя соглашательски? – Боялись. А жить хочется всем. Трус – он всё-таки живёт, а храбрец, хоть он и храбрец, – безвестно исчезает. К тому же талантливому прислужнику хорошо платили. Тот же Шолохов был миллионером и не знал нужды. «Раздвоенный» Евтушенко жил неплохо, а бескомпромиссный Бродский был бит. Выступить против этого строя считалось величайшим преступлением. М. Зощенко как-то сказал: «Запуганный писатель – это потеря квалификации». «Потеря квалификации, но не жизни», – возражу я. Есть и другая причина: марксизм был принудительно внедрен в сознание каждого советского интеллигента.

Мне трудно понять поведение выдающегося физика, лауреата Нобелевской премии Жореса Алфёрова, уже сегодня присоединившегося к коммунистам. Этот человек наивен или  циничен? Сколько у нас ещё таких учёных? Были и в Германии «яйцеголовые», которые служили палачам. Они готовили для защиты режима Гитлера атомную бомбу. Придётся признать, что развитие интеллекта и развитие «чувства доброго», о котором говорил А.С. Пушкин, не имеют жёсткой взаимозависимости, а прочерчивают параллельные линии в душе человека. Исходя из этого факта, род человеческий мы можем разделить на четыре «класса»: умные подлецы – глупые подлецы, умные добряки – глупые добряки.

Главное, что меня волновало, как учителя, – это антигуманистическая направленность советской педагогики. Вот что я написал Михаилу Петровичу в своём втором письме: «У моего Серёжи Гирина за первое полугодие по разным предметам 45 двоек и единиц, с преобладанием последних. Положительных оценок нет или почти нет. Не от педагогической мудрости жмут учителя таким способом на Гирина, а от убогости своих педагогических способностей.  Кое-кто даже гордится своей непробиваемостью, якобы требовательностью и принципиальностью. Одного надо крепко избить, чтобы другие боялись – такова наша советская педагогика. В самом деле, зачем жалеть тех, у кого нет способностей к учению?  Иные ещё скажут, ссылаясь на авторитет, что жалость унижает человека, размагничивает, разоружает его психологически и идейно. Много ещё можно найти доводов в пользу бескомпромиссного отношения к ребёнку. Всё, что испорчено в мире, испорчено из хороших оснований, говорил Гегель». Возражений по этому вопросу от Михаила Петровича я не получил.

С моей стороны это был бунт против наглой и жестокой власти. Я нашел её слабое место за пределами политики и идеологии – в педагогике. И не пожалел красок. Советская власть мучила не только взрослых, она мучила и детей. Причём под маркой макаренковской формулы: максимум уважения к ребёнку, и максимум требовательности к нему. Вот только уважение доставалось отличнику Петрову, а требовательность – отставшему в развитии двоечнику Гирину. Как и следовало ожидать, Гирин в будущем стал преступником, дважды сидел и наконец умер от пьянки. Ныне плоды хвалёной советской школы приходится пожинать Демократической России, она получила от рухнувшей власти целую армию  правонарушителей разной окраски, которые не понимают, что мстят не тем.

Учителя не могли противостоять советскому образовательному режиму, истязавшему тела и души детей. Но они и не пытались. Проще было так: жми, жми, жми, а после, к концу четверти, если начальство потребует,  – отпусти, поставь тройку.  Шаталов нашёл способ, как помочь трудным детям, но Шаталова советские «отцы педагогики» отвергли. Ведь чтобы учить по Шаталову, надо напрячься, надо изучить и усвоить метод, а напрягаться никому не хочется. Учителя бастовали по-русски: вы мне мало платите – я и работать так буду. Но больше всех страдали дети, потому что они беззащитны. Я нередко встречаю в городе своих бывших учениц, которым теперь от 30-ти до 60-ти. Они родили по одному ребёнку и на  этом остановились, а иные не родили ни одного. У них нет сил и сейчас. Помню, как они работали, сколько я им задавал на дом. Я бы не выучил, а они выучивали всё. Но удивительно то, что знания, которыми мы их напичкали, им в жизни не пригодились.

Мне писали мои друзья в письмах: «Вы проповедуете расслабленную этику добра, жизнь – жёсткая штука, и к детям надо относиться жёстко». Я скрупулёзно изучал  Ницше и эта логика мне была понятна. Однако в педагогику Ницше лучше не впускать, потому что в педагогике речь идёт о детях – существах слабых по природе своей. Ребёнка надо вести и вести, чтобы сделать сильным. За руку, взглядом, разумным советом, личным примером, примером известных героев. Во время отпустить, но так, чтобы он тут же не разбился насмерть. Молодое поколение учится у поколения старшего всю жизнь.

Очень хотелось одному моему другу по переписке, чтобы его питомцы были так сильны в своём упорстве, каким был Сергей Лазо, которого «белые» сожгли в топке паровоза. Но тут уже – политика, воспитание ненависти, в данном случае – к врагам коммунистической идеи. Воспитание любви на ненависти, в чём большевики были большие мастера. Чтобы внедрить в душу враждебное чувство к империалистам,  капиталистам, американским президентам, – надо было по всякому поводу и без повода показывать их в ситуациях, вызывающих неприязнь: вот они разгоняют демонстрации трудящихся, вот убивают, сажают, мучают людей. Иные наши воспитательные мероприятия напоминали уроки ненависти, которые талантливо изобразил Джордж Оруэл в романе «1984 год». Учителя старались и добивались успеха.  Дети воспылали гневным чувством против всех законопослушных американцев и очень полюбили коммунистку Анжелу Дэвис.

Ребёнок закаляется, преодолевая препятствия. Укрепляет свою силу. Об этом никто не спорит. Но если его постоянно бить двойками и единицами,   постоянно наказывать – в первом классе, во втором, в пятом, десятом – и не дать повода испытать радости победы, то он вырастет человеком обозлённым.  Обозлённым на школу, на общество, на весь свет. Если не рабом, то существом обессилевшим и способным только подчиняться. Что из того, что иные из уголовников – люди сильные. Их сила выходит из их обозлённости. Не случайно политические маньяки, захватив власть, нередко выпускают на свободу уголовников. На время, – чтобы они «разделались» с конкурентами. А потом снова сажают. Педагог от гражданина с улицы тем и отличается, что точно знает меру поощрения и наказания ученика, учитывает его физические и нравственные потенции в каждый данный момент времени.

Но как побудить ребёнка напрягаться при овладении учебным материалом, как заинтересовать его, – здесь необходимо искусство более тонкое, чем устрашение. Успех, особенно первый, должен быть замечен –  родителем, учителем, друзьями. Вы посмотрите на взрослого, которого похвалил начальник, тогда вы поймёте, какую роль в жизни человека играет успех! Неудача в преодолении трудностей, провал появятся сами, их преподнесет жизнь, их не надо создавать, но и в этих условиях надо быть с ребёнком рядом. Помочь, если препятствие непреодолимо, пожурить, если просто мало приложено усилий для его преодоления. Конечно, всю жизнь помогать не будешь, поэтому необходимо внушение: «На Бога (на папу, маму, учителя) надейся, а сам не плошай». Опытный педагог не положит на слабые плечи слишком тяжелый груз, но вовремя заметит, что пора «железа» прибавить.

Чтобы преодолеть низкий барьер, нужна низкая лестница, чтобы преодолеть высокий барьер, нужна высокая лестница. Так и в дидактике. Чем труднее задача, тем совершеннее должен быть метод. Начиная с четвёртого класса, материал на ученика наваливается лавиной. На дом задают много. Что-то  задано прочитать, что-то выучить, а математика требует усидчивости и кропотливости. Метод преподавания следует  усовершенствовать по мере усложнения материала и по мере увеличения его объёма. Речь идёт не о техническом оснащении урока кинофильмами, всякими «…скопами», не об оснащении дорогостоящими вещами кабинета иностранного языка, речь идёт об  усовершенствовании процесса обучения на уровне психики ребёнка. А пока мы недалеко ушли от примитива. Сегодня: опрос, объяснение, задание на дом. Завтра: опрос, объяснение, задание на дом. Послезавтра – то же самое. Раз в четверть – контрольная. Экзамены. Первый раз не выучил урока – двойка, второй раз не выучил урока –  единица. Дневник ученика изобилует записями со скрытым требованием – высечь бездельника дома. Нередки вызовы родителей в школу – с той же целью. Родительские собрания – стон по поводу лени и плохой успеваемости. Варианты суждений: «Способен, но ленив», «Ленив, хотя и способен», «Невнимателен», «Грубит». Это и есть наша дидактика. Механизм отработан, отшлифован, но он малоэффективен.

Жизнь продвинулась, а мы стоим на месте. Нет в дидактике волшебной палочки – это ясно. И Шаталов – не волшебная палочка. Его метод требует учительского таланта и готовности тяжело трудиться. А где взять талант, если в учителя идут люди без скрупулёзного отбора? Идут нередко потому, что вдруг, в одну ночь, воспылали любовью к детям. Или просто потому, что в пединститут нет конкурса. А где взять готовность тяжело трудиться, если большинство современных учителей – люди хилые здоровьем, если многие из них – перегруженные семейными проблемами женщины. В любом деле нужны подвижники, в школе – особенно. Чтобы в школу шли лучшие люди страны, не просто хорошие ремесленники, всем заинтересованным людям нужно много поработать.

Нет и в воспитании волшебной палочки. Воспитатель прежде всего – хороший человек. Живёт он достойно и ведёт себя благородно. Это – необходимое условие, без которого браться за дело воспитания юного поколения – не имеет смысла. А дальше – дело техники, которой надо овладеть. У иных родителей и учителей – в крови педагогический талант. Им можно только позавидовать. Однако учиться воспитывать надо всем. Это интересно, к тому же педагогическая образованность многократно усиливает эффект воспитания.

Письма будили мою мысль. Я работал увлечённо, порою забывая о том, что живу в «Большой зоне». Меня интересовали и социальные стимулы, побуждающие человека к труду. Одно дело, когда ты сам переплываешь реку, другое дело, когда тебя перевозят на лодке. Конечно, сидеть в лодке легче и приятнее, однако навыки плавания скоро пропадают, мышцы атрофируются. И бывший ловкий  пловец становится существом слабым, нездоровым, без мускулов. Он уже и не хочет напрягаться – везите его. Конечно, легче жить, когда тебе гарантируют место работы, зарплату, квартиру, садик для ребёнка, бесплатное лечение и образование. Но ты очень скоро теряешь способность заботиться о себе, ждёшь, когда тебе дадут,  и превращаешься в чистого иждивенца. В советской политической системе люди перестали работать, потому что советская политическая система, по сути, ликвидировала самый эффективный стимул, побуждающий человека к труду, – возможность самому обеспечить своё личное благополучие. Государство в лице его чиновников не производит материальных ценностей. В этом смысле оно – паразит по природе своей. И если его граждане не имеют стимула к труду, оно должно погибнуть. Что и случилось с советским государством.

Однопартийная советская власть не хотела признавать своего исторического поражения и изобретала всякие способы, чтобы заставить развращённый иждивенчеством народ работать. Выбросила лозунг – «Кто не трудится, тот не ест!», приняла закон о тунеядцах. Тех, кто по какой-то причине не работал, сажала, ссылала. Изобрела соцсоревнование, придумала почётные звания – «лучший сталевар», «лучший ассенизатор», «заслуженный учитель», «народный артист», «Герой социалистического труда». Выдавала всякие грамоты, вывешивала фотографии на доску почёта, отливала бюсты, именами «героев труда» называла улицы и т.д. И многим это нравилось, многие стремились получить «метку». Показатели, показатели. Всюду показатели, всюду сногсшибательные цифры, которые зовут, вдохновляют. Сделано много, сделаем ещё больше! И развилась небывалая показуха. Важнее всего выдать цифры, а реальное положение скрывалось всеми. Показуха перекинулась и в школу. Мы обеспечили средний всеобуч, мы ликвидировали неуспеваемость. Как мы этого добились? Прежде всего – путём сокрытия истины.  А также – путём принуждения,  грубого и тонкого. Поставленная в журнал и в дневник двойка – позор, тройка – не лучше. Моральное давление на ребёнка – страшный бич, и мы овладевали искусством применения этого бича. Иной школьник согласился бы, чтобы его просто высекли кнутом, чем вызывали «на ковёр» и читали мораль.  «Правильной дорогой идёте товарищи!» – везде можно было прочитать ленинские слова. Но воз постепенно замедлял ход и к 1985 году совсем остановился.

Любовь к физическому труду мы «прививали» детям таким способом, что заставляли их мыть полы, подметать улицы, работать в колхозе – чаще всего на подборе картофеля. Иные служители власти предлагали превратить школы в закрытые заведения, в которых дети в течение всего светового дня поочерёдно учатся, работают в мастерских и на полях, играют. Они вычитали у Маркса и Энгельса такие пожелания. Превратить детей в маленьких рабов – для них и означало трудовое воспитание. Советские учителя не понимали, что труд раба и труд свободного человека – принципиально разные вещи. У раба труд вызывает отвращение, у свободного человека – удовлетворение. Степенью угнетённости, которую работник испытывает в процессе труда, отличаются друг от друга и исторические эпохи. Фашистские концлагеря, а также советские колхозы и лагеря перевоспитания – это рецидивы рабства, рецидивы эпохи рабовладельческого строя. Сегодня мы строим демократическое общество, свободное общество, снимающее физическое и политическое угнетение граждан.

Сложно это – найти такой вариант общественных отношений, создать такую конструкцию общественных отношений, при которой труд станет в большей степени источником удовлетворения, чем источником страдания работника. Но мы не можем  остановиться перед этой сложностью и опустить руки. Прежде всего, обществу следует соблюсти разумную пропорцию между умственным и физическим трудом. А далее – такую же разумную пропорцию между свободой и экономическим (!) принуждением к труду. В общественной и личной жизни людей много грязной, тяжёлой и опасной работы. Кто-то её должен выполнять.

Есть две силы в экономической сфере, которые вынуждают гражданина трудиться – политический кнут и личная ответственность, проистекающая из возможности выбора. Политический кнут коммунисты испытали на российском народе, опыт длился семьдесят четыре года. Он не оправдал себя. А личную заинтересованность и личную ответственность призвана возродить в российском народе демократическая Россия с её рыночной экономикой. Ты волен работать или не работать. Рабство запрещено законом. В первом случае ты материально обеспечишь себя, свою семью, станешь экономически независимым, получишь свободу для доступных и разумных удовольствий. Государство поможет каждому, но прежде всего тому, кто сам себе хочет помочь. Во втором случае, когда ты отказываешься работать, ты обрекаешь себя на сверхскромное существование за счёт государства (если у него есть на это средства).

К сожалению,  для детей возможности выбора не существует. В школу их приводят, за парту сажают (в своё время сажали мальчиков с девочками). Набор предметов, количество ежедневных уроков, срок «отсидки» (9лет, 10 лет, 12 лет) и домашние задания определяют. Как в этих условиях из тяжелейшего труда – познания – «высечь радость», получить личное удовлетворение?  Это удаётся постольку, поскольку у детей есть встречное желание. «Меня ведут, но я и сам иду. Меня учат, но я и сам хочу учиться». Однако у одних чувство «я сам» сильное, у других – слабое. У третьих – в этом великая наша беда – его совсем нет, отсюда начинаются все школьные проблемы.