Как и любой другой город страны, Венеция ощущала последствия отказа правительства принять иммиграционную политику, которая в любом разумном смысле относилась к реалиям иммиграции. Среди последствий, которые не влияли на Брунетти прямо, были тысячи нелегальных иммигрантов, которые имели выгоду от благодушной итальянской политики и которые потом, обретя итальянские документы, легализующие их присутствие на континенте, уезжали в северные страны, где им можно было работать под некоторой защитой закона. Результатом было и раздражение со стороны других правительств по поводу лёгкости, с которой итальянцы умывали руки относительно проблем, передавая их тем.
Венеция и Брунетти начали ощущать последствия каждый по-своему: число карманных краж взмыло до небес, кражи в магазинах были проблемой даже для самых мелких торговцев, и ни один хозяин дома больше не чувствовал, что его дом защищён от воровства. Поскольку большинство этих дел проходило через Управление, Брунетти отмечал их увеличение, но он ощущал это легко, как человек с умеренной простудой может обнаружить, что температура у него поднялась на градус или два без ощущения каких-либо настоящих симптомов. Если это увеличение мелких преступлений продуцировало какие-то симптомы для самого Брунетти, это отражалось только в количестве бумаг, которые он был обязан заверить и, предположительно, прочесть.
Это был период, когда насильственных преступлений в домах или на улицах Венеции было очень мало, и таким образом Патта, без сомнения, чувствуя симптомы отстранённости после того, как его имя не появлялось в "Il Gazzettino" больше недели, приказал Брунетти и попросил синьорину Элеттру подготовить рапорт, представляющий статистику, которая показала бы высокий, очищающий венецианскую полицию рейтинг. Рапорт, обуславливал он, должен был показать, что виновники большинства преступлений были найдены и арестованы и что в течение прошлого года преступления в черте города значительно снизились.
- Но это нонсенс, - сказал Брунетти, когда синьорина Элеттра проинформировала его о данном им задании.
- Не больший, чем любая другая статистика, которую нам поставляют, - сказала она.
Нетерпеливо из-за времени, которое, Брунетти знал, он потратит на подготовку рапорта, коротко, сердито он спросил:
- Как что?
- Как статистика о смертях на дорогах, - сказала она, улыбаясь, терпеливая перед лицом его раздражения.
- А что они? - спросил он, в действительности незаинтересованный, но сомневающийся, что что-нибудь, так хорошо задокументированное, может быть изменено.
- Если вы умираете через неделю или больше после того, как получили повреждение от несчастного случая, это значит, что вы умерли не от несчастного случая, - почти с гордостью сказала она. - По крайней мере, не по статистике.
- Значит ли это, что вас убивают больницы? - спросил он, нацеливаясь на иронию.
- Это, конечно, достаточно частые случаи, синьор, - сказала она, проявляя абсолютное терпение. - Я просто не уверена, как они регистрируют эти смерти, но они не засчитываются, как смерти на дорогах.
Ни на секунду не захотелось Брунетти в ней сомневаться. Мысль её, тем не менее, отослала его мозг назад к рапорту, который они должны были подготовить.
- Вы думаете, мы можем воспользоваться этой техникой и сами?
- Вы имеете в виду, если для кого-то, кто убит, занимает неделю умереть, это значит, они не были убиты? - спросила она. - Или если о краже заявлено больше, чем неделю спустя, значит, ничего не было украдено?
Он кивнул, и синьорина Элеттра предалась обдумыванию такой возможности.
- Я уверена, что зам. начальника был бы восхищён, хотя и боюсь, что с этим возникли бы определённые трудности, если бы нас спросили об этом, - наконец ответила она.
Он оторвал своё воображение от этих ангельских математических полётов, и вернул его назад - к мрачной правде рапорта, который они должны были написать.
- Думаете, мы сможем это сделать и получить результаты, которые он хочет?
Голос её стал серьёзен.
- Я думаю, то, что он хочет, будет не трудно ему дать. Всё, что мы должны сделать - это проявить осторожность относительно числа преступлений, которые заявлены.
- И что это значит?
- Что мы считаем только те, когда люди приходят сюда или идут в Carabinieri (1) - заполнять формальную denuncia (2).
- И что это даст?
- Я Вам уже сказала, комиссар. Люди не утруждают себя тем, что заявляют о преступлениях, - меньше всего о карманных кражах или о воровстве в домах. Так что, когда они звонят, чтобы заявить об этом, но потом не утруждают себя тем, чтобы придти сюда и заполнить бумаги, - значит, о преступлении не заявлено. - На миг она сделала паузу, позволяя Брунетти, который знал, какой иезуитской может быть её аргументация, подготовить себя к последствиям, к которым это должно было привести её. - И если нет официальной декларации - которая, в определённом смысле, означает, что никогда не было действия - тогда я не вижу причины, по которой мы должны включать их в наши расчёты.
- Во сколько процентов Вы оценили бы людей, которые не утруждают себя заявками? - спросил он.
- Я не знаю, синьор, - сказала она. - В конце концов, подтвердить негатив философски невозможно. - Последовала ещё одна пауза, а потом она сказала: - Полагаю, чуть больше половины.
- Заявленных или незаявленных? - спросил удивлённый Брунетти.
- Незаявленных.
На этот раз надолго умолк уже Брунетти - перед тем, как спросить:
- Это очень удачно для нас, правда?
- Действительно, - был её ответ; затем она сказала:
- Вы хотите, чтобы я позаботилась об этом, синьор? Он хочет, чтобы это попало в газеты, а они хотят, чтобы было можно сказать, что Венеция - остров счастья, практически свободный от преступлений, так что никто не захочет задавать вопросы по поводу чисел, которые я приведу, или моих расчётов.
- Это, кстати, правда; верно? - спросил он.
- Что - остров счастья?
- Да.
- По сравнению со всей остальной страной... да, я так и думаю.
- И как долго, Вы думаете, это так и останется?
Синьорина Элеттра пожала плечами. Когда Брунетти повернулся, чтобы уйти из её кабинета, она открыла ящик стола и достала оттуда несколько листов бумаги.
- Я не забыла о докторе Моро, синьор, - сказала она, вручая их ему.
Поблагодарив её, он вышел из кабинета. Поднимаясь по лестнице, он понял, что это объясняло причину того, что Патта знает доктора Фернандо Моро. Здесь не было ничего необычного: мать синьоры Патты была пациенткой Моро с тех пор, как он вернулся к медицинской практике. Синьорина Элеттра не смогла предоставить копий её медицинской карточки, но она приложила даты визитов женщины к доктору Моро, - в общей сложности двадцать семь в течение последних двух лет. Внизу синьорина Элеттра своей рукой добавила:
"Рак груди". Он проверил дату последней встречи: чуть больше, чем два месяца назад.
Как и любой вышестоящий, зам. начальника Джузеппе Патта часто был предметом обсуждения среди тех, кто находился по его началом. Его мотивы для действия или же для движения по инерции обычно были прозрачны - власть, её сохранение и расширение. В прошлом, однако, он подтвердил, что способен на большую слабость, и даже был отстранён от стремительного преследования власти, но только когда он действовал, защищая свою семью. Хотя Брунетти и был часто подозрителен в отношении Патты и обычно глубоко презирал его мотивы, он не чувствовал ничего, кроме уважения к его слабости.
Брунетти сказал себе, что приличия требуют, чтобы он подождал самое меньшее два дня перед тем, как снова попытаться поговорить с кем-нибудь из родителей мальчика. Это время истекло, и в то утро он прибыл в Управление с намерением опросить одного из них, или обеих. На домашнем телефоне доктора Моро был включен автоответчик. Телефон на работе сказал, что, до дальнейшего предупреждения, пациентов доктора будет осматривать доктор Д. Биази, чьи часы работы и номер телефона прилагались. Брунетти перенабрал первый номер и оставил своё имя и прямой номер телефона в Управлении, прося доктора ему перезвонить.
Это оставляло мать. Синьорина Элеттра приложила краткую биографию. Венецианка, как и её муж, она встретила Моро в liceo (3), потом оба пошли учиться в университет в ПАдуе, где Моро избрал медицину, Федерика же - детскую психологию. Когда учёба их завершилась, они поженились, однако не вернулись в Венецию, пока Моро не предложили место в Оспедале Сивиле (4); тогда она открыла частную практику в городе.
Их легальное разделение, произошедшее с неприличной поспешностью после того, как с ней произошёл несчастный случай, было сюрпризом для их друзей. Они не разошлись, и, казалось, никто из них не был вместе с каким-нибудь другим человеком. Никакого свидетельства, что они контактировали друг с другом, не было, а любое общение между ними, казалось, происходило только через их адвокатов.
Синьорина Элеттра приколола статью о смерти Эрнесто, что появилась в "La Nuova" (5), к наружной части папки. Брунетти решил её не читать, хотя он и прочёл заголовок под семейной фотографией: "В более счастливые времена".
Улыбка Федерики Моро была на фотографии центровой: она стояла, обхватив правой рукой за спину мужа, голова её склонилась к нему на грудь, а другой рукой она взъерошивала волосы сыну. На фото они были сняты на пляже, в шортах и футболках, загорелые и налитые счастьем и здоровьем; позади них, прямо по правую руку от её мужа, вынырнула голова пловца. Фото должно было быть сделано годы назад, потому что Эрнесто был ещё мальчиком, не молодым парнем. Федерика отвернулась от камеры, а двое других посмотрели на неё, - взгляд Эрнесто был открытым и гордым, - и кто не был бы горд, имея матерью такую привлекательную женщину? Взгляд Фернандо был спокойнее, но все же не менее горд.
Один из них, подумал Брунетти, должен был сказать что-то смешное, или, возможно, они что-то увидели на пляже, что заставило их засмеяться. Или это, может быть, был фотограф, который в этот момент был клоуном? Брунетти был поражён фактом, что, из всех троих, ворлосы у Федерики были самые короткие - мальчишечьи, только в несколько сантиметров длиной. Это остро контрастировало с полнотой её тела и натуральной лёгкостью, с какой она обнимала мужа.
Кто посмел бы опубликовать такое фото, и кто мог отдать это в газету, конечно же, зная, КАК оно могло бы быть использовано? Брунетти снял скрепку и всунул его вовнутрь папки. Тот же самый номер, который ему дала синьора Ферро, был написан снаружи; он набрал его, забыв, что она сказала ему о том, что нужно дать один звонок и повесить трубку.
После четвёртого звонка ответил женский голос, сказав только:
- Si? (6)
- Синьора Моро? - спросил Брунетти.
- Si.
- Синьора, это комиссар Гвидо Брунетти. Из полиции. Я был бы очень благодарен, если бы Вы нашли время поговорить со мной. - Он подождал, пока она ответит, затем добавил: - О Вашем сыне.
- А-а, - сказала она. Затем надолго замолчала.
- Почему Вы ждали? - наконец спросила она, и он почувствовал, что обязанность задать этот вопрос рассердила её.
- Я не хотел вмешиваться в Ваше горе, синьора. - Когда она промолчала, он добавил: - Сожалею.
- У Вас есть дети? - удивила она его вопросом.
- Да, есть.
- Сколько лет?
- У меня есть дочь, - начал он, а затем быстро договорил остальное: - Мой сын - такого же возраста, как и Ваш.
- Вы не сказали этого сначала, - проговорила она, и голос её звучал удивлённо оттого, что он, должно быть, не сумел воспользоваться таким эмоциональным инструментом.
Не будучи в состоянии придумать что-нибудь подходящее, что можно было бы сказать, Брунетти спросил:
- Могу я придти и поговорить с Вами, синьора?
- В любое время, когда хотите, - сказала она, и он представил себе дни, месяцы, годы, - целую жизнь, растянувшуюся перед ней...
- Могу я придти сейчас? - спросил он.
- Это то же самое, правда? - спросила она; это была настоящая просьба об информации, не сарказм и не поза жалости к себе.
- У меня должно занять двадцать минут, - добраться к Вам, - сказал он.
- Я буду здесь, - ответила она.
Он нашёл её адрес по карте и, таким образом, знал, каким путём идти. Он мог воспользоваться лодкой, идущей наверх, в направлении Сан Марко, но он решил пойти в направлении реки, пройдя сквозь Piazza (7) перед музеем Коррер. Он вошёл во ФреццЕри и повернул налево на первой же calle (8) слева от него.
Это была вторая дверь справа, верхний звонок. Он позвонил и, без вопросов через Интерком, дверь, щёлкнув, отворилась, и он вошёл вовнутрь.
Вход в общий холл был сырым и тёмным, хотя канала поблизости не было. Он поднялся на третий этаж и прямо напротив него обнаружил открытую дверь. Брунетти сделал паузу, позвал: "Синьора Моро?" и услышал сказавший что-то внутри голос; тогда он вошёл вовнутрь и закрыл за собой дверь. Пошёл вниз по узкому коридору с дёшёвым, машинной выделки ковром на полу, в направлении того, что, казалось, было источником света.
Дверь справа от него была открыта, и он шагнул вовнутрь. В другом конце комнаты в кресле сидела женщина, и свет просачивался вовнутрь из двух занавешенных окон, находящихся сзади неё. Комната пропахла сигаретным дымом и, как он подумал, шариками от моли.
- Комиссар? - спросила она, поднимая голову, чтобы взглянуть в его направлении.
- Да, - ответил он. - Спасибо, что позволили мне придти.
Правой рукой она отмахнулась от его слов, потом вернула сигарету, которую держала этой рукой, в рот, и глубоко вдохнула.
- Вон там есть стул, - сказала она, выдыхая и указывая на стул с сиденьем из тростника, который стоял напротив стены.
Он принёс его и поставил так, чтобы стул стоял передом к ней - но не очень близко - чуть поодаль и сбоку. Сел и стал ждать, пока она скажет что-нибудь. Он не хотел, чтобы казалось, что это выглядит так, как будто он уставился на неё, и Брунетти направил своё внимание на окна, за которыми, прямо на другой стороне узкой улицы, он увидел окна другого дома.
Таким путём в комнату могло проникнуть мало света. Он снова обратил своё внимание к ней и даже в этой странной полутени узнал женщину с фотографии.
Она выглядела так, словно была на разрушительной диете, которая заставила плоть плотно облегать её лицо и отточила её скулы до того, что они стали так остры, что вскоре могли бы выйти наружу, проткнув кожу насквозь. Тот же самый процесс, казалось, урезал её тело до оголённых основ плеч, рук и ног, содержащихся в тяжёлом свитере и широких тёмных брюках, которые подчёркивали хрупкость её тела.
Стало очевидно, что она не собирается говорить, а собирается просто сидеть с ним рядом и курить свою сигарету.
- Я хотел бы задать Вам несколько вопросов, синьора, - начал он, и... взорвался внезапным приступом нервного кашля.
- Это из-за сигареты? - спросила она, поворачиваясь к столу справа от неё и затушивая окурок.
Брунетти успокаивающе поднял руку.
- Нет, совсем нет, - судорожно выдохнул он, но его охватил новый приступ кашля.
Она погасила сигарету и поднялась. Он тоже стал вставать, согнувшись от кашля пополам, но она махнула ему рукой и вышла из комнаты. Брунетти опустился на стул, продолжая кашлять; из глаз его катились слёзы. Через миг она вернулась и вручила ему стакан воды.
- Выпейте медленно, - сказала она. - Маленькими глотками.
Всё ещё вздрагивая от попытки себя проконтролировать, с благодарным кивком он взял стакан и поднёс его к губам. Подождал, пока спазмы утихнут и сделал маленький глоток, потом ещё один, за ним - другой, пока не закончилась вся вода и он снова не смог дышать свободно. Время от времени из его лёгких вырывались вздохи, но худшее было позади. Он наклонился вниз и поставил стакан на пол.
- Спасибо, - сказал он.
- Ничего, - ответила она, занимая своё место в кресле напротив него. Он увидел, как она инстинктивно потянулась вправо, к пачке сигарет, которая лежала на столике, но потом опустила руку на колени.
Она взглянула на него и спросила:
- Нервы?
Он улыбнулся.
- Думаю, да, хотя не думаю, что мне полагается об этом говорить.
- Почему нет? - с интересом спросила она.
- Потому что я полицейский, и нам не положено быть слабыми или нервными.
- Это смешно, не так ли?
Он кивнул, и через мгновение вспомнил, что она психолог.
- Мы можем начать сначала, синьора? - прочистив горло, спросил Брунетти.
Улыбка её была еле заметна - призрак той, что была у неё на лице на фотографии, которая до сих пор лежала у него на столе.
- Я полагаю, что мы должны. Что Вы хотели бы знать?
- Я хотел бы спросить о несчастном случае с Вами, синьора.
Заметно было, что она сконфужена, и он мог понять причину этого. Её сын недавно умер при обстоятельствах, на которых ещё следовало настоять официально, а он спрашивал её о чём-то, что произошло больше двух лет назад.
- Вы имеете в виду, в Сиене? - наконец спросила она.
- Да.
- А почему Вы хотите об этом узнать?
- Потому что никому это не было любопытно в то время.
Обудумывая его ответ, она склонила голову набок.
- Я понимаю, - наконец сказала она. Потом добавила:
- А они должны были?
- Это то, что я надеюсь узнать, синьора.
Между ними воцарилось молчание, и Брунетти, не имея выбора, сидел и ждал, не расскажет ли она ему, что случилось. За проходящие минуты она уже дважды бросала взгляд на сигареты, и во второй раз он почти сказал ей, чтобы она не стеснялась и курила, что его это не затронет, но ничего не сказал. Пока длилось молчание, он изучал те несколько предметов, которые увидел в комнате - её кресло, стол, занавеси на окне. Всё говорило о вкусе, намного отличающемся от обычного богатства, которое он наблюдал в доме Моро. Здесь не было попытки гармонизировать стиль со стилем или делать что-нибудь большее, чем предоставлять мебель, которая отвечала бы самым начальным нуждам.
- Я отправилась к нашим друзьям в пятницу утром, - сказала она, удивив его, когда наконец начала говорить. - Предполагалось, что Фернандо приедет туда на последнем поезде, - около десяти вечера. Был прекрасный день, поздняя осень, но всё ещё очень тепло, так что днём я решила прогуляться. Я была приерно в полукилометре от дома, когда услышала громкий шум, - это могла быть даже бомба, исходя из всего, что я знала - а потом я почувствовала боль в ноге и упала. Это было не то, как если бы кто-нибудь толкнул меня, или что-нибудь подобное; я просто упала.
Она взглянула на него, как если бы желала установить, возможно ли, чтобы он нашёл что-нибудь из этого интересным. Он кивнул, и она продолжала:
- Я лежала там, слишком шокированная, чтобы что-нибудь делать. Я слышала шум в лесу, по направлению к которому я шла. Гм... на самом деле не в лесу, - возможно, это был акр или два деревьев. Я слышала, что-там что-то шевелится, и хотела закричать и позвать на помощь, но не позвала. Я не знаю, почему, но не позвала. Я просто лежала там.
Прошла, должно быть, минута или две, а потом оттуда, откуда я пришла, ко мне прибежали две собаки, гавкая так, что, казалось, у них отлетят головы; подошли прямо ко мне и начали прыгать вокруг, всё время гавкая... Я закричала на них, чтобы они заткнулись. К тому времени у меня начала болеть нога, и, когда я посмотрела на неё, поняла, что в меня стреляли - так что я знала, что должна что-то сделать. К тому же, там были эти охотничьи собаки, - они гавкали и танцевали вокруг меня, как ненормальные...
Она замолчала - так надолго, что Брунетти вынужден был спросить:
- И что случилось дальше?
- Пришли охотники. Люди, чьи собаки это были... вот так. Они увидели собак и меня на земле, и решили, что собаки напали на меня, так что они подбежали; а, приблизившись, начали пинать собак, отгоняя их прочь, и толкать их концами ружей, но собаки ничего не делали. Возможно, они спасли мне жизнь, - эти животные.
Она замолчала и взглянула прямо на него, словно хотела спросить, нет ли у него вопросов; а, когда он ничего не сказал, продолжала:
- Один из них воспользовался своим носовым платком и сделал турникет, а потом они отнесли меня в свой "Джип", который стоял прямо на краю леса. И отвезли меня в больницу. Врачи там привыкли к таким вещам - похоже, охотники всегда стреляют в себя, или в других охотников. - Она сделала паузу а потом мягко сказала: "Бедняжки" - голосом, так преисполненным настоящего сочувствия, что Брунетти был поражён тем, насколько вульгарно и дёшево по сравнению с этим звучала его беседа с синьориной Элеттрой.
- А в больнице Вас спросили, как это случилось, синьора?
- Мужчины, которые меня нашли, сказали им, что случилось, так что всё, что я сделала, оправившись после операции, - это подтвердила то, что они сказали.
- Что это был несчастный случай? - спросил он.
- Да. - Она произнесла это слово обычным тоном.
- А Вы тоже думаете, что это была случайность? - спросил он.
И снова, прежде чем она заговорила, последовала долгая задержка.
- В то время я не думала, что это могло быть чем-нибудь ещё. Но с тех пор я начала задумываться, почему тот, кто в меня стрелял, - кто бы это ни был - не пришёл посмотреть, что сделал. Если они думали, что это было какое-то животное, они пришли бы проверить, что убили меня, - разве нет?
Это было именно то, что волновало Брунетти с тех пор, как он впервые услышал эту историю.
- А когда они услышали собак, а потом других охотников, они пришли бы посмотреть, по поводу чего всё это было, если бы они думали, что кто-то собирается забрать животное, которое они убили. - Снова прошло некоторое время, и она сказала: - Как я говорила, я не думала ни о чём таком в то время.
- А сейчас что Вы думаете?
Она начала говорить, умолкла, а потом сказала:
- Я не имею в виду устраивать мелодраму, но сейчас у меня есть другие вещи, о которых я должна подумать.
То же было и с Брунетти. Он размышлял, была ли заведена папка с рапортом полиции об инциденте, и заметили ли кого-нибудь нашедшие Федерику Моро два охотника.
Брунетти не мог больше удерживать её от сигарет, поэтому он сказал:
- У меня есть только ещё один вопрос, синьора.
Она не стала ждать, пока он его задаст.
- Нет, Эрнесто не кончал с собой. Я его мать, и я знаю, что это правда. Это ещё одна причина, по которой я думаю, что это был не несчастный случай. - Она поднялась с кресла, сказала:
- Если это был Ваш последний вопрос... - и пошла по направлению к двери в комнату. Хромота её была лёгкой - еле заметное предпочтение правой ноги, когда она шла; и, поскольку на ней были широкие брюки, Брунетти не имел понятия о повреждении, которое было нанесено её ноге.
Он позволил ей проводить себя до двери квартиры. Поблагодарил её, но руки не протянул.
На улице стало гораздо теплее, и, поскольку уже было послеполуденное время, Брунетти решил пойти прямо домой и пообедать со своей семьёй.
1. Carabinieri - карабинеры, военно-гражданская полиция Италии.
2. Denuncia - декларация (ит.)
3. Liceo - cредняя (Великобрит.) или Высшая (Ам.) школа для учащихся 14-19 лет.
4. Оспедале Сивиле (Ospedale Civile) - Гражданский Госпиталь; вероятно, название одной из больниц в Венеции.
5. "La Nuova" - "Новая", либо "Новости" - по всей видимости, газета или журнал (ит.)
6. Si - да (ит.)
7. Piazza - площадь (ит.)
8. Сalle - узкая улица в Италии.