I
Автобус, набравший в свое чрево разноликую массу народа, вывозил его за черту города. Ростов сидел у окна, за которым виднелись машины, тротуары, деревья, дома, люди… и ничего не видел. Он смотрел на голубеющую глубину над городом, но не видел даже её.
Его ждала работа, необходимая в этом свихнувшемся социуме, но ему не было до неё дела.
Ему было всё равно.
Колдобины на асфальте, мягко переваливающиеся рессоры, сдержанный гомон, уносили сознание в прозрачную даль его памяти…
* * *
Мерное покачивание вагона, перестук колес под ногами, деревья, столбы, кусты, вписанные в пейзажи за окном…
- Не шевелись, - строго сказал Художник, набрасывая штрихи простого карандаша в белоснежность бумажного листа, - Хотел портрет, так изволь сидеть, аки статуя.
- Трудно же, - как-то по-детски отвечал Белобрысый, изо всех сил стараясь сидеть неподвижно. Забросив ногу на скамью, и опираясь руками на автомат, он тщательно «стилизовался» под бывалого бойца.
- Тяжело в лечении – легко в раю, - наставительно бурчал неудавшийся студент какого-то «художественного» института, не отрываясь, однако, от работы, - Не боись, скоро уже. Сам же кричал, что карикатур тебе не надо.
Листок, над которым шаманил художник, покоился на планшетке, с такой превеликой осторожностью выпрошенной-таки у Командира.
Сам Командир – майор по званию – сидел рядом, заворожённо следя, как в безмятежности бумаги проявляется фигура в камуфляже, с «калашом» и улыбчивой физиономией Белобрысого.
Поезд поглощал под собой километр за километром железнодорожных путей, неся в себе «русский спецназ» - молокососов по девятнадцать-двадцать лет, словно агнцев на заклание Чеченской резне.
* * *
II
Зеркало – двойственный омут, непроницаемая грань иномирья, из-за которой выглядывают в мир призраки наших душ…
Ростов стоял перед зеркалом, привычно одёргивая форменную куртку. Руки двигались быстро и расчетливо, отточенно навешивая атрибутику: бейдж, тонфу, рацию, наручники… Ярко подмигнул циферблат. Пора. Сейчас безликая очередь будет предъявлять ему пропуска с такими же безликими для него фотографиями и безымянными фамилиями-отчествами. Он будет сверять их с оригиналом, забывать через четверть секунды.
Последний взгляд в зеркало. Высокие ботинки-«гады», сине-голубая форма, знаки охранной конторы на груди и рукаве. В довершение – разрисованная шрамами рожа. На него пустыми глазами смотрел солдафон. Игрушечный солдатик.
Захотелось плюнуть на свое отражение: «Для чего ты ушел к мирной жизни, Росс? Чтобы снова играть «в солдатики»?». Во взгляде отражающегося двойника сверкнула холодная ненависть.
«Кррругом!»
Он не видел, не слышал, не чувствовал, как тот, другой, в зеркале, не повернулся спиной, а медленно – глядя ненавидящими глазами – вытащил пистолет, бесшумно, неосязаемо, и прицелился ему в голову.
* * *
Истошные крики раненых, посвист свинцовых капель смертельного дождя. Взрывы, запах пороха и крови.
Пули свистели над головой, справа, слева, впивались в слабенькую броню БТРов, рикошетили, подрезали ветки, выкашивали тех, кто был на дороге…
Белобрысый сорвал с головы каску, не чувствуя жгущих щеки слез, сжал автомат до боли в суставах. С криками «мама!» он бежал по пламенеющей преисподней. Он хотел только спастись.
От смерти своих друзей – таких же, как он, сосунков, умирающих страшно и мучительно.
От свиристящих свинцовых пчел, тихо напевающих над ухом: «Следующий раз – твой лоб!»
От кровавого ада, в который вдруг превратилась такая тихая горная дорога.
Он бежал, ловя собственные мозги, не понимая ещё, что умер.
Другой, с распоротым животом, барахтался на спине, левой рукой силясь удержать свои внутренности. Правая, сорванная пулеметной очередью, еще сжимала цевьё «калаша».
БТРы, со своей железной надменностью, отплевывались короткими очередями крупнокалиберных пулеметов. И взрывались один за другим.
Художник лежал на обочине, глядя в проплывающую в небе белоснежную гряду облаков, застилаемую чёрным дымом от горящих машин. Меткая очередь сбросила его с брони, прошив и железную майку, называемую по ошибке «бронежилетом», и тело под ним. Рядом раскинулись веером листы с великолепными горными пейзажами, которые он так и не успел дорисовать.
Четвёрка, которую Ростов оставил возле головной машины, методично расстреливала склоны. Ребята действовали четко и слаженно, старательно следуя его приказам. До тех пор, пока их не накрыло из чеченской «мухи».
* * *
III
Семь часов. Обыденное утро. Сняли сигнализацию, отпустили ночное дежурство, включили раздвижные двери. В полвосьмого рабочий народ повалил на рабочие места.
Из череды столь различных лиц и столь одинаковых душ всплыло ощущение, что ему нечего здесь делать. Безумно захотелось взять и уйти. Куда угодно, только прочь отсюда.
В десять его сменили. Это значило, что теперь он будет коротать время за зеркальной перегородкой. Он отыскал бумагу и ручку, чтобы написать заявление о переводе на другой объект. Он прекрасно видел отсюда гордую осанку сменщика. В глазах молодого парня светился азарт – ему еще не надоела эта работа и эта игра в солдатики.
Выдох сквозь зубы – змеиное шипение.
Ростов обнаружил, что стоит, сжимая кулаки, словно надеясь разбить голыми руками ледяной гранит людского снобизма. «Где путь к сердцу человека? Заколочена дверь к нему и потерян ключ».
Устало вздохнув, Росс склонился над столом – написать «заяву» на расчет.
* * *
Немногим удалось выжить тогда. Из полусотни бойцов в живых осталось двенадцать, считая трех тяжелораненых. Комчасти особо корить не стал. Но сделал выводы. А на вторые сутки пришли вести.
Саня, командир второго отряда, со всем своим боевым задором и парой салажат парится в плену. Ещё три часа перетряхивали разведку, выяснили, где.
Штабных покуда решили не вмешивать. План «вызволения» сколотили довольно быстро.
Пятнадцать человек: два снайпера, десяток штурмовиков, три сапёра. Отряд карателей. Или освободители.
«В бой идут одни «старики», - сказал, как отпечатал полковник Седовецкий, по прозвищу Седой, повторив известную фразу, - Не скажу, что это так уж необходимо, но... В общем, так. Атропин, ты с сапёрами, - он ткнул штык-ножом в план на столе: - Здесь и здесь расставите наши горрячие поздравления…»
* * *
IV
Он не знал, куда он идет. Не знал, зачем. Он просто шёл. Мимо бетонно-кирпичных коробок домов с просветами окон, сигналящих о бытовом укладе, тихом спокойствии, индивидуальном мире каждого.
Ему не было до них дела. Вряд ли кто из живущих в этих окнах подозревал о войне. Вряд ли кто знал, что такое гибель друзей. Что такое отрезанные головы, «афганские галстуки», «чёрные тюльпаны», женщины и дети – камикадзе…
Он пришёл с войны. И не нашёл места в мирной жизни.
День уже давно угас светом керосиновой лампы. Он шёл по весеннему вечернему городу, глядя себе под ноги, и не видя ничего вокруг.
Просто шёл…
* * *
Шесть взрывов прогремели один за другим с интервалом в полсекунды. Два удалённых от «зоны прорыва» участка стены (построенной, наверное, еще в позапрошлом веке) превратились в пыль и мелкое крошево.
Снайперы уменьшали численность противника, выхватывая по одному в оптические прицелы из поднявшейся суматохи. В то время как штурмовики, миновав уже и стену и часовых, разделились на две группы и вступили в бой. Сапёры, во главе с Андрюхой отправились на поиски чего-нибудь горюче-взрыво-опасного, дабы «подогреть обстановку», порасставив, по словам Седого, «горячие памятные подарки».
Четвёрка штурмовиков, под командованием Ростова, продвигалась к яме с пленниками в центре лагеря, расстреливая любого, кто оказывался в зоне видимости.
Поистине, стоит отправиться в ад, чтобы прикончить несколько дьяволов.
* * *
V
***
Накрытый антрацитовым покрывалом ночного неба, город с вершины холма казался игрушечным. Полная луна в лёгком обрамлении облаков освещала крыши.
Лунный свет оставлял на траве холма под древним дубом тень стоящего человека.
Белая хламида, в которую он был одет, в серебряных отсветах отливала неестественным, зеленовато-фиолетовым цветом. Если бы вокруг было светлее, то стало бы видно, что размытые пятна на подоле, поясе, рукавах и плечах есть не что иное, как вышитые, видимо, вручную разноцветные узоры. Борода и волосы – белые, как и его одеяния – чуть шевелились от лёгкого ветра. А на глазах у седого человека чернела повязка. Этот человек был слеп.
Под многообхватным дубом на вершине холма стоял слепой старик в одежде древнерусского волхва.
***
Город спал в желтоватых искрах уличных фонарей и пунктирах освещенного переплетения улиц, проспектов и переулков. И где-то в этом спящем городе был человек. Странник, потерявший свой путь, воин, сломавший свой меч. Он не мог отказаться от прошлого, но не мог и принять его.
Человек просто шёл.
И вспоминал.
* * *
Очередной «гоблин» вылетел из-за угла, поливая на бегу из «калаша», и рухнул, как мешок, подрезанный точной очередью прикрывающего. Майор Ростов шёл впереди, контролируя противоположную череду приземистых каменных зданий. Они передвигались короткими перебежками по обеим сторонам так называемой «улицы», прикрывая друг друга.
Другая пятерка обходила лагерь по периметру, по возможности отвлекая внимание противника на себя. Ребята старались вовсю и, судя по непрекращающимся «строчкам» автоматных очередей, старались вполне успешно.
В бою как-то нет времени, чтобы думать. Размышлять, сопоставлять, анализировать… В бою необходимо выжить! Выжить, и выполнить боевую задачу. В то время, когда жизнь висит на волоске, каждая доля секунды становится бесценной. Это уже другое измерение, другой уровень существования. На этом уровне возможность спокойно обдумать ситуацию просто испаряется, поскольку само понятие «время» просто перестает существовать. Меняется скорость биохимических реакций в организме и тело – обученное и натасканное отцами-инструкторами – становится молниеносной боевой машиной. В этом измерении – бой. Когда всё, буквально всё вокруг сужается до одного-единственного мгновения перелома из Будущего в Прошлое. От которого зависит – кто кого.
Поэтому, заметив движение краем глаза, Росс, не задумываясь, очень быстро всадил кому-то в камуфляже – внезапно выскочившему из-за угла – короткую очередь в живот.
Поистине, стоило отправиться в ад…
* * *
VI
Ещё было темно, однако, в ночном воздухе уже проявились запахи утра. День готовился заступить на свою вахту.
Он не заметил. Подумал только, что молодёжи на улицах заметно поубавилось, да и толпа возле этого вот круглосуточного магазина как-то поредела.
Только кучка молокососов, корчивших из себя крутых и взрослых, возле парочки потасканных легковушек. Порой из переплетения сленга и ненормативной лексики доносились звуки чего-то, отдаленно претендующего на музыку – здесь это называли «попсой». Тугие ритмичные удары стелились по ветру вместе с бензиновыми выхлопами автомашин.
Изнутри поднимается неодолимое желание напиться и заснуть. И подольше не просыпаться. Как можно дольше.
* * *
…чтобы кое-кого прикончить.
Он смотрел на тело Андрея Атропина, смотрел, не в силах отвести взгляда – еще не осознавая случившегося – забыв обо всем. Об операции, о мгновениях, о Сане и скворцах… Ростов стоял в центре перестрелки, всего в трех шагах от «зиндана» с пленниками, глядя на сражённого точной короткой очередью в живот бойца.
Опустив руки, остолбенев, не понимая, не позволяя ещё совести захлестнуть сознание…
Не сознавая ещё. Кто убил Андрея.
Не позволяя себе понять…
Крик он услышал не сразу.
Юрка, отстреливаясь от кого-то, звал Росса, указывая…
Росс увидел. Мгновение запечатлело в его глазах подскочившего к злосчастной яме бородача, гранату в его руке.
Он понял. «Дух» уже размахивался, распрямлял тело в единую пружину, чтобы со всей своей «гоблинской» злости кинуть вниз…
…осколочную…
Бросок тела получился молниеносным. «Гнилой» получился бросок. Ещё в «отрыве» чья-то шальная пуля «подрезала» Ростова под правую ногу, уменьшила энергию толчка, собственно, сбила сам бросок… Пластаясь в нелепом полупадении, он чувствовал, как стремительно убегают секунды, как ртуть, как вода сквозь пальцы…
Боковое зрение засвидетельствовало череду маленьких свинцовых посланцев, которые пронеслись возле уха, отбросили боевика, нанизав его на свои раскалённые тела…
Славимиру было не до того. Он видел ещё, ещё падающую, стремящуюся исчезнуть в провале, проскользнув между прутьями решётки…
Падая, он почти схватил эту взрывную стерву, но пальцы, скользнув по ребристому боку, сжали пустоту… Зрачки следят за траекторией.
Взгляд вниз…
Разведка просчиталась. Их было не трое.
Не меньше десятка человек, привязанные за вывернутые невозможным образом руки, по стенам тесного каменного мешка. И все они смотрели вверх с безумной, яростной верой… в глазах. А в центре ямы…
… связка таких же гранат с выкрученными запалами.
Мгновением позже он был уже на ногах, отстреливая дужку амбарного замка, одновременно – левой рукой – поднимая решетку…
Стремительный миг отчаянной надежды…
Взрыв, метнувший в лицо обжигающую перчатку пламени с пригоршней осколков, Росс уже не слышал…
Стоило отправиться в ад…
* * *