ВОЗВРАЩЕНИЕ СОЛНЦА.
ЧАСТЬ II. СВАТОВСТВО МИЧЕ.
ГЛАВА 8. НА БАЛУ.
Как–то не сразу моего разума коснулось то, что говорила мне Ната, целуя и обнимая меня, и поливая слезами.
- Миче, любимый, любимый, очнись.
- Ната, ты придушишь его, - вклинился голос Малька. Потом я узнал, что мой друг как раз поднялся в кабинет начальства – дядюшки Тумы, и наблюдал всё, что я вытворяю, прямо с башни здания таможни, а потом примчался на «Северянин» на быстроходной таможенной лодке. Ната ухватилась за меня раньше и считала, что никто не имеет права вырвать меня из её рук. Вполне правильная точка зрения. Я решил посимулировать немного: кто знает, когда она поцелует меня в следующий раз? Я подумал, что, наверное, неплохо зарекомендовал себя в этой истории и могу на что–то надеяться. Но после таких прекрасных и разумных слов Ната понесла ахинею:
- Эя, светлая Эя, - рыдала она, - я виновата, я так виновата! Но ты же видишь всё, ты видела: я хотела мириться, я звала его, когда это началось! Я виновата, но что же делать? Пусть с Миче всё будет хорошо! Я тогда уйду, я не заикнусь о своей любви, я не могу, я виновата!
Чтобы её утешить, я открыл глаза, а Ната вскрикнула, вскочила, прижала руки к пылающему лицу, посмотрела на меня таким взглядом, что у меня кувыркнулось сердце, и убежала.
- Вот ведь! Поди, пойми этих женщин, - прокомментировал Малёк. – Ты не простудился, Миче? Ты вообще – то, живой?
Я даже не знал, что сказать.
- Я что, так похож на покойника?
- Да не то слово! – смеясь, поведал Лёка. – Да ужас какой – то!
- А я где?
- На «Северянине», - отозвался мой знакомый капитан. – Миче, спасибо, родной.
Лала и Рики, видя, что я не умер, хором бросили рыдать и полезли целоваться. Мне бы, конечно, хотелось поцеловаться и с Натой, но она ушла. Чикикука распласталась у меня на груди и время от времени тыкалась носиком и облизывала мне лицо.
Передать вам не могу, как меня затискали, и чего я наслушался. Рики сообщал каждому встречному – поперечному, что я круче всех и самый лучший. До дома меня несла толпа горожан. Мои наставники и однокашники, пришедшие меня навестить, наперебой твердили, что я сильнее и искусней всех в магии – ведь никогда, никому не удавалось противостоять «Чёрному Мстителю», и будто бы я даже не представляю (ха-ха!), какую катастрофу предотвратил. Моих возражений, что я, мол, с перепугу лупил по пиратскому судну чем попало, главное внезапно, нагло и быстро, никто не слушал. Соседи роились стаями, мама и папа не отходили от меня, папа даже прощения попросил за обидные слова, сказанные недавно, а вот Ната не пришла. Король и королева прислали восторженное письмо. Город праздновал, полный восторга, музыки, радостных криков, прославляющих лично меня. Устроили фейерверк, колокольный перезвон, ходили смотреть на обломки корабля, который нёс нам беду. Малёк занимался тем, что вежливо выпроваживал всех, кто ему попадался на моём дворе, потому что мне больше всего хотелось полежать и отдохнуть. Наконец он выпроводил всех, кроме родителей, своей Ани и себя лично. После этого он сказал:
- Ну, мы тоже пошли, - и ушёл со своей девушкой. Не иначе, как в парк на танцы. Чикикука была со мной, а потом улепетнула к Кохи. Родители, оставшиеся ночевать, уснули, Лала и Рики отправились спать ещё раньше. А я раздумывал над тем, что, наверное, завтра на балу увижу Нату. Я поговорю с ней и помирюсь. Я скажу, что мы же любим друг друга, мы созданы друг для друга. Отчего бы не забыть всё? Надо просто объясниться.
Знаете, я вдруг осознал, что имела в виду Ната, когда говорила, что ей легче умереть со мной, чем жить без меня. Я прочувствовал это собственным сердцем, всем существом, я понял и принял её решение, я сам ощущал то же.
Но нельзя, чтобы Рики и Лала оставались дома одни. С целью их пристроить, я спустился в спальню родителей. На этот раз мама спала с краю. Очень хорошо, а то с папой я уж и не знал, как разговаривать.
- Ма, - позвал я. – Мама, проснись.
- Угу, - отозвалась она.
- Я завтра пришлю тебе Рики и Лалу ночевать. У вас с папой слуги – они присмотрят, когда вы уедете на бал.
- Угу. Конечно.
- Мама, - потряс я её, чтобы она осознала, - скажи им, чтоб не ложились в доме. И слуги чтоб не ложились. Пусть спят в гостевом домике. Все.
- Да-да. На лавке, свесив хвосты.
- Нет, ма, ну правда. Я сам скажу, и вы проконтролируйте: в доме спать нельзя.
- Угу.
- Но меня–то дома не будет, поэтому я не смогу там у вас присутствовать. – Я сам уже засыпал на ходу. – Пусть все возьмут по топору или по ружью, только папе не говори.
Мама резко села.
- Миче, сыночек мой, ты перенервничал. Ты выпил лекарство? Куда ж это Петрик уехал, отчего он не здесь?!
- Ма, ты боишься меня? – напрямую спросил я. – Думаешь, я возьму топор и пойду крошить всех направо и налево? Нет, не возьму. Я просто о вас забочусь, потому что люблю.
- Нет, Миче, нет. Мы тоже тебя любим. Любого, каким бы ты ни был. Но Миче, у нас дома взрослые люди. Они умеют заботиться о себе и о детях. Страшный день, которого ты боялся, наступил и прошёл сегодня.
- Я угадал, что сегодня за день. Я понимал, что он будет, только не знал, когда. Мама, мне не верили – и что?
- А что, сыночек? Ты хороший, ты – лучший, но этот твой страх…
Я про одно, она – про другое.
Я молча вышел из комнаты. Мама пошла за мной.
- Хорошо, Миче. Скажи, что делать – и мы сделаем, чтобы ты не волновался, - обняв меня, заговорила она.
- Ладно. Ты обещаешь?
- Обещаю. Все лягут спать в доме для гостей, что стоит в саду. Все возьмут по ружью, а папе не скажут. Что ещё?
- Ничего. Пусть следят, чтобы Рики не ушёл куда – нибудь.
- Ночью?!
- Да. На всякий случай. И вот ещё что. Пусть рано погасят свет. Будто бы в домике для гостей никого нет. Пусть даже вообще не зажигают.
- Хорошо, Миче.
- И сами вы ляжете спать там же, когда вернётесь с бала. Наври папе про заклинивший замок.
- И ты тогда спокойно поедешь на бал?
- Да, мама.
- И поговоришь с Терезой, дочерью Оша?
- О чём?
- Ни о чём. Просто.
- Что значит «просто», ма?
- Ну, - принялась рассказывать мама, - мы подумали: надо тебе жениться. У тебя будут свои дети, ты успокоишься и отстанешь от Рики. У тебя не всё ладно с Натой, да? Это из–за твоего страха, Миче. Жаль, у вас ничего не получится, но другая девушка…
- Мама, - сказал я ей очень серьёзно. – Другая девушка не готова умереть вместе со мной из–за того, что я анчу. У меня не хватит совести подвергать опасности женщину. Ты знаешь: я Нату не хотел подвергать. Я знаю, мама, в эти дни я могу её потерять: помнишь, я говорил, что боюсь утраты. Но Ната – вот это да! Ната меня любит и сознательно на это идёт. Шла, пока мой страх нас не поссорил. Я не могу обижать её больше, просто постараюсь уберечь. Я никогда не женюсь, если Ната не пойдёт за меня. Я не отцеплюсь от Рики, потому что он будет плакать, если я стану его меньше любить. Чикикука обещала мне освобождение от страха, но где оно? Его всё нет. Может, я и на бал – то завтра не пойду. Вы же всё норовите меня не слушаться.
- Как это, Чикикука сказала? – испугалась мама.
- Очень просто. Словами. Буквами на камне.
Грустный, я побрёл к себе наверх. Мама посмотрела мне вслед и пошла плакать у папы на груди. Завтра они снова натравят на сумасшедшего сына доктора Шу, может даже не одного его.
О где же Петрик? Петрик бы всё уладил.
* * *
Я очень удивился, но доктора Шу назавтра не было ни слышно, ни видно. Я замечательно отдохнул, провалявшись всё утро в постели, и горел желанием уже собираться на бал, чтобы поймать там Нату и поговорить с ней. Она придёт, потому что её родители просто не позволят ей сидеть и кукситься дома. Я поговорю с её отцом, он должен меня понять. Я пошёл к Рики.
- Знаю – знаю, - поднял лапки мой очень младший брат. – Мы с Лалкой ночуем у родителей, мама уже сказала.
- Что ещё сказала?
- Ничего.
- Совсем?
- А! Ну да. Они с папой ждут нас после обеда.
Понятненько. Я так и думал. Мама решила проигнорировать моё предупреждение и своё обещание.
Я стал строить другие планы. На бал я не поеду, а Нату попробую выловить сейчас. Вечером я что – нибудь придумаю, чтобы, проникнув в мой родной дом, выманить оттуда его обитателей в домик для гостей. Или нет. Я просто никуда не пущу детей. Мы заночуем здесь, в старой голубятне. Я хватался за карты и прочие вещи для гадания, но всё у меня падало и рассыпалось. Я тупо глядел на то, что мне выпадало, и ничего не соображал.
Вспоминая сейчас это время, я понимаю, что был словно в трансе. При серьёзном гадании я впадаю в такое состояние, и это нормально. Голосом хорошего предсказателя говорит Эя, остаётся лишь донести до клиента её задумку. И это очень легко: слова сами срываются с губ. Но я жил, просто жил, строил планы на будущее, действовал в настоящем. Поэтому моё состояние казалось мне странным и пугающим. Слова Эи, разумнейшей из сестёр, произнесённые моим голосом, наводили панику на тех, о ком я заботился. Я же, столкнувшийся с таким впервые, не умел объяснить ни им, ни себе.
Я пошёл к Нате и нарвался на её родителей прямо у ворот во дворе. Её мама уже сделала красивую высокую причёску. Я просто ахнул, когда её увидел. Она ведь уже не девочка, но как хороша!
- О! – воскликнул я. – Вы такая красивая! А я хотел к Нате. Я хотел с ней поговорить, а то, может, на бал не пойду.
Они засмеялись:
- Миче, сынок, ты увидишь её только там. Её нет дома.
- Это как? – удивился я. – Разве женщины в такие дни не сидят перед зеркалом, не причипуриваются часами и не пудрят носы?
Они пуще развеселились:
- Пудрят – пудрят. Но Ната что–то в плохом настроении. Она решила пудрить нос напару с одной из подруг, чтобы не было так грустно. Они вызвали туда парикмахера, ну и всё такое.
Первый раз слышу о таком. Ната просто решила спрятаться от меня.
- Тогда я поговорю с вами, - упёрся я.
Меня провели в дом.
- Я хотел свататься к Нате, - не медля приступил я. – Мы с Натой любим друг друга, договорились, что поженимся, но я не смог сказать тогда… вам… - Я замялся, но нужно было продолжать. Родители Наты смотрели выжидающе. – Видите ли, я анчу, и меня запугали в детстве… Эта картина стоит у меня перед глазами. Факелы, звон оружия – и мой дом горит, и я вижу пламя там, дальше, внизу, где живут папа и мама. Мой дед обладал даром предвидения. Небольшим, но всё равно. Может, и я обладаю. Поэтому я боюсь. Может, то, что я вижу, никогда не случится, а может, уже сегодня. Я что–то боюсь идти на бал и оставить Рики без себя. Боюсь за Нату – страшно боюсь. Я боюсь потерять тех, кого люблю. Но Ната – она не боится ничего, потому что… Я не знаю, я надеюсь, что она ещё меня любит. Я её люблю. Я пришлю сватов, как только вернётся Петрик, который в отъезде. Что вы скажете?
- Смелая речь, - ответили родители Наты то, чего я никак не ожидал услышать. Я уже привык, что меня вечно обвиняют в трусости. – Если вы с Натой помиритесь, присылай сватов, Миче, сынок. Ты всегда нам нравился, а наша девочка очень любит тебя, оттого и переживает.
Натина мама добавила:
- Думаю, дочка будет за тобой, как за каменной стеной. Мы в этом убедились после вчерашнего.
- Думаю, если где–то что–то загорится, ты вытащишь Нату из огня, анчу, - смеясь, произнёс её папа.
Всё. Конфликт исчерпан. Я собрался откланяться, но мне сказали:
- Ты, Миче, поторопись и не откладывай, у Наты много ухажёров. Пара танцев, хи–хи, ха–ха – и кто–нибудь другой пришлёт сватов раньше. Девушка в печали способна на необдуманные поступки.
Да, с этим не поспоришь. Я точно знаю, что мама Терезки Ош выскочила замуж за её папашу из-за печали, из-за неудачной любви. Выскочила – и была несчастна.
Я всё прикинул и просчитал. Утром – приготовить всякие ленточки, бантики, украсить свадебное дерево. Добыть подарки, а Петрик как раз вернётся…
- Я пришлю сватов завтра, ближе к вечеру, в крайнем случае – послезавтра утром, - сообщил я.
Надо было всё же пойти на бал хоть ненадолго. Просто сообщить Нате о своих намерениях. Необдуманное замужество – это ужасно. Упустить Нату - это немыслимо.
* * *
После обеда я отослал Рики и Лалу к родителям.
- Значит так, - сказал я им, - слушаться старших, ночью никуда не шляться. Угу?
- Ага, - согласились они и убежали.
Чикикука умчалась к Кохи. Предварительно вылизавшись до блеска и скрипа. Я немного приревновал. Надо же, нашёл её и забрал с собой я, а она прилепилась к одному из Корков.
Ну да ладно. Я собирался немного поколдовать, а для этого мне надо было опередить родителей, удрав, пока они за мной не заехали. Я быстро оделся, надел очень красивый, новый костюм, уложил волосы (когда они уже отрастут на нормальную длину?) и, фыркнув в лицо своей, расцарапанной об останки лодки физиономии, повернулся к зеркалу спиной. Что–то кольнуло меня при этом движении, также как при виде тех самых рельефов и того самого гобелена. Я обернулся и постоял немного, вглядываясь сам в себя. Ничего не понял – и покинул свой дом, предварительно написав записку: «Мама и папа, подождите меня, я сейчас вернусь».
Как буря я пронёсся окольными путями к своему родному дому и успел как раз вовремя: папа подсаживал маму в наш красивый экипаж. Вы спросите, чего я сам всё ношусь вместо того, чтобы ездить? Я вам отвечу: понятия не имею. Это, наверное, детская привычка, когда я по десять раз на дню преодолевал расстояние от дома деда до дома родителей, не заботясь о том, что запылятся праздничные дорогущие ботинки – просто я бегал босиком.
Я засел в зарослях малины и, дождавшись, когда мама и папа отъедут, перемахнул через забор.
Из сада слышались голоса Рики и Лалы. Горничная лузгала семечки в беседке за любовным романом. Наш садовник о чём – то спорил с поваром на летней кухне. Дома никто не сидел – всё складывалось замечательно. Я немного поколдую, как и собирался – и после моего ухода никто в дом не войдёт. Замки заклинит, окна захлопнутся. Лампы в гостевом домике сломаются. Бить стёкла и ломать двери в отсутствие господ никто не решится, да и не получится это. Рики получит по рукам, если вздумает нарушить моё колдовство. Без ужина никто не останется, потому что есть же летняя кухня, а в гостевом домике имеется постельное бельё и всё, что нужно. С чистой совестью я продрался через малину в обратном направлении, и тут уже сообразив, что можно ведь взять извозчика, покатил домой, где ждали меня мама и папа.
- Ты где был? – вскричали они.
- Я – то?
- Ты – то. Ты отчего такой пыльный? Что это за ниточки из тебя торчат?
Ох, чёрт, попортила – таки малина мой замечательный костюм. Но это ничего. Я же волшебник, я живо приведу себя в порядок.
- Я мигом, - пообещал я и умчался в спальню. Через десять минут я предстал перед родителями такой красивый, что сам на себя умилился.
- Ты моя прелесть! – обняла меня мама. Папа тоже обнял.
- Сокровище моё, - сказал он. Ну да. Я такой.
Мы радостно покатили вверх по нашей Някке, прямо ко дворцу, который этим летом принимал в своих стенах нас, купцов, предпринимателей, без которых ведь никуда. Я всегда гордился, что принадлежу к этому весёлому, хваткому, жизнелюбивому сословию. И дворец был украшен и сиял соответственно моему настроению, отчасти созданному омерзительно успокаивающим пойлом доктора Шу.
* * *
Прямо следом за нами на этот зелёный и широкий двор вкатился экипаж Мале.
- Анчутка! – замахал мне рукой Малёк. – Подойди–ка.
Я подошёл. Пока наши родители и их знакомые обменивались комплиментами, Малёк меня спросил:
- Чудила сегодня вернётся?
- Да, - ответил я. – Или завтра утром. Если я помирюсь сейчас с Натой, быть вам завтра у меня сватами.
Малёк выразил свою радость и готовность и продолжал:
- Ты знаешь, куда Чудила уехал?
Я как–то был не в курсе, сообщил ли Петрик о своих планах Мальку.
- Ты знаешь, с кем он уехал? – настаивал Лёка. А, ну тогда всё ясно. Я осторожно кивнул.
- Ты знаешь, зачем он уехал? – в ответ я снова кивнул. Нет, я поражаюсь Чудиле! Четыре дня мы с Мальком хранили друг от друга тайну, известную обоим.
- Миче, что теперь будет? – поинтересовался у меня мой друг. – Отца Мадины завтра выпускают из тюрьмы, как тебе и обещали.
- Ну, - протянул я, - думаю, что наши молодожёны пока поживут у меня. Я уж как – нибудь не дам их в обиду.
- Ага. Ну, тогда ладно. Понятно. А как же это твоё наваждение?
Оглупляющее лекарство доктора Шу делало своё дело. Я сказал:
- Там разберёмся.
Видя, что я не дрожу и не трепещу, Малёк тоже успокоился. А я внезапно вспомнил, что нагадал ему без его разрешения: грань, с одной стороны которой жизнь, с другой – смерть. Вспомнил, испугался и отмахнулся. Малёк остался с нами, на этой стороне, в то время как мог погибнуть вчера в здании таможни. Он пережил этот день. А о том, что таких дней может быть два друг за другом, я как–то не подумал. Да и никому бы в голову не пришло.
На душе стало легко и весело – всё–таки я молодец! И неплохо даже, что я упился успокоительного лекарства.
- Лёка, солнце моё, идём, найдём Нату, давай будем танцевать!
- Да, Анчутка, идём, пока мы свободны и за нами не приглядывают ревнивые жёны.
* * *
Прежде чем под звуки танцевальной музыки я отыскал Нату, я наткнулся на Терезу Ош.
Тереза – девушка поразительной красоты, к такой даже страшно подступиться. Она тоже анчу, но её белые волосы имеют неописуемый оттенок и при этом вьются крупными кольцами. Природа отчего – то наделила её тёмными ресницами и ярко-синими глазами, которые кажутся бездонными на фоне белоснежной кожи. Тереза – наша ровесница. И даже наша с Лёкой одноклассница. Она училась с нами в университете, я её очень хорошо знаю. Мало того, она соседка с ближайшей улицы. Не понимаю, отчего она всегда меня немного сторонилась. Однако, ещё на позапрошлой неделе я болтал с ней через забор, и она казалась приветливой.
Охмурить дочку Оша? Это смешно. Тереза влюблена давно и прочно, я даже знаю в кого, я знал это ещё в средней школе. И я даже знаю, что всё очень трагично, примерно как у Мадины с Петриком, потому что влюблена девушка в Мадининого младшего брата. Да–да, в Хрота Корка. Право же, не понять этих девчонок (и мальчишек тоже). Чего они все влюбляются в членов дикой семейки? Я знаю об этой любви, но молчу, и, возможно, Хрот благодарен мне за это. И может, из-за любви к моей красавице – соседке, младший Корк терпим к анчу. И, может, уважение к Хротовой любви всегда удерживало меня от желания почесать об него кулаки. Вот и Тереза посмотрела на меня долгим взглядом и сказала:
- Миче, спасибо.
Меня все благодарили в последнее время, но я понял о чём ведёт речь дочка Оша: о Кохи, о том, что я тогда пошёл с Хротом.
- Терезка, - усмехнулся я, подавая ей руку для танца, - ты знаешь, нас собираются сосватать.
Она хитро прищурилась:
- Да ну?
- Ну да. Объединим наши сердца, руки, ноги и капиталы.
- Про капиталы мне особенно нравится, Миче. Много их у тебя?
- Два железных ящика. Или думала, я храню самое ценное в банках?
- В банках? Боюсь, ты нищий, Миче. Боюсь, твои капиталы слопал Рики вместе с вареньем.
- Так оно и есть.
- Я догадалась?
- Значит, не судьба.
- Какая жалость!
- Ты меркантильна!
- А ты мне ногу отдавил.
- Я с перепугу. На нас смотрит моя мама.
- Ну, поцелуй меня, утешь её.
- Но только в щёчку.
- Сотрёшь румяна.
- А это вкусно?
- Я думала, ты знаешь.
- Откуда?
- От Наты.
- Кстати, о Нате, - сказал я, не прекращая танцевать. – Где она?
- Смотри влево.
Вот тут я танцевать прекратил и встал посреди зала, глупо улыбаясь. Танцующие пары наткнулись на меня, а тут как раз пришло время меняться партнёрами, и Малёк отцепился от Наты и подхватил Терезку, едва достающую ему до груди, а в моих руках оказались Натины руки, но я не двинулся с места. Я так и остался там стоять, и Ната стояла тоже, опустив глаза и не отнимая рук, а танцующим приходилось нас огибать.
- Моя любовь, - выдохнул я. – Прости меня. Прости.
Она ничего не ответила и даже не шевельнулась, и я подумал: что делать?
Что делать, великая Эя, что сказать?
И я решил, что говорить вовсе ничего не надо. Я поднял Натину головку за подбородок и, когда она взглянула на меня, я прижал её к себе и поцеловал в губы у всех на виду. А через какое–то время танцующие остановились, и музыка смолкла, и король с королевой, открывшие бал первой парой, тоже смотрели на нас. И кто–то захлопал в ладоши, кто–то выкрикнул: «Оу!» - и все подхватили, и мне было радостно, и в сердце поселилось счастье. Потому что моя Ната сказала мне снова:
- Присылай сватов, Миче.
И я ответил ей:
- Завтра или послезавтра, как вернётся Петрик. – И добавил, чтобы она чего не подумала: - Я уже говорил с твоими родителями.
Продолжение: http://www.proza.ru/2009/11/27/1201
Иллюстрация: рисунки Саши Фургал, большой - специально к этой главе. Если кто не узнал - Миче и Ната справа на переднем плане.