Нидерландский художник Иероним Босх в своем творчестве вел человечество к концу света, причем конец света видел он в изуродованном душевном и физическом облике людей. Часто, работая с сотрудниками уголовного розыска, начинаешь думать, что “страшный художник”, наверное, был прав.
БОСХ НОВОЯВЛЕННЫЙ.
1.
Гужин крепко держал Гейгу за руку, все крепче и крепче сжимая детские пальчики. Гейгу сначала просто кривился от боли, потом захныкал, но вырывать ручонку из железной пятерни отца не пытался.
Вокруг все было красиво. Хорошо одетые люди улыбались, шутили, обнимались, а кто-то даже пробовал целоваться, прикрываясь роскошным букетом.
Впереди всей процессии шли жених и невеста. Стройненькая девичья фигура приковывала взгляд Гужина больше всего и назло всей этой свадебной церемонии, захваченной единым порывом праздника, он страстно желал увидеть, как эта счастливая девчонка сейчас споткнется, запутается в оборках платья и рухнет на асфальт, обдирая о черное крошево локти и лицо. До мужика Гужину совсем не было дела. Патологически он ненавидел женщин.
Ненавидел и боялся.
В памяти разом промелькнули улицы его родной заброшенной деревни, где мужики испокон века пили самогон, молотили забитых жен, дрались между собой, а потом забывались тревожным сном. Жены боялись мужей, поэтому чаще всего обиды свои вымещали на малолетних сорванцах, к коим Гужин в полной мере и принадлежал.
Отец вообще ни о чем с пацаном не разговаривал, просто отвешивал подзатыльники и куда-то пропадал, как будто его вообще не существовало, зато мать любую ситуацию сводила сначала к ссоре, а потом к хорошей порке. Маленького порола ремнем, когда стал побольше, била уже чем придется, лишь бы ударить. Потом плакала, безутешно, горько, навзрыд. И Гужину становилось ее жалко. Обидно от того, что мать совсем не понимает, как же ему ее жалко.
Так она и не сумела понять, умерла. Вскоре Гужина отдали в детдом. И там его тоже били. Взрослые, подростки и даже девчонки.
Гейга завопил, как маленький поросенок. И Гужин очнулся. На улице уже никого не было - свадебная процессия давно скрылась за массивными дверями дворца бракосочетаний. Одинокие прохожие боязливо оглядывались на мужчину и мальчика, стоящих среди тротуара, и старались побыстрее проскользнуть мимо.
- Не базлай, - зло рявкнул Гужин, дернул на себя севшего на асфальт Гейгу,- пойдем до тетки Тамары. Смотри там, сопли-то не размазывай.
Гейгу понятливо кивнул головой.
Тетка Тамара всплеснула руками и долго выспрашивала, для какой такой надобности в такую даль приехали. Гужин морщился и несколько раз объяснял, что делать ему дома нечего, жена померла, работы на железке нет, а тут он тетке поможет, чем может, сарайчик поправит, за огородом да скотиной присмотрит, да и Гейгу немного отдохнет от всяческих переживаний.
На том и сошлись.
2.
Перфильевна просто обомлела от ужаса, когда увидела, что ее дворняга таскает за собой человеческую голову.
- Жучка, брось. Брось, я тебе сказала.
Но Жучка не собиралась выпускать из зубов свой трофей. Глаза доброй собачонки налились кровью, и она, время от времени зло оскаливаясь на хозяйку, пыталась грызть человеческие хрящи.
- Господи Иисусе,- вымолвила бабка и заспешила вдоль насыпи железнодорожного полотна в деревню.
Сгущающиеся сумерки выбрасывали на дорогу картины одна страшнее другой, вот кто-то затаился у заборчика, и бабка шарахнулась в сторону, обегая старый пень тополя, мимо которого ходила тысячу раз, а вот кусты зашуршали, затрещал валежник и кто-то с силой ломанул прочь или навстреч, господи, а вон и содомское сходбище, копошатся, визжат от удовольствия. Перфильевна остановилась. Дыхание совсем перехватило, и как бы широко она ни открывала рот, воздух не попадал в легкие, перед глазами плыли какие-то радужные круги, а огромный лохматый бес с горящими глазами, распушив хвост, несся ей навстречу.
Перфильевна бы, наверное, так и грохнулась в обморок, если бы не распознала в приближающейся нечисти огромного соседского пса Тарзана, любившего Перфильевну больше хозяев за ежедневные подачки. Тарзан ткнулся в ноги трясущейся от страха старухи и с большим достоинством положил на землю свою добычу, притащенную от железнодорожного полотна. Бабка глянула на то, что лежало у ее ног и как заполошная бросилась бежать, превозмогая несусветную боль в старческой груди. Как она влетела во двор к соседям, Перфильевна потом вспомнить так и не могла.
- Зинка, ой, Зинка... - от захватившего дыхание спазма Перфильевна повалилась на крыльцо, прямо к подолу испуганной воплем Зинки.
- Че? Че случилось-то?
Перфильевна только махала рукой в сторону железной дороги, не произнося ни слова. Лицо ее сделалось пунцово-красным, а в свете только что зажженного фонаря выступали на нем какие-то трупные тени, отчего Зинка пришла в замешательство и ничего умного, кроме как:
- Подыхашь, что ли? - спросить не могла.
Бабка истового затрясла головой и вновь махнула в сторону железной дороги.
-Тама. Зин...Там эти... Собаки, Зина... Жучка у меня голову принесла. Я с поезда, с иликтрички-то, а Жучка к ногам голову...Страсть, Зин. Я ей говорю, брось. А она грызет. Хам-хам, вот так.. Жутко. Голову- то грызет, да на меня крысится. Ты бы сама... Ну с Артемием-то сходите... Там много ...
- Да чего там?
- А ваш-то Тарзан мне руку принес. - Нервы у Перфильевны явно расстроились, и сейчас она слышала только себя.
Минут через двадцать Артемий и пара мужиков уже гонялись за собаками, отбирая человеческие останки, а Зинка убежала в сельсовет вызывать милицию.
3.
Юрий Алексеевич Амосов, начальник отдела уголовного розыска РОВД, собирался домой. Очередной длинный и взбалмошный день вроде бы закончился.
За окном померкло яркое летнее солнце, и жара, бесновавшаяся с полудня, спала. Предвкушая момент прогулки по тихим, замершим к вечеру улицам, сыщик закрыл сейф, проверил не осталось ли чего лишнего на столе и выключен ли электрочайник. В кабинет заглянул Валерий Шагаутдинов.
Сотрудник еще и рта не раскрывал, но по выражению лица, по той особой сосредоточенности, которая наступает у людей в моменты ответственные, Юрий понял, что прогулки не будет, скорее всего, не будет и ночного сна.
“Ну почему все неприятности с гражданами случаются именно вечером и ночью?”- досадливо подумал сыщик и посмотрел на Валеру.
- Мокрушка с расчлененкой.
Прозвучало это в кабинете обыденно, точно так же, как в каждой квартире звучит вечером приглашение к ужину.
И не потому, что сыщики были людьми бессердечными, они привыкли о многих человеческих гадостях говорить обыденно, потому что гадостей этих становилось все больше и больше. И не до чувственности было мужикам, жизнь которых каждый день связана с темной стороной жизни человеческой.
- Бригада готова?
- Все собираются, сейчас машина подойдет. Я оружие взял, - Валера хлопнул себя по поясу.
Под выпущенной рубашкой кобура с “Макаровым” практически была незаметной.
Ехать пришлось долго, человеческое несчастье произошло далеко от районного центра, поэтому беззаботный Валерка, предчувствуя бессонную ночь, поудобнее устроился на заднем сидении и прикемарил. Ужасно мешали ноги прокурорского следователя, но погружаясь в сладкие грезы морфея, сыщик старался забыть о них, сколько сегодня предстояло провести времени без сна, не знал никто.
Насыпь дорожного полотна круто сбегала вниз к зарослям жирной крапивы. Бригаду встретили несколько угрюмых мужиков со штыковыми лопатами в руках. Каждый из них сосал неизменную в деревне “Приму”, редко сплевывал под ноги, и иногда озирался на темную высоту железной дороги и ночного неба.
Все вразнобой поздоровались с подошедшими милиционерами, разом отступили от небольшой канавы, вырытой среди бурьяна.
Откуда-то сыскался кусок полиэтиленовой пленки, на которую эксперт выкладывал изуродованные останки. От разложившихся тканей несло приторно-противным гнилостным запахом, и он множился в летнем отстоявшемся воздухе.
В толпу мужиков затесалась Зинка, протиснулась поближе к канаве, заглянула туда, и тут же, зажав рот ладошкой, пулей отскочила назад.
Метрах в двадцати от затерявшейся в бурьяне могилки Зинку выворачивало наизнанку, и в промежутках между рвотой она хватала ртом прохладный воздух, как ей казалось, пропитанный смертью.
- Алексеич, - негромко позвал Валерий, появившийся откуда-то из ночи.- Предположительно вот эта женщина, - он развернул блокнот и посветил на страницу зажигалкой.-Я по деревеньке проскочил. Поговоривают, недели две эту бабусю никто не видел. Вот у соседки и приметку одну узнал. Примечательно. Если подтвердится, с установлением возиться не будем.
- Добро, Валера. Мужики к этому же склоняются. Жалко, по голове опознать нельзя, здорово ее собаки погрызли. Ты тогда родственниками займись.
Эксперт приметку нашел.
Молодому участковому инспектору от сыщиков тоже достался изрядный кусочек работы: они сами просто были не в состоянии сидеть в отдаленной деревушке и выяснять все родственные связи.Участковый не очень уютно чувствовал себя в кабинете начальника отдела уголовного розыска, хотелось выглядеть волком криминалистики, выдвигать версии, оспаривать их, а начальник спрашивал какую-то чепуху: когда родилась, да как жила, есть ли дети, да где они, велика ли у старушки пенсия. Парень уже маялся. Когда же сыщик о главных подозреваемых речь заведет, о причинах преступления спрашивать начнет: версия железная припасена. Недели две назад большинство рабочих селькохозяйственного кооператива отмечали окончание посевной, водки выпили море, в частный магазинчик ломились в час ночи и обещали хозяина торговой точки спалить на хрен, если водки не даст. А бабушка-покойница не без греха была, иногда разношерстную компанию и приглашала к себе в гости, тем более, зять у нее жил, и от выпивки никогда не отказывался. Вот вам и повод. Вопрос прозвучал неожиданно и враз спутал все мысли участкового.
- А с зятем поговорили?
-Так нет его. Говорят на заработки уехал. Сами знаете, с работой сейчас туго.
-Когда уехал?
Участковый сдвинул со взмокшего лба форменную фуражку. ”Эх, как же я так? Сказали уехал, я и расписался.”
-Не знаю. Не обратил внимания на это, Юрий Алексеевич. Недели две-три, как уехал. Да выгнала она его, наверное. У них же постоянно какие-нибудь заморочки были. Мой предшественник так и говорил, то ссорятся, то мирятся.
-Фамилию-то записали?
-Обижаете, Юрий Алексеевич.
Амосов улыбнулся.
- А вы не обижайтесь.
Участковый приободрился. И ушел довольный.
-Сгонять придется,Валера, в эту тьмутаракань. Загвоздочка одна есть. Зятек мог нашу бабушку за старые обиды приговорить.
На лице опера Шагаутдинова проявился немой вопрос.
-Родня же.
-Вот с родни и начнем.
5
Долго бродить в поисках свидетелей Валерию не пришлось. В первом же доме, что стоял по соседству с опустевшим бабкиным пятистенником, сыщику рассказали многое о непутевой, порою страшной жизни соседки.
Полнотелая домохозяйка провела сыщика на кухню, смахнула с кухонного стола крошки и просила присаживаться, попотчеваться чайком.
-Че тебе о ее жизни-то говорить, плохая у нее жисть была. Дочка вот каку-то холеру схватила, все по больницам моталась, да так и померла от рака. Сейчас, мил человек, все от рака мрут. Лечить-то нечем. У нас денег на лекарствы нет, вот и мрут люди.
А Гришка Гужин примак. Откудова уж его Тонька, это дочка-то, покойница, приволокла, не знаю. Он злой все время был. Пил, конешно, особенно когда работы-то не стало. Че им делать-то? Соберутся, посидят, покурят, глядишь, к вечеру и нахалкались. Он когда нажратый был, и Тоньку, и бабку лупцевал. Один раз аж приколотил старуху к полу гвоздем. Вот до че изверг был.
- Почему был?
- Так ведь девался куда-то. Вот как раз недели с три, вместе с пацаненком. Пацаненок-то у них с Тонькой по запойному делу вышел, ну так фельшерша наша сказывала, не все у него дома. Не дурачок так вроде, подрос, так и делать все стал. Смотришь, он бабке зимой вон когда и воды на санках приташит, и двор от снега выскоблит. Только все равно он у них долго и не разговаривал. Бывало спросишь:” Как тебя зовут?”, а он мычит, мычит, только и понятно “Гейгу”, мол, Сергей Гужин.
А Гришка-то давно ушел. Похоронили они Тоньку-то, попировали, да он и ушел. Недели три уж как пропал. Постой, мил человек, бабки-то их уж тоже почитай три недели не видели. Она все в сельпо ходила. Кажный день с утра притащится. Если и денег у нее не было, ей хлеба-то давали под записку. Она с сельпом-то рассчитывалась. Пенсию дадут, она обязательно. А тут нет и нет. Да только кто хватится. Она и по больницам часто была. Вон, то подломается, то так заболеет.А Гришка-то все говорил на заработки, а может, еще куда. Каки ему заработки? Хотя мужик молодой.
- А кто-нибудь кроме Гужина жил с бабкой?
- Да как сказать. Летом-то заезживали к ней. С базара селились. От нас-то до городу рукой подать. Вот те, кто на Каширинском рынке обитаются, те иногда к нам на постой-то приходят, просятся. Не, нормальны не пускают, а к ней появятся, разведут ее бутылочкой, деньжонок подкинут, вот и живут.
- В последнее время кто-нибудь жил у бабки?
- А как же. Косматый. Он месяца три был тут. Утром на базар упрется, бутылки он там собирает, а вечером взад. Опять с бутылкой. Гришка-то Косматого не любил, но и не выгонял, все тот пойло дармовое носил.
- Кто этот Косматый?
-Да это так его у нас прозвали. А так,- она красноречиво проводит рукой над своей головой,- лысый он, как хрен моржовый. Веришь, ни единой волосинки на ем нет.
- А этот Косматый дрался когда-нибудь в доме, или может громко спорили о чем-нибудь?
- Не, Косматый не дрался. Так, полаются с Гришкой, а потом глядь, уж опять вместе.
- А кто-нибудь из них мог убить бабушку? Из-за денег, например.
-Да каки у нее деньги. Правда, пенсию она получала, но небольшую. С тысячу.- Хозяйка задумывается. - Да кто ж их знает? Теперечь говорят и из-за десятки убить могут.
Кстати, я Косматого-то на той неделе у нас тута видела. Он из дому по утру и выходил. Конечно, со мной поздоровался. Он вроде как интеллигент, только запился.
6
Валерий вернулся только вечером. Поднимаясь по лестнице райотдела, спросил у дежурного, есть ли кто в отделе.
- Да куда им деться. Ребята из компьютерной лавки приехали, наверное, отчитываются.
В кабинете у некурящего начальника висело сине-сизое облако.
Валера пристроился в углу у монитора компьютера и воткнул какую-то простенькую игрушку, в пол-уха слушая доклад группы.
Выслушав доклад, Юрий Алексеевич без промедления задал вопрос:
- Где родню искать будем?
Валерий в ответ только пожал плечами. Голова совсем отказывалась соображать.
Юрий Исакаев, зашедший по каким-то своим делам, но выслушавший доклад напарника, громко хлопнул в ладоши.
-Угостите кофе, выдам идею.
-Не барин, сам нальешь.
-Валера говорит, что есть мальчишка, скорее всего, рождение ребенка регистрировали, регистрировали по месту прописки.
-Ну и?
-Ну и в графе “отец “ кое-что можно найти.
-Жулик,- сделал однозначное заключение Валерий.
-Кто жулик? - машинально отозвался Амосов.
-Исакаев жулик, кофе уже пьет, а идею родил плюгавую, если не сказать, хуже.
-Какая бы ни была, идея. У вас и такой нет.
7.
На следующий день Валерий Шагаутдинов знал адрес, где когда-то родился и вырос Григорий Гужин. Нужно было срочно связываться с коллегами из соседней области и отрабатывать версию появления родственника в родных пенатах.Нашли Гужина через два дня.
- Да вы че, мужики? - не то удивился, не то испугался Гужин. Явной скорби по поводу страшноватой кончины своей тещи он не выказал. И сказать что-либо вразумительного по поводу такого скорого отъезда не мог. Работу искал, и все тут. Вот тетка, родная душа, приютила за похлебку, можно сказать, на огороде да со скотиной горбачусь.
- А Косматый другое говорит.
Пепельные большие глаза остановились. Дернулась щека.
-Он, сука, бабку замочил. Деньги украл. Она перед моим отъездом пенсию должна была получить.
- Когда вы уехали?
-Третьего. Вон пацана спросите, третьего мы от бабки уехали. День в Челябинске кантовались. Пятого на автобус только билеты купили. Вечером пятого уже тут были. Нет. Шестого. Тетка Тамара, мы к тебе шестого пришли?
- Да,- кивнула женщина.- Под вечер уж.
- С Косматым вы были знакомы?
- Он к бабке захаживал, жил иногда у нее. Я ей все время говорил, выгони ты его, бомжа.
С мальчиком возни было больше. Сначала он совсем отказывался отвечать, но потом, успокоившись, чуть ли не из слова в слово повторил рассказ отца, о том, как они добирались до тетки.
После этого Шагаутдинов мотался на вокзал. Приехал злой, с порога объявив:
-Не вяжется Алексеевич рассказик. Автобусы идут часто, пассажиров в половину набирают, так что уехать можно без проблем.
Вопрос остается открытым: где Гужин был целых два дня ? И еще, коллеги подбросили: водилась за ним патология. Женщин он почему-то недолюбливал. Несколько грехов за ним есть с приводом и тяжкими телесными. Ему бы по идее сидеть, но бабы через день-другой мирились с ним и от следствия отмазывали. Почему? Не знаю.
Юрий Алексеевич сам решил поговорить с мальчиком.Пацаненок был испуган, озирался в кабинете, как зверек, загнанный в клетку.
- Есть хочешь?
Мальчишка молча кивнул. Амосов достал из ящика стола небольшой сверток, в котором лежали две котлеты и несколько кусочков хлеба, произведение кулинарного искусства самого любимого человека - дочери сыщика. Налил в стакан чай и бросил четыре кусочка сахара.Пацан осторожно придвинулся к столу. Откусил котлету, шмыгнул носом, хлебнул горячего сладкого чаю.
- Сережа, ты чем больше всего любишь заниматься?
-Гулять, - с плотно набитым ртом пробубнил мальчишка.
-А родителям помогал?
- Маме и бабушке. Воду возил.
-А последний раз ты что дома делал?
-Ночью мясо рубить помогал.
Юрий Алексеевич замолчал. Больше он ни о чем мальчика не спрашивал. Дал спокойно доесть котлету. Пацан управился с угощением, сгреб со стола крошки и внятно сказал: “Спасибо”.
-Дяденька, а меня тама оставят, где тетя Римма живет?
-А с отцом не хочешь остаться?
Мальчик съежился. Трудно было смотреть на ребенка, в развитии которого было не все в порядке. Но даже в неразвитом уме и темной душе мальчика сейчас происходила страшная и тяжелая работа. Через несколько минут Сережа выдавил:
-А можно я чуть-чуть у тети Риммы поживу?
Амосов согласно кивнул.
8.
За Косматым поехали втроем. С утра пришлось обойти весь рынок. Но лысого на базаре не было.
Расхристанный дедок, расположившийся у входа на рынок, планомерно собирал дань с сердобольных женщин, вымаливая деньги на погорельцев. Огромная табличка, написанная корявыми буквами, вещала о страшной участи инвалида и погорельца.Его и взяли сыщики в оборот.
Дедок, видя перед собой молодых ребят, живо застегнул клетчатую сумку-челночку, в которой покоилась прокопченная кастрюля с гонораром.
Но, узнав, что ищут лысого, расплылся в большущей улыбке, обнажив ряд крепких зубов. Что называется переиграл. Дедку на поверку оказалось всего тридцать пять.
- Лысого не будет,- кололся в машине оперов псевдодед. - Лысый с лярвами мешок выхлопал, сейчас или в отсидке будут, или бакланить начнут, но тоже у себя. Сюда ни-ни.
-Где у себя?- Валерий уже выходил из себя.
Несколько суток подряд поесть и поспать удавалось урывками, как будто не существовало гражданского кодекса о трудовой деятельности.
-Лысый сам хазу не держит. У лярвы живет. В железке, говорят. Ну в этом, в поселке Железнодорожник. Так он тут бутылки собирает, да приворовывает. Мы с такими не якшаемся. Вы меня, граждане милиционеры, отпускайте, мне работать надо. Про лысого я больше ничего не знаю.
9.
В поселке Железнодорожников дом, где обитали антисоциальные элементы, нашли сразу. А вот атака с ходу не удалась. Высоченные ворота были заперты на засов, Амосов было вспомнил юность и рванул на забор, но встретился лицом к морде со здоровенной овчаркой, которая вовсе не разразилась лаем, как это делают дворняги, а лишь оскалилась, показав оперу здоровенные желтые клыки.
Юрий Алексеевич и Валерий уже привыкли, что чаще всего входят они в дома не образцово-показательные, но здесь им не повезло больше всего. Летняя жара с отбросами и частыми испражнениями пьяных хозяев сделала что-то невообразимое, превратив их в аммиачное облако. Дышать было абсолютно нечем. Перешерстив всех обитателей дома-ночлежки,лысого они не нашли. Большого усилия к тому, чтобы узнать, где же сейчас лысый, прикладывать не пришлось. Сообразив, чем пахнет встреча с милицией, один из бомжей выложил весь расклад.
-Лысый с кирей и двумя бл... пошел на сады, так давно приглядел один замечательный погребок. Бабки он срубил намеднись, лоха какого-то хлопанул, но на жрачку их тратить западло. К ночи будут.
Поселковый люд косился на молодых парней, устроившихся на травке перед одним из домов. Какая-то тетка даже высказалась очень громко по поводу тунеядства и пожирания молодежью всякой дряни. Бедный Валерка, почему-то больше других страдающий во время жары от голода и хлебавший в это время кефир из пакета, чуть не подавился. Посмотрел на тетку с обидой, но та, видимо, не поняла его жалобного взгляда, а еще громче добавила:
-Только и зыркают по сторонам. Только и зыркают. У кого бы чего спереть. Это ж надо, куда только менты смотрят. Или их теперь уж вооще не стало? В кине только такие бравые, а тута на улицы страшно вытьти.
Амосов давился от хохота, Валерий отставил пакет с кефиром в сторону, продолжая смотреть на тетку, разоряющуюся по поводу никчемности правоохранительных органов, и только Исакаев безмятежно валялся на травке.
Свечерело.
-Все, не будет никого.- Подосадовал Валерий.
- Подождем.
-Подождем твою маму, подождем ... твою мать.
Летняя ночь выдалась на редкость холодной. Пришлось всем перебираться в машину. Безмятежный Исакаев почти уснул, когда его резко толкнули в плечо. На улице слышались веселые разговоры, взвизги женщин и громыхание какой-то тачки.
- Крылов. А, черт, - крикнул Валерий, выпрыгивая из машины.
Мужика скрутили сразу. Кто-то кинулся в придорожные кусты, а девка, не жалея колготок, ломанулась на забор. От нее крику было больше всего:
-Не лапать честную женщину, я сказала.
-Кореш где?
-Хер его знает.
Но из кустов выволакивали спрятавшегося там парня. В машину клали штабелями. Лысый успокоился. Полежал немного и забасил:
- Братаны, откуп дам. Черт попутал, лоха обуть. Отпустите.
10.
Девчонка поняла первая, что прихватили компанию не братки, а милиция, и даже повеселела.
Лысый же, наоборот,уперся, или на самом деле в жаре его крепко развезло, но вразумительно он не сказал ни одного слова.
Стрелки часов медленно подползали к трем часам ночи. За окном разлилась голубоватая ясность раннего летнего утра. Валерий закончил писать протокол, откинулся на жесткую спинку стула и сладко от души потянулся. Девочка здорово трухнула и дала полный расклад, нарисовав жуткую картину деревенских нравов. Теперь Шагаутдинов знал, с чего начинать разговор с главным подозреваемым. Звонить начальнику Валерий не стал. Кончится эта ночь, и Юрий Алексеевич сам все узнает, и пусть еще раз все проверит. Строгая у нас нынче прокуратура. Но следователям из этого учреждения не позавидуешь, ведь все самое страшное, связанное с человеческой душой, раскручивать им. Эх, не ошибиться бы.
Бреднев В.Н.