У нас в общаге сформировалась компания отъявленных фанатов группы «Машина времени». Мы врубали магнитофон на полную мощность и подпевали – точней под-орали тоже на полную мощность – разумеется «Поворот» и «Скачки», и «Костёр» и «Свечу».
Короче, фанатели не по-детски.
Макаревич тогда только-только вышел из подполья (1985 год). Он выступал у нас в ДК МАИ вторым отделением после какого-то изобретателя - так тогда было принято: обязательно сначала что-то, типа «полезное», а потом – типа, «приятное». Помню, Розенбаум выступал напополам с циркачами, и по недомыслию Розенбаума поставили первым отделением – разумеется, циркачи выступали уже в пустом зале.
Слух о выступлении Макара распространялся по институту со скоростью света. Все, кто мог, ринулись штурмовать всё, что можно – кассу ДК, профкомы, студкомы. Отоварилась билетами и наша фанатская компания.
Правда, потом поползла обратная волна: мол, приедет Макаревич, да не тот. Не из «Машины времени», а архитектор какой-то. И некоторые разочарованные пацаны билеты даже сдали.
И зря. Потому что Андрей Вадимыч действительно закончил МАРХИ – кто бы мог подумать!
И мы, наконец, увидели его, живого на сцене родного ДК.
А после концерта я, трепеща всем телом, приполз к нему за кулисы пообщаться, песни показать. Но он тогда ужасно куда-то спешил и мимоходом обмолвился, что в ближайшие дни едет с группой в Кострому.
Мы с пацанами тут же резко снялись и завалились в мою костромскую квартиру.
Макаревича мы обнаружили на фестивале «Молодые – молодым». Одного, без группы. Он исполнял три песни перед тружениками села, свезёнными со всей области.
И фурора на тружеников, мягко говоря, не производил.
Как пояснила мне старушка-гардеробщица в приватной беседе, «это какие-то женские песни. Типа, лучше бы пела их женщина». Но это было после концерта.
А на самом концерте случилось то, чему и посвящена эта статья.
Как сейчас помню, стоит Макаревич в сереньком костюме, слегка потряхивая густой кудряво-круглой шевелюрой, поёт тихонько так, проникновенно: « Я не видел войны... Я родился значительно позже...»
И тут из-за кулисы осторожненько появляется наш человек Шура Пархомчук с фотоаппаратом.
Шура делает один кадр, другой... И словно под гипнозом постепенно приближается к Макаревичу, время от времени скромно озираясь на зал.
Макаревич Шуру заметил, но поначалу сделал вид, что не заметил.
И Шура обнаглел. Ну что там снимки сбоку – это ж невыразительно. Этого Шуре показалось мало, он обошёл артиста спереди – и сделал несколько кадров в упор, внаглую, заслоняя его от зрителей.
Зал – влёжку. Мы – сгораем со стыда за нашего товарища.
Шура же, словно лунатик, проходит на другой конец сцены и, не в силах угомониться, снова фотографирует Макара.
Андрей Вадимыч допел песню до конца и говорит:
«Молодой человек, может, вы всё-таки прекратите, а то мы с вами как-то дуэтом выступаем?»
Шура от волнения сделал ещё несколько кадров и ушёл.
Потом эту историю в интерпретации Макаревича я услышал в популярной передаче «Час пик». По версии Вадимыча, фотограф был местный, этакий деревенский провинциал. Причём Макаревич добавил, что когда он вернулся за сцену, местный чиновник, сочувствуя, сказал ему: «Ну что вы хотите – провинция! Куль-тура, мля...»
Чиновник был, наверно, костромской. Но мы-то были фанаты! И Шурин опус – вовсе не от бескультурья, а от фанатичного трепета перед его, Макаревича, персоной. Похоже, Андрей Вадимыч так этого и не понял.
Шуру мы обнаружили в холле. Он был в полном ступоре. Но несмотря на ступор, очень хотел получить автограф Макара.
Короче, Шура, хочешь автограф получить, иди извиняйся.
Шура пошёл как на казнь и, сам себя уже трижды казнив и четырежды четвертовав, подошёл к Макаревичу и убитым голосом, похожим на мычание, начал извиняться, повторяя через каждое слово «Понимаете, Андрей?»
Андрей пару секунд не понимал, а затем как-то убийственно, по-ленински, прищурился и прошипел:
- Так это были вы??? – и выпучил глаза.
Притом у Макаревича было такое лицо, будто он засадит Шуру как минимум лет на двадцать.
Короче, попытка не удалась.
Зато удалась моя попытка – я показал ему свои песни. Он очень удивился, что мы припёрлись за ним из Москвы. «Ну вы, ребят, даёте».
А потом я напомнил ему о том, что он обещал меня послушать. И он послушал. Правда, на своей гитаре он играть не позволил. А я как знал - подготовился и притащил свою.
В то время я подражал Розенбауму и эту фишку Вадимыч просёк моментально. Посоветовал не подражать никому, найти свою манеру.
И одобрил мою ранненькую вещицу про памятник Пушкина.
Потом мы пошли в буфет, он купил грамм двести варёной колбасы, поскольку не обедал. А я попытался взять интервью для местной газеты.
Макар уже тогда был востребован журналистами и скептически отнёсся к моей попытке – мол, сейчас начнёшь задавать банальные вопросы. Я поклялся, что вопросы будут не банальные. И спросил о творческих планах.
«Ну вот» - сморщился Макаревич. – «Я тебе что, стройконтора, чтобы план выполнять?»
Интервью не получилось, и я выдал в «Молодой ленинец» репортажик о посещении Макаревичем Костромы.
Посреди статьи красовалась Шуркина фотография – Макаревич, снятый им в упор, ан фас полный.
Так что Шурка, можно сказать, не зря страдал.
И автограф для него мы всё-таки у Макара выцыганили. Сказали, что у нас есть ещё один парень, но он очень стеснительный, дайте, мол, и ему автограф.
Макаревич напрягся и снова по-ленински прищурился:
«А это не для того... ну, который на сцене... фотографировал?»
«Не-ет, ну что вы!» - хором запричитали мы.
И он выдал нам ещё один автограф.
Радостные и возбуждённые, вышли мы из дворца культуры текстильщиков (лучший зал на то время в Костроме). Вдруг Шурка напрягся и приклеился взором куда-то поверх нас...
Мы оглянулись. На лестничной площадке стоял Макаревич и, прижавшись лбом к стеклу, во все глаза смотрел на нас, странных вестников его славы.
И не было радости в его глазах. Скорее, ужас и оцепенение при осознании такого феномена, как наш фанатизм.
А я всё-таки грешным делом подумал: а может это он меня, того... благословляет? Может, это я его так впечатлил?..