...Нет, я не стану вам говорить, что если вы не были в "Гамбринусе", значит, вы не были в Одессе, потому что "Гамбринус" – это не Одесса, а всего лишь её почки, за полтора столетия основательно отбитые контрабандистами, художниками и моряками, блаженно пахнущие вяленой рыбой и разбавленным приморским пивом.
Я вам не скажу за всю Одессу, потому что для того, чтобы говорить за всю Одессу, надо быть как минимум Бабелем, а как максимум – я уж не знаю, кем надо быть.
Но всё-таки десять прекрасных лет моих прошли там, на юге, и всё-таки что-то я вам могу сказать. Про потрясающую красоту Чёрного моря, внезапно открывающегося среди белых акаций и зелёно-коричневых каштанов, когда вы едете на канатке в "Отраду"; про парк Ильича, где желающие катаются на верблюдах, нежелающие – на аттракционах, а все прочие пьют пиво; про старые одесские дворики, где полуголые загорелые дети оценивают вас с первого взгляда, как барахольщик бабушкину брошку, а ветхие старухи, знающие, как таблицу умножения, все цены на Привозе, смотрят беззастенчиво и тупо.
Вы не застанете старую Одессу, ту Одессу, какая была после войны. Двадцать лет назад мельком я увидел исчезающую её тень. Но если вы побродите по старым улочкам, если вдохнёте сырой запах старых двориков, если поговорите со стариками, – вы увидите призрак старой Одессы. Уникальный призрак, Genius Locy (Дух Места), двухсотлетний пласт приморской атмосферы.
Одесса уходит, но она ещё здесь. Я понимаю это, когда вижу, как буйно цветёт на улицах дикий виноград; когда подошедшая в парке колоритная гадалка, имея попугая на плече, с неповторимым одесским акцентом предлагает заглянуть к ней в гости и узнать своё будущее; когда полная женщина с невозмутимым лицом, продающая обалдевших от жары раков, на мой вопрос "Доживут ли раки до Сибири?", возмущённо и необычно членораздельно проговаривает: "Молодой человек! Да они до Магадана доедут!"
...В последнее своё одесское лето я шатался по городу и пил пиво. Я был счастлив. Я брал напрокат катамаран и на три часа уходил с пивом в открытое море. А вы знаете, какие встречи бывают в море? О!..
Развалившись на катамаране, лениво наблюдаю за чайками и слушаю плеск волн, пребывая на расстоянии более километра от берега. Неожиданно в воде возле катамарана возникают две мокрые головы: "Молодой человек, как доплыть до Стамбула?" Невозмутимо поднимаю руку: "Плывите в том направлении, вашим ходом ещё пару дней пути..."
Полчаса спустя мимо проплывают ещё два пацана лет по десять. Отчаянный народ! С детства знакомые с этой стихией, не боящиеся судорог, одышек и всякой прочей гадости. "Тайга хлипких не любит", – говорят сибиряки. Вероятно, то же самое говорят одесситы про море.
...А, слушайте, я же не сказал вам за молоденьких одесситок! Так я скажу. Это сирены, самые настоящие эллинские сирены, правда, слуха у них нет ни черта, зато внешность такая, что влюбляться можно на каждом углу. Они ленивы, вальяжны, неспешны, загорелы и бесконечно привлекательны. Они глупы, но они знают, чего они хотят. Пивом их не привлечь, а вы знаете, сколько стоят пирожные в Одессе? Вы не знаете, и лучше вам не знать, потому что никогда в жизни я не видел столь бессмысленно больших цен за маленькие сладкие кусочки непонятно чего. Впрочем, по сходной цене вы можете купить кусок торта с рук, старые одесситки продают свои кулинарные шедевры по всему городу. ЧП "Сара", ЧП "Роза", ЧП "Зоя"...
Пятнадцать лет назад фрукты в Одессе стоили до неприличия дешёво. Деревья в садах пригородных дач трещали под тяжестью абрикосов и персиков. Перезрелые плоды падали на землю, но даже свиньи, одуревшие от постоянного изобилия, брезговали ими. Большой, сладкий, крепкий арбуз можно было купить тогда, кажется, копеек за пять. Мы набирали сразу штук двадцать арбузов – на целый рубль! – раскладывали их в кухне под столом и постепенно съедали. По вечерам показывали пленумы родного ЦК и новости, которые начинались мелодией Свиридова "Время, вперёд!". Ещё была передача "На добранiч" ("Спокойной ночи!"). "До побачiння, малята! До зустречi!.."
"...Вы одессит?" – обращается ко мне в трамвае пожилой полный мужчина в роговых очках. – "Да-а…" – "Тогда скажите, как будет по-одесски "галстук"?" – "Так и будет: галстук". – "А-а-а, таки вы не одессит! Галстук по-одесски будет "краватка"!" – искренне и по-детски радуется собеседник. Другой мужчина, пожилой, высокий, подтянутый, абсолютно лысый, видно, старый моряк, – обращается к моему экзаменатору: "Ну раз вы одессит, вы мне теперь скажите: какое самое главное правило одесского анекдота?" – "Какое такое правило?.. Ну, не знаю…" – "Так слушайте..." – и декламирует:
"Всегда в Одессе это драма,
Коль в анекдоте нет Абрама.
А коль с Абрамом анекдот,
Так это, значит, верный ход!..
Запомните, молодой человек", – обращается ко мне, – "это правило знают только самые старые одесситы, – те, кто пережил здесь войну. Запомните его, сохраните..."
...Таки я вам не досказал за одесситок! Они знойны и прекрасны, а вспомнить сейчас я хочу свою первую… нет, вторую… то есть третью! – третью любовь. Её звали Оксана. Мне было меньше десяти лет, ей тоже. Мы жили в одном дворе, играли в одни игры, обменивались книгами, говорили детские глупости. Когда я пригласил её к себе в гости, мои домашние всполошились и за полчаса провели в доме чуть не полную реставрацию. Когда она пригласила меня к себе в гости, мои домашние заставили меня тщательно вымыть уши и колени.
Сейчас, спустя годы – небольшие, но годы! – я вспомнил Оксану и почему-то заволновался. Сел, написал бабушке письмо: где Оксана, живёт ли в нашем дворе, нельзя ли узнать её адрес. От бабушки пришёл ответ: "Ваня! Оксана имеет мужа и ребёнка, так я не знаю, зачем тебе Оксана!.." Ах, бабушка, я и сам не знаю, зачем. Просто нужна…
Но я знаю, что никогда уже ничто не повторится, и мы не будем вместе бегать по двору и смеяться, и я не буду рыться в чемодане со старыми игрушками, пахнущем сыростью и спрятанном в чулане, – да и чулана уж нет, снесли; никогда я больше не услышу мирно-сытое полуденное гульканье голубей, сидя во дворике, в тени огромной старой акации. Возможно, будет двор, будет гульканье, будет акация, но – всё другое. Другие голуби, другие люди. Да и дома теперь уж не те.
Дома в Одессе строились из известняка-ракушечника, это такой крайне недолговечный материал. И когда вы проходите по старой одесской улице, можете провести пальцем по стене любого дома – и посыплется известняк, и останется небольшая, но заметная траншейка от вашего пальца...
Раньше к женщинам в Одессе было принято обращаться так: мадам. "Мадам, как пройти на Дерибасовскую?" "Мадам, который час?" "Мадам, позвольте узнать…" На втором этаже нашего дома жила тихая старушка, которую звали мадам Беднарик. Что такое Беднарик – имя, фамилия, отчество, – не знаю. Но уважительное "мадам" приклеилось к ней навсегда. Она жила одна в своей огромной квартире, часто болела и редко выходила на улицу. Мы, соседи, помогали ей выносить мусор. Страшно жалею, что пребывал в ту пору ещё в том бессмысленно-счастливом возрасте, когда нет никакого интереса к чужим воспоминаниям. Маленькая, постоянно одетая в чёрное, сдержанная мадам Беднарик – казалось, в ней отражалась Одесса полувековой давности...
...Полтора часа я ходил внаклон по берегу, по колено в воде, и собирал ракушки и камни. Загорающие одесситы молча и с любопытством наблюдали за мной. Когда я вышел из воды, подбежал маленький мальчик и, отняв от обветренных губ дымящийся "бычок", с чисто одесским ударением на первый слог заинтересованно-хрипло прокартавил: "А зачем вам 'акушки?.."
Я люблю свою Одессу, хоть и не та она, что была, – не её в том вина. Новые черты старого города отвратительны. Загаженное море и националистические настроения; ночной беспредел и раздел пляжей на участки для богатых (кто платит за купание) и бедных (кто купается на халяву); архитектурные безвкусно-практичные новшества в облике знаменитого Привоза и выкорчёвывание старинного одесского булыжника (кроме площади перед бывшим обкомом и Дерибасовской) местной политической "элитой" для строительства коттеджей (чтоб им море не шумело и маслины не пахли!)...
Два года, три года, десять лет – всё это, вероятно, не тот период, который требуется, чтобы с полным правом говорить: "А вот в наше время..." Но, пожалуй, не такой уж это и маленький период. Особенно учитывая непрерывное ускорение времени. Могу предположить, что однажды проснусь стариком и совершенно этому не удивлюсь. Я не помню, что было на прошлой неделе, потому что недели мелькают, как верстовые столбы при быстрой езде, одинаковые и бесконечные, но я помню то, что было десять лет назад и кто был десять лет назад.
Я помню Оксану, дивную Оксану, у которой сейчас муж и ребёнок и которая едва ли помнит меня, хотя, нет, ну конечно, помнит; я помню Анютку, у которой были забавные кудряшки, чудесный одесский акцент и до ужаса хитрые глаза, она сейчас живёт в Америке; я помню Вику, нашу "Вичку-москвичку", которая с детства обожала красить ногти и всегда говорила степенно и полупрезрительно; я помню Вилену, девчонку из потрясённого землетрясением Баку, высокую жгучую брюнетку с разноцветными браслетами на тонких загорелых запястьях, Вилену, которая жила в нашем доме, этажом выше, и постоянно напевала мотив модной тогда "Ламбады"...
...И когда сижу в омских кафе, давясь чужим табачным дымом и поглощая пиво, – вспоминаю то, что было и что никогда не повторится. И наверняка когда-нибудь я напишу про Одессу ещё что-нибудь ностальгически-полумемуарное – в те блаженно-тоскливые минуты, когда память будет приобретать конкретные, почти ощутимые очертания, и явственным будет становиться шум моря и сладко-душный аромат акаций; и запах влажного солёного песка, раскалённого южным солнцем, под едва уловимый аккомпанемент полуденного голубиного гульканья появится вдруг в прокуренной атмосфере безымянного омского кафе...
Опубликовано на сайте Всемирного клуба одесситов: www.odessitclub.org