Утка.
(эскиз, набросок, черновик)
Антон Павлович Одинцов был художником, или считался таковым время от времени. Когда-то он обучался этому ремеслу в Санкт-Петербурге, но дела в столице не пошли, и Одинцов вернулся в родную губернию, под крыло престарелой маменьки.
Целыми днями Антон Павлович спал, ел, гулял по двору от амбара к конюшне и обратно, пытаясь сбросить жирок, накопившийся за время безделья.
Как-то раз Одинцов был приглашен на ужин к старому приятелю, по поводу приезда к тому племянницы из далекой Варшавы.
Приятель, такой же обалдуй и лежебока, как и Одинцов, ранее никогда не слыхавший о своей родственнице, растерялся, и в поддержку к вечернему разговору позвал Антона Павловича.
Шурочка, девица восемнадцати лет, мгновенно очаровала Одинцова и почти так же мгновенно вернула ему вдохновение к давно забытому рисованию.
От природы Шурочка была очень красива, и так же от природы доверчива и глупа, как трехдневная телка. Но Одинцов смотрел на нее влюбленными глазами, как на античную богиню. И она за это платила ему сторицей, позволяя ухаживать за собой, и частенько позируя ему, бессловесно подчиняясь волне, нахлынувшего на Одинцова настроения.
Общий язык они нашли быстро. Одинцов бесконечно восторгался ею, сверкая красноречием и лживо восхищаясь ее умом. Шурочке, в свою очередь, нравилось дразнить его своим молодым точеным телом, кокетничая во время художественных сеансов.
Заливаясь звонким смехом от его бородатых шуток, она кружила босыми ногами по пыльному полу, среди гирлянд из лука, укропа и сушеной рябины, всегда нарочно ступая на половицу, издающую противный протяжный скрип. Ей это доставляло удовольствие. Зажмуривая глазки и сморщив носик, она, как бы играючи, маленькими пальчиками ноги наступала на эту проклятую половицу.
Одинцова это раздражало, но Шурочка нравилась ему, поэтому терпел.
Долгими летними днями Антон Павлович вместе с Шурочкой гулял у небольшой запруды, недалеко от дома. А вечерами, там же, в заросшей виноградом покосившейся беседке, он читал ей стихи, а после осторожно целовал ее мраморно-белые руки, и пухлые, сладкие от ягод, губы.
Однажды, во время очередной прогулки, в темную воду запруды, забрела необычайно жирная неуклюжая утка. Она лениво плавала по кругу, изредка крякая, и не обращая внимания на притихшую парочку.
Одинцов вдруг воспалился идеей, во что бы то ни стало подать эту толстую утку Шурочке на ужин.
Он вернулся в дом, нашел в сарае, среди корзин, ветхого тряпья, и другого хлама, старое отцовское ружье, а на треснувшей полке коробку с патронами, набитыми дробью, и скорее вернулся к запруде.
Шурочка ждала его в легком волнении, ожидая чего-то невероятного. Глаза ее влюблёно блестели, призывая Антона Павловича к действию.
В Одинцове проснулся азарт охотника. Он чувствовал себя сильным, ловким, метким, мечтая немедленно доказать это даме своего сердца. Глупая утка казалась доступной и легкой мишенью, и Антон Павлович не торопясь прицелился и выстрелил.
Отцовское ружье было древним и давно не чищенным. Его проржавевший ствол разорвало, как бумагу...
Через мгновение придя в себя, оглушенный Одинцов увидел Шурочку, скромно лежащую на боку в зеленой траве. Ему почудилось, что она спит. Лишь одна деталь показалась ему лишней на ее белом красивом лице.
Из правого глаза Шурочки торчал длинный зазубренный кусок железа.
Она была мертва.
Антон Павлович встал перед ней на колени и заплакал.
---