Иван Шепета, Владивосток
Александр Григорьевич Раков
НЕИЗВЕСТНЫЕ ПОЭТЫ
Своенравны волны Леты,
Удивительный народ –
Неизвестные поэты.
Всякий верит, всякий ждёт,
И надеется на чудо…
Только чудо не для всех.
Но - бывает. Из-под спуда
Вырывает их успех.
Тот повесился, а этот
Ночью тёмною забит.
Смерть на взлёте – это метод,
Коль не хочешь быть забыт.
Есть пример – и вот ты узник
самых страшных в мире уз:
смерть на взлёте – твой союзник…
но к чему такой союз?
Будто кратер древней Этны,
всюду пепел и зола.
Неизвестные поэты –
я и сам из их числа.
Но и сам себе не ясен:
жизнь ли? бред ли наяву?
нужен труд мой, иль напрасен?
Я не знаю. Я – живу.
1989 г.
Слагать стихи, всё побеждая духом
Иван Шепета
* * *
Слагать стихи, всё побеждая духом,
и о себе блаженно позабыть…
Мой идеал – быть зрением и слухом,
а телом, по возможности,
не быть!
Случись беда, стекло наружу тресни,
я окажусь во власти миража.
Там жизнь как есть. Она не лучше песни.
Она конкретней, как удар ножа.
Как быть мне там, где нет последней строчки,
берущей в плен незрелые умы,
где запятые – сплошь, а после точки
«я» неизменно переходит в «мы»?
октябрь 2007
СЦЕНАРИЙ ЖИЗНИ
Октава октав
1.
В далеком детстве я блуждал Колумбом
По огородам, парникам и клумбам
И познавал, на что способен лишь
Без логики блуждающий малыш,
Загадку роста, а потом – цветенья.
Язык имело всякое растенье,
И каждый лепетавший лепесток
Внушал любви божественный восторг.
2.
Я наблюдал в тени прибрежной рыбу,
Чье тело по малейшему изгибу
Перемещалось по теченью вверх…
Я жил отдельной жизнью ото всех.
Мне взрослых мир был меньше интересен,
Не понимал я их застольных песен,
А междометий пьяный матерок
Я слышать вообще тогда не мог.
3.
Под крышей у торчащего стропила
Гнездо из глины ласточка лепила.
К июлю неокрепшие птенцы
Летели в парники на огурцы.
Им не хватало силы для полета,
И начиналась у котов охота.
Я палкой гнал котов из огурцов
И плакал, защищая тех птенцов.
4.
Когда краснели клены у ограды,
И так игре мальчишки были рады,
Я, отрешенно листья вороша,
Уже подозревал, что есть душа,
Растущая, как ствол, листву меняя,
И твердо знал, что жизнь моя земная -
Не все, что есть, что весь я не умру
Что в эту жизнь я прежде вел игру.
5.
Я как бы помню, жизни был сценарий,
И перед тем, как быть, его сыграли.
Там было хорошо. Здесь роль свою
В спектакле жизни я не узнаю.
Лишь в раннем детстве было все по роли.
Потом меня безнравственно пороли,
И, видимо, в программе вышел сбой.
С тех пор я не в ладу с самим собой!
6.
Когда в своих поступках ты не волен,
То жизнью этой чаще недоволен.
А был ли счастлив эти я года? -
Скорее «нет…», чем, сомневаясь, «да!»
Совру ли я, не грянуть в небе грому,
Но коль о том же спросишь по-другому:
А был ли я любим? - То мой ответ,
Скорее «да…», чем, сомневаясь, «нет!»
7.
Сценарий я забыл, следы запутал,
Не расплатился по последним ссудам,
Хотел, как лучше, а потом вспылил:
Дом не построил, дерево спилил.
А сын растет, хотя и нет контакта.
Жизнь происходит, но случайно как-то,
И шаг широк, и всюду – не туда…
С чем я приду в день Страшного Суда?
8.
Чем старше становлюсь, тем чаще детство
Я вспоминаю, как священодейство:
Кусты, деревья, травы и цветы –
Я с ними, как с друзьями, был на «ты»!
На сцене быть недолго мне осталось,
Хотел бы отыграть достойно старость,
Последнюю воздавши телу честь,
Сценарий жизни снова перечесть.
Июнь 2006 г.
ФОТОГРАФ БАБОЧЕК
Памяти детского писателя Владимира Тройнина
Фотограф бабочек - классический поэт:
Сравнений крылья, всполохи метафор –
Все как в стихах! И выбранный момент
Навек на снимок переносит автор.
Не он творец, он – ассистент Творца
И только честно следует природе.
Не ищет в муках своего лица,
Не говорит о творческой свободе.
Он как ребенок в бабочек влюблен,
Его восторг не догнала усталость –
Сто тысяч снимков!.. О, таких, как он,
В писательском союзе не осталось.
Там все вожди. Там ор стоит и крик,
И нетерпимость белой ниткой шита.
Кто виноват, что делать – он не вник,
По-детски улыбаясь беззащитно.
Столетняя гражданская война
В его душе не истребила веру,
Он знал, что людям красота – нужна!..
Нам остается следовать примеру.
Где вы, звёзды? Темно и пусто.
Передумано всё давно,
И нет силы, сказать, как грустно
Среди ночи смотреть в окно.
Капли редкие, дождевые
О железный стучат карниз,
И, стекая, ещё живые,
Улетают куда-то вниз.
Было – не было. Где я? Кто я?
Над карнизом холодный пар.
Сердце в паузе, млея, ноя,
Каждый чувствует свой удар.
1986
* * *
Делаю вид, что смел,
Бойкую речь держу.
Руку твою задел,
Чувствуешь? Я дрожу.
Холод. И как ответ
Дрожь от руки – твоя.
Ужаса красный свет,
Встречная колея.
* * *
Вновь туман полмира опоясал,
и земля в него погружена,
и волна в стремлении неясном
в этот миг особенно нежна.
Бьётся в твердь, дробясь в сердечной муке,
содрогаясь в страсти, льнёт и льнёт,
так, что камень обретает руки,
и в объятья с мукою берёт.
* * *
Срезал насухо бритвой щетину со щёк,
поплескался, лицо себе вытер,
чиркнул спичкой, конверт неотправленный сжег,
впрыгнул в брюки и вынырнул в свитер.
От любви, как от водки вчерашней, тошнит,
и себе я противен, трезвея,
и раскаянье злое меня потрошит,
как охотник убитого зверя.
* * *
Е.Д.
Всю ночь июльский дождь в окно
шумел в смородине и сливах,
О том, как числишься давно
в благополучных и счастливых.
И влага размягчала мрак,
воспоминаньями не муча,
и молний нарезал зигзаг
Фрагменты тьмы благополучья.
И лишь порой будил разряд
седую голову в окошке,
и, утешая, плакал сад,
и дождик гладил по ладошке…
ОТЦВЕТАЮТ ЛИЛОВЫЕ ИРИСЫ
Там где поймы обширные илисты,
И орлан совершает облёт,
Отцветают лиловые ирисы
В сочной зелени наших болот.
Цапли белые, местные грации,
В придорожной стоят полосе -
Места лучшего для медитации
Не найдёте на этом шоссе.
Где-то лотосы здесь краснокнижные,
Утки с выводком мимо снуют…
И плывут облака неподвижные
Так, как будто совсем не плывут.
* * *
Разгулялась над окрестностью погодка...
Я гляжу, как в синем небе птица реет,
Как у старого товарища походка
Изменилась, оттого что он стареет.
Грустно мне на этом свете оголтелом.
Не осталось для меня в нём белых пятен.
Был когда-то я хорош и крепок телом,
А теперь я только словом и приятен.
Не доволен я собой, от жизни тошно,
Не влечёт она к себе забытой тайной,
Не гуляется мне в парке, оттого что
Был когда-то он кладбищенской окраиной.
Ощущенья – как у пня в цветущем лете.
Видно, скоро я отсель уже отчалю,
Потому как понимаю, что на свете
Жить нельзя с такой надсадой и печалью.
* * *
Одна ласточка не делает весны
(латинская пословица)
Ах, ласточка черная, первая,— призрак свободы,
а следом другие — накликали вы кутерьму!—
и неба над нами набрякли лиловые своды...
А ветер все гонит и гонит тяжёлую тьму.
Послушай, послушай, как рвано швыряет горстями
холодные капли дождя на карнизную жесть,
как дыбом газеты встают у окна с новостями...
И это начало. И ветер — не главное здесь.
По-царски подходит гроза, тяжело и степенно:
вот молнии миг, вот раскаты отставшей пальбы...
И в ямке намытой, урча, поднимается пена
под жалобный лай водосточной железной трубы.
Венцы
Иван Шепета
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Нет более гибкой и совершенной формы в русском стихосложении, чем четверостишие. Рифмы заостряют и направляют полёт мысли, как оперение стрелы. Подобно луку, четверостишие более азиатское, чем европейское, оружие, требующее терпения и внутренней сосредоточенности. Писать четверостишиями непросто: здесь необходимы твёрдость руки, наработанный годами навык.
Нерифмованные японские три и пятистишия,мне кажется, не прижились на отечественной почве и смотрятся как экзотика, как бубен во время христианской молитвы.
А четверостишие даёт безграничные возможности для подлинного творчества, так как вполне соответствует нелогичному с точки зрения иностранца синтаксису русского языка. Инверсии, невозможные для японца, используя обилие рифм, формализуют любую мысль. Всё это – источник свежести, двусмысленности и лукавства.
Проигрывая более крупным стихотворным формам в музыке, точнее передающей нюансы настроения, четверостишие выигрывает лаконизмом и точностью в тех жанрах, где музыка – не главное, например, в философской лирике. Там, где стихотворение есть резюме, вывод из прожитого.
Венцом называют выложенный по периметру дома ряд брёвен или брусьев. Таким образом, четверостишие есть венец традиционного русского поэтического дома.
ИВАН ШЕПЕТА
* * *
Коль вы поэт, то в роковой игре,
хоть парой строк запомниться сумейте,
ведь большинство оставит лишь тире
меж датою рождения и смерти.
* * *
Чей разум не знает запретов,
а жизни подарок не мил,
тот в общество мёртвых поэтов,
считайте, до срока вступил.
* * *
Страна, в которой все несчастны,
лишь чиркни спичкой – вспыхнет вновь,
стихи по-прежнему опасны,
когда они – не про любовь.
* * *
Россия… о чём разговоры?
без пафоса если – поймёшь,
что все основатели – воры,
герои – разбойники сплошь!
* * *
История – не мазохистка,
но возбуждает в этой роли,
всех самозванцев знала близко
и все вожди её пороли.
* * *
Поэт - трибун, но без мандата,
и краток у поэта слог.
он мыслит шире депутата,
но не весомей, чем пророк.
* * *
Мои стихи, как некий силос,
хоть и съедобный, но вонючий:
пока ничто не пригодилось,
но я храню на всякий случай!
* * *
Пусть общества я не достойный член,
и будущего светлого не стою,
я не люблю эпоху перемен
и полон ностальгии по застою
* * *
Заединщик друг раздаёт табак -
некурящий я... Говорит: уважь!
Если в ногу мы, то шагаем так,
что пугает русского русский марш!
* * *
Родившись в стойле, я привык к загону,
в загонщике не вижу я врага,
и притерпелся к здешнему закону:
чуть отрастут - отхватывать рога!
* * *
Призыв к гражданственности хмуро
воспринимаю:
я – иной,
я помню, как литература
гражданской кончилась войной.
* * *
Когда от выстрелов толпой
бегут по внутреннему зову,
поэта слово - звук пустой,
хоть сто нолей пишите к слову!
* * *
Мы чувством долга зря себя терзаем,
когда-нибудь на старости поймём,
что наша жизнь есть беспроцентный заем,
который, умирая, отдаём.
* * *
По хмурой озабоченности лиц,
как щуримся, примериваясь к чаю,
в любой из самых дальних заграниц
сограждан я невольно отличаю.
* * *
У настоящего поэта хватка волчья,
он знает про себя, что он поэт,
и комплименты принимает молча,
и не виляет жопою в ответ.
* * *
Толи жизни пакет одноразов,
толи нравится дамам брутальность...
Пристаю. Не имею отказов.
Это странно, но это - реальность.
* * *
От любви, как от водки вчерашней, тошнит,
и себе я противен, трезвея,
и раскаянье злое меня потрошит,
как охотник убитого зверя.
* * *
В мире женщин и мужчин
все устроено жестоко:
там Поэт всегда один,
Муза – тоже одинока.
* * *
Есть женщины с душой паучьей
дурманящей, коньячной выдержки,
в сетях попавшихся, помучив,
они откусывают крылышки.
* * *
Прости, богиня, квазимоду,
что он не любит – это враки,
отбей ладонь свою о морду,
но дай быть рядом, как собаке!
* * *
Гляжу я с ужасом на фото
и понимаю, мне – «кранты»!
всё! как сказал когда-то кто-то,
передо мной явилась Ты!
* * *
Мальчишеская детская пытливость
по логике земных метаморфоз
лет в сорок переходит в похотливость,
а в семьдесят – в запущенный склероз.
* * *
Я о тебе все время думаю,
спать не могу и просто жить:
каким поступком, текстом, суммою
тебя к себе расположить?
.* * *
Не решаюсь звонить…
от смущения
мну в руках телефон фирмы «Nokia»:
может, так же ты хочешь общения,
как и я, без любви,
одинокая?
* * *
О, я постиг твое коварство!
ты по примеру докторов
даешь надежду и лекарство,
но так, чтоб не был я здоров!
* * *
Жестокая женщина Муза
не хочет, что счастлив я был,
а хочет, чтоб я, как Герасим,
муму свое сам утопил.
* * *
И протекал роман наш вяло,
и не был я твоей судьбой,
и мне ты чаще изменяла,
чем я жене своей с тобой…
* * *
Как несвежий чай горчает,
так и женская любовь,
остывая, огорчает
и сворачивает кровь.
* * *
Изнывать от ревности?
ждать, входя в мандраж?..
нет такой потребности,
даже, если
дашь!
* * *
Ушла – и скатертью дорога,
вся наша жизнь – лишь цепь утрат.
я принимаю волю бога
с тупой покорностью солдат.
***
И в восемь ламп погаснет люстра,
и тем согреется душа,
что ты согреешься от хруста
зеленых денег США.
* * *
Я вижу, что у вас диета...
Пардон, мадам, прошу прощенья,
коль я, как жирная котлета,
в вас вызываю возмущенье!
* * *
Поэты ищут этой муки:
в том и поэтова беда,
что чаще нравятся им суки,
поэты сукам – никогда!
* * *
Поэт живет в хрустальном куполе
своей мечты,
во всеоружье:
всё недостойное и глупое,
хотя и рядом, но - снаружи.
* * *
Реальность грубая и сны –
меж ними невозможно тождество,
непоправимо не равны
мой бизнес и мое художество!
* * *
Мне не бывает скучно вечерами,
я дружбою ничьей не дорожу, -
прильнув лицом к стеклу в оконной раме,
я для стихов сюжеты нахожу.
* * *
Я разлюбил реальность, как конфеты,
которые любил, когда был мал.
В воображенье, как и все поэты,
подолгу я задерживаться стал...
* * *
В темных окнах вечернего города
кто-то включит и выключит свет -
так и счастье мелькнувшее
коротко:
вроде было, и вот уже – нет…
* * *
О, не думайте, я не из тех,
кто допустит разор и потраву,
кто за малый, но быстрый успех
уступает посмертную славу!
* * *
Пусть не коснётся эта хрень тебя,
не вступишь ты в слепые и безногие,
и будешь жить, поэзию любя,
а не себя в поэзии, как многие.
* * *
Конец идейного искусства:
постмодернизм его извёл
последним камнем «дупль- пусто»
под вопль радости: «Козёл!».
* * *
У окна стою, глазею,
как последний прозябаю.
что мне жизнь, ротозею?
простою и прозеваю.
* * *
Я трачу дни свои бездарно,
я проклинаю эти дни,
и, как японцы, благодарно
уходят, кланяясь, они.
* * *
В тоске по пиву и футболу,
припал в субботу я к глаголу –
не удаётся мне глагол,
как футболистам нашим гол.
* * *
Бегу, кипя от творческих идей…
Жаль, но из надиктованного свыше
в оперативной памяти моей
хранится лишь одно четверостишье!
* * *
И в самом деле, как-то странно,
имея в перспективе смерть,
не выпить водки полстакана
и в перспективу не смотреть!
* * *
Ночь, улица, фонарь… а дальше смутно
я помню, что лежу, и почему-то
так долго повторяется, как мантра,
удар ботинком фирмы «Саламандра».
* * *
Гляжу с недоуменьем в зеркало:
и, вроде, я, и что-то есть от зэка…
о, как постмодернизмом исковеркало
лицо писателя и человека!
* * *
Жизнь, как в футболе страсти по мячу:
то славы ждут, то денег - возбуждённо!
А я совсем не этого хочу:
жить - весело и умирать - непринуждённо.
* * *
Мы стали толстые и сивые,
но, мужики, поверьте:
внутри себя мы все – красивые,
до самой смерти!
* * *
Каждый может обидеть поэта…
обижая, имейте в виду,
дополнительно в топку за это
вам полено подбросят в аду!
* * *
Был на слуху десятки долгих лет,
уже почти стоял на пьедестале,
но был лишь тем, кто больше, чем поэт,
и только умер - помнить перестали.
КОСТОЧКА ВИШНЁВАЯ
О книге стихов В.Протасова
Раскусив, разжёвываю
косточку вишнёвую –
горькая, невкусная…
жизнь по сути грустная!
* * *
Душа - как нож за голенищем
(А. Бочинин)
Из всех возможных своеволий
его – есть гения удел,
поэт Бочинин Анатолий*
достоин тома ЖЗЛ!
______
* поэт-босяк, скиталец, идейный бомж-патриот,
героически погибший под забором во Владивостоке
* * *
Заклеймены поэты: Бродский
как тунеядец - навсегда! -
и Фаликов - по-идиотски! -
медалью "Ветеран труда".