Имитация жизни
Синие лужи с фиолетовыми корками наледи на зеленовато-бурой земле, скрюченные спиралью оранжевые и ультрамариновые деревья, розовые облака с кудрями чёрных перьев, звенящий льдом воздух... Земля, оседающая мокрой пылью под ноги, и разноцветный дождь с прозрачной радугой над головой, растворяющийся в красно-чёрной траве. Птицы и травы, океаны и пески, горы и тропические цветы – всё, кроме человека. Живого человека.
В центре белёсого неба тускло, и как-то лениво, плыл маленький диск жгучего оранжевого солнца. Показавшиеся вдалеке фигурки людей казались нелепостью, словно неуместная аппликация на вечернем платье. Они приближались всё стремительнее, и с каждым шагом становилась понятнее неотвратимость их намерений. В неживом мире-буфере, в мире протоматерии живые люди – это редкость, неизбежно временная неуместность. Сейчас живых людей было непозволительно много: пять точек приближались к двум неподвижным фигурам, по мере сокращения расстояния всё больше обретая человеческий вид.
— Ну и что теперь? — Филлер посмотрел на своего спутника, голос его был мягким и спокойным — Уходи, ; ровным голосом отозвался тот, глядя, сощурившись, на бегущих к ним людей. — Ты же помнишь, чему я тебя учил?
Филлер посмотрел на собеседника и торопливо отвёл глаза. Немного помолчал и сказал очень тихо, будто ни к кому не обращаясь:
— Спасибо, Эгрон, что хоть сейчас пытаешься имитировать эмоции.
— Я не имитирую, — Эгрон перевёл взгляд с движущихся точек на Филлера.
— Ты... — Филлер осёкся и отступил от него на шаг, словно от прокажённого.
— Теперь мне нет дороги назад, — Эгрон улыбнулся и покачал головой. ; Нет дороги назад, нет дороги, ради которой мы вообще здесь оказались. А ничего нет! — закричал Эгрон, раскинул в стороны руки и засмеялся. — Понимаешь, — он схватил Филлера за плечи и встряхнул, — ничего нет!
— Есть проблемы, - спокойно отозвался его спутник, - и я думаю, мы должны их решить, а если нет, то я обещаю тебе пиво.
Эгрон перестал смеяться и сосредоточенно посмотрел вдаль.
- Хороший стимул?
- Лучший.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«Смотри, глотай снег, падающий из низких тяжёлых облаков, люби эти секунды мрачной безысходности, иначе они станут вечностью. Ты можешь видеть себя сильным, стойким, умным и прозорливо логичным, но кто ты есть, ты увидишь в тот миг, когда облака сойдутся воедино и звёзды поцелуют солнце. Миг поцелуя есть начало нового, смерть старого. Миг смерти есть бремя ответственности за прошлое».
(Книга путешествий Эгрона)
— Мне нужна ваша помощь, — раздался совсем рядом приятный женский голос. Филлер перевёл взгляд на подошедшую к нему девушку. Стройная, высокая, с роскошными формами блондинка в облегающем коротком платье – она стояла совсем близко к нему улыбалась и слегка покачивала бёдрами, демонстрируя свои безупречные ноги.
— Чем могу помочь? — Филлер чуть прищурился, поправляя очки с толстыми круглыми стёклами, мрачно разглядывая девушку. Такие, как она, ему не нравились: слишком ненатуральными они казались: чересчур красивыми снаружи и абсолютно никчёмными внутри. Мужчина даже поёжился от собственных мыслей, втянув лысую голову в плечи, словно стараясь спрятаться в отвороте старой куртки. И почему она подошла именно к нему? Хотела блеснуть своей красотой и безупречностью, выбирая из толпы прохожих неброско, если не сказать бедно одетого лысого невысокого очкарика с пакетом, вместо сумки? Но, к её глубокому разочарованию, она вызвала у Филлера лишь раздражение.
— Подскажите мне, как добраться до ночного клуба на этой улице? — продолжила щебетать девица.
— Я похож на человека, который ходит по таким местам? — брезгливо отозвался мужчина. — Я уже это перерос.
— Оно и видно, — сморщилась девица, — хам!
Девушка развернулась на каблуках и с оскорблённым видом сделала шаг в сторону, собираясь перейти дорогу. Филлер посмотрел, как искательница развлечений спустилась с бордюра, едва не сломав огромный каблук, и задумчиво произнёс вслед девице:
— Пустышки правят миром пустышек.
В тот же миг мимо пронеслась легковая машина, и воздушная волна чуть не сбила мужчину с ног. Раздался визг тормозов, и вслед за ним, тут же, – громкий удар. К ногам Филлера что-то упало, он посмотрел вниз и увидел одну из туфель, что были на той самой девушке, которая подходила к нему минуту назад.
Словно в трансе, Филлер медленно пошёл вперёд, к тому месту, у которого уже собрался народ, чтобы поглазеть на страшную картину. Раздавались голоса женщин, плакал чей-то ребёнок, кто-то звонил медикам. Вокруг места аварии собралось много людей, они все старались поглазеть на кровь. Сейчас трудно было поверить, что кровавое месиво на проезжей части, в котором с трудом можно было различить части тела и куски одежды, было той самой девушкой, что красовалась перед Филлером. Он смотрел на суету вокруг трупа, на обезумевшего от произошедшего водителя спортивной машины, который раскачивался из стороны в сторону, обхватив голову руками, и не мог отвести взгляд.
Глаза в глаза. Филлер с жадностью голодного зверя впитывал последние мгновения жизни девушки. Она смотрела на него, растерянно, будто он толкнул её под автомобиль за то, что она спросила у него дорогу. Краем глаза он заметил, как от основной массы зевак отделился аккуратно одетый человек в черных джинсах и белой футболке и, протиснувшись сквозь толпу, подошёл к месту аварии. Он присел рядом с пострадавшей, сделал короткий взмах рукой, и толпа тут же взорвалась криком:
— Он убил её! Вы видели, он её убил?!
Филлер тряхнул головой, вырываясь из транса, отчего его очки чуть было не слетели с носа, и только сейчас заметил, что на нём осели капельки крови, принесённые вместе с туфлей.
Аккуратный мужчина в белой футболке, тем временем, шмыгнул мимо Филлера, толкнув его плечом. Тот машинально схватил его за руку, стараясь не упасть.
Их глаза встретились. Между ними проскользнуло нечто похожее на холодный огонь: боль и ненависть, ложь и откровенность, молчание и диалог, надменность и сожаление.
— Пошли, ; коротко бросил незнакомец, потащив Филлера за руку прочь. Тот двинулся за ним, стараясь получше рассмотреть "педанта". Незнакомец, тем временем, оказался вовсе не таким уж аккуратистом, как казалось на первый взгляд: чёрные джинсы были изрядно потёрты, футболка давно перестала быть белой – застиранная и старая, в довершение картины Филлер отметил для себя, что на мужчине были высокие ботинки почти до колен, с каждым шагом оставляющие на чистом асфальте кровавые следы.
Они дошли до сквера и затерялись среди множества людей, не пренебрёгших хорошей погодой в этот осенний день.
— Отпусти, ; прошипел Филлер, вырывая руку. Незнакомец остановился и недоумённо посмотрел на спутника, словно только что его заметил, затем разжал цепкие пальцы и произнёс:
— Разве у вас не так принято водить детей?
Его чёрные, как душа грешника, глаза требовательно смотрели в лицо Филлера.
— Да, — опешил тот, — мы так водим своих детей.
— Пошли, — вновь попытался схватить его за руку незнакомец, - ты мне ещё пригодишься.
— Ты больной? — Филлер вывернул кисть, освобождаясь от захвата. — Какой я тебе ребёнок? Я твоё лицо едва различаю, но и то могу сказать, что я тебя старше лет на пять.
— Это невозможно, — без тени эмоций ответил незнакомец, — теперь я единственный чужак в твоём мире, а значит, я несравнимо старше тебя. Мне тридцать вечностей, а тебе всего тридцать два года. Ты младше, а значит ты ребёнок.
— Как тебя зовут, псих? ; Филлер вздохнул и, сняв очки, протёр их несвежим платком. — Я Филлер, можно просто Фил. Ты действительно убил ту девушку? И что значит, что ты старше меня? Пошли вон на ту лавочку, поговорим.
— Моё имя Эгрон, — произнёс мужчина, — но я не думаю, что тебе стоит знать даже это.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«Решай, что для тебя важно: призраки прошлого или тени будущего. Запомни только одно – нет ничего абсолютного, нет рамок и правил, кроме тех, которые ты сам себе устанавливаешь. Понять можно всё. Принять – нет. Нет границ, кроме тех, что ты сам ставишь, но не это ли позволяет тебе быть пластичным, принимать иную мораль, но не прогибаться под неё? Слушай, анализируй, принимай форму чужих моралей, но никогда не забывай о своей. Ты – сверхновая звезда, ты – капля сухого дождя, шёпотом падающего на землю.
Твой путь – есть выбор пути».
(Книга путешествий Эгрона)
Мужчины присели на лавочку вдалеке от любопытных глаз. Смазанное несерьёзными облаками осеннее солнце тут же поспешило скрыться, словно не желая быть свидетелем их разговора. Прохожие сторонились, того места, которое выбрал Филлер для беседы. Сам же он не видел в том ничего особенного.
Филлер разглядывал стеклобетонные здания, выглядывавшие из-за верхушек реденьких деревцев парка, стараясь различить среди них яркое оранжевое пятно. Здание, которое он искал глазами, было клиникой микрорегенерации, в коей ему вновь отказали, предложив их более не беспокоить. Филлер тяжело вздохнул, стараясь подобрать корректные выражения, чтобы открыто не послать того, кто сидел рядом, меланхолично постелил себе под пятую точку свой пакет и приготовился слушать длинную исповедь психа.
Но если гибкая мораль считается преступлением, то я – преступник.
— Может, всё-таки расскажешь кто ты такой?
— Этот случай особый, ; мужчина сдвинул брови в задумчивости, ; наверное, мне придётся кое-что тебе рассказать. Я пока не знаю, что с тобой делать, но не стану обещать, что отпущу невредимым, хотя я не поощряю уничтожение детей.
— Послушай, приятель, мне кажется, что ты попал, — вкрадчиво отозвался Филлер, благоразумно пропустив мимо ушей сравнение с ребёнком. — Тебя видели на месте аварии и будут искать. Что ты сделал с той девушкой? Я не моралист и мог бы помочь. Мне уже всё равно: меня сегодня даже на органы не приняли, — он криво улыбнулся.
— Ты хотел, чтобы тебя изучали адепты медицины? — спокойно спросил Эгрон, открыто глядя на собеседника. — Тебе так не дорога твоя жизнь? Ты – раскаявшийся преступник, который не может жить после осознания своих поступков? Или, возможно, твоё общество больше не нуждается в твоих услугах, равно как и для своей семьи ты стал не полезен?
Филлер порадовался, что сидел, а Эгрон продолжал требовательно смотреть на него в ожидании ответа.
— Да как бы тебе объяснить... — начал Филлер, пожевав губами и стараясь подобрать слова, чтобы не отправить Эгрона куда подальше. — Про органы я вообще-то пошутил, но ты как-то странно реагируешь на это, слишком буквально всё воспринимаешь. Я ходил в клинку поправить здоровье, но мне отказали.
— Ты преступник, твоё наказание очень суровое, ; кивнул Эгрон с таким выражением, как будто узнал абсолютную истину.
— Да не преступник я! ; взорвался его собеседник. — Лечиться ходил, а со мной никто возиться не захотел, понимаешь? Миром правят деньги и бюсты, а такие, как я, никому не нужны. Я не выдающаяся личность, не богатый "финик", не сексапильная пустышка-нимфетка. Я обычный человек. Всё, что у меня есть, это историческое образование и немного завышенный уровень интеллекта.
— В таком случае, почему ты не пошёл в Лазарет? — недоумённо посмотрел на него Эгрон, качнув головой, отчего его длинные черные волосы блеснули на солнце, словно специально выглянувшем на минуту из-за облаков.
— А что это такое? — мрачно посмотрел на него собеседник.
— Буферный мир, полностью отданный под такие нужды. Туда стекаются все самые последние новинки и пробные разработки технологий, к тому же там сосредоточены и энергетические техники: магия. Их услуги ты можешь оплатить деньгами или своим трудом, но последнее случается реже. В любом развитом мире есть выход в этот буфер, а если и нет, то я скажу тебе координаты. Только вначале ты поможешь мне.
— Ни хрена не понял, — покачал головой Филлер. — Пошли ко мне, — предложил он, — а то как-то холодает, там поговорим. Может, ты и не псих, а может, я сам двинулся, но мне интересно.
Они встали и пошли прочь, сквозь наплывающие на них осенние сумерки.
— Я не болен, — нарушил тишину Эгрон, — болела та девочка, которая упала под машину. Она заболела смертью, и я вылечил её. Помог не болеть.
— Ты убил её.
— Нет, Фил, — улыбнулся человек в светлой футболке, - никто бы уже не смог придать ей первоначальный вид, я помог ей переродиться далеко отсюда. Если тебе не помогут в Лазарете, я также помогу и тебе.
— Спасибо, не надо, — поперхнулся его спутник. — Робот какой-то, — пробормотал он себе под нос, пользуясь тем, что сумерки уже обняли город и Эгрон не мог видеть движения его губ.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«Может быть, ты думаешь, что прочитав много хороших книг, ты стал умнее, и теперь можешь понять чужую мораль, встать на место другого человека – понять и почувствовать его мысли? Или считаешь себя чувственнее флейты и мелодичнее ветра? Ответь, если способен ещё говорить правду, что даёт тебе право на это мнение, и не происходит ли оно из самодовольства. Конечно, ты скажешь, что это не так. Если бы я мог чувствовать то же, что и ты, я мог бы объяснить тебе: смех – есть растерянность от моих слов. Крайняя степень самоуверенности – безверие и глухота к словам тех, кто держит тебя за руку. Даже если это рукопожатие мешает тебе. Крайняя степень сумасшествия – неспособность признать свою самоуверенность. И тогда ты смеёшься над держащей тебя рукой. Или рукой, плетущей нить твоей реальности».
(Книга путешествий Эгрона)
— Так, значит, тебя к нам случайно занесло? — Филлер причмокнул и задумчиво уставился в стену. — А что же с той девочкой, ты её действительно добил?
— Я же сказал, что подарил ей перерождение, — Эгрон недоумённо взглянул на собеседника. — Неужели ты не понимаешь, что ей бы уже никто не помог?
— Неужели у тебя нет ни капли эмоций? — Филлер нервно теребил дужку очков. — Человек умер, а ты говоришь, что просто что-то там ей подарил!..
Он осёкся, вспомнив, как сам жадно впитывал последние мгновения жизни девушки, глядя в её удивлённо распахнутые глаза. Мужчина стушевался и отвёл взгляд.
— У меня нет эмоций, — ответил Эгрон, — я давно уже ничего не чувствую. В моей жизни эти вещи были бы губительны. Понимаешь, Фил, я работаю сам на себя, но и мне приходится перед кем-то отвечать. Я ищу людей, которые смогли бы мимикрировать в общей цепи миров, и стать полезными. Иногда я ищу пропавших или сбежавших, потерявшихся людей, возвращаю их обратно в родные миры. Иногда я ищу людей, чтобы их убить. У них разные причины бежать и прятаться, у них различный возраст и пол, разные возможности и средства. Разве я могу быть другим?
Его собеседник молча продолжал теребить дужку очков.
— Кстати, — неожиданно подался вперёд Эгрон, отчего Филлер дёрнулся, как от шлепка, ; почему ты не исправишь себе зрение? Это же неудобно – ходить в таких громоздких очках, да и не привлекательно.
— Я хотел сделать это сегодня, я хочу сделать это уже не один десяток лет, но всё, что я получаю – это посыл. Так идут годы, а я только старею.
— Но это же нецелесообразно, — покачал головой Эгрон, отчего его волосы рассыпались по плечам смоляными прядями, — гораздо больше шансов на удачный эксперимент, если материал здоров и молод. В вашем мире неправильный подход. Знаешь, я говорил, что могу отвести тебя в Лазарет, но я всего лишь хотел увидеть твой дом и попасть в него. Потом я бы убил тебя, провёл день в твоём жилище и ушёл прочь, покуда твоё тело не стало бы совсем невыносимо смердеть.
Но теперь я передумал...
— Спасибо, — только и смог выдавить из себя Филлер, стараясь понять, что его больше обидело: сравнение с материалом, угроза его жизни или то, что он остался жив.
— Не стоит, — отмахнулся Эгрон, — просто я думаю, ты полезнее мне живым. Так вот, — продолжил он, — я когда-то был учёным, проводил различные исследования на живых и мёртвых. В моём мире меня называли инженером. Я провёл один из опытов на себе. Мне пришлось вырезать себе глаза, потому что они слишком чувствительны к магии и любым вмешательствам. Вместо них я поставил себе своё изобретение – волшебные зеркала.
То, что ты сейчас видишь, это имитация глаз. Иллюзия, если хочешь. На самом деле в моих глазницах сложный механизм, основанный на живых тканях и древней магии. А ещё они красные, похожи на два мерцающих огонька, но этого не видно из-за имитации моих настоящих глаз. Я могу сделать это и с тобой, отличный опыт, разве нет?
Эгрон сосредоточенно смотрел на собеседника в ожидании ответа.
— А побочных действий нет? — попытался обратить в шутку всё сказанное Филлер, чтобы не спорить с психом, который чуть его не убил.
— Есть, — серьёзно кивнул головой Эгрон, ; я потерял человеческий облик и стал похож на скелет, обтянутый кожей, с редкими остатками плоти, которая мумифицировалась. Но это я, скорее всего, смогу исправить. Я же смог провернуть это с собой. А вот с остальными человеческими данными – нет.
— Ты о чём?
— Ты будешь ходить в туалет, есть, спать, заниматься сексом и прочее только тогда, когда ты об этом вспомнишь. К тому же, ты лишишься всех эмоций, как я. Но ты будешь видеть лучше любого человека. Правда, последнее время меня мучают сильные головные боли, от которых я могу потерять сознание, кажется, мой мозг считает, что я слепой, и входит в дисбаланс от этого осознания и от визуальной информации с зеркал. Но я надеюсь, что эксперимент с тобой поможет мне понять, как это исправить.
Филлер молчал.
— О чём ты задумался? — спросил Эгрон. ; Тебя испугало то, что я собирался тебя убить? Но разве ты поступил бы иначе?
— Да, чёрт возьми! ; Филлер возмущённо вскочил с места, стукнув кулаком по столу. От его удара звякнула посуда, и сидевший напротив Филлера мужчина прищурился и немного напрягся.
— Почему? — тем же ровным тоном спросил Эгрон. — Это самое верное решение в моей ситуации.
— Ты, что, идиот или сумасшедший? — Филлер обессилено опустился на свой стул. — Неужели ты не понимаешь, что так нельзя делать? Ты знаешь, ведь за такие делишки могут и в тюрьму посадить, — почти ласково, словно ребёнку, сказал он. — Но я рад, что ты не стал мне лгать.
Эгрон задумался на некоторое время, а потом сказал:
— «Старик до боли сжал пальцы на потёртом посохе, отчего тот стал наливаться багровым светом. Сухие, почти серые пальцы его впились в палку светлого дерева, а в глазах учителя моего отразился гнев и недоумение. Седые волосы его стали мерцать серебристым светом, лицо побледнело, и губы его зашевелились, читая заклинание. Хотел он, наверное, превратить меня в жабу или другую какую мерзость, чтобы я навсегда запомнил этот урок, но передумал после. А вместо того стал говорить мне о том, что никогда лгать не следует ему, ибо ложь моя для него словно нож. Я – ученик его – не могу лгать ему, ибо лгу я самому себе изначально, а я – есть его творение и наследник знаний его. И разве могу я после надежд его на меня такое творить с ним? Успокоившись чуть, сказал он мне о том, что не следует мне лгать в мелочах ему, особенно в мелочах – не следует такого творить. А потом добавил, что ложь большая прощается быстрее, чем малая. Остальным, мол, лукавить могу, но ему не следует, потому как он мне не учитель в первую очередь, а друг. И после лишь я понял, о чём он говорил в те дни: учителя я не мог бы потерять, потому как он мне вместо отца сделался, а отцы детей своих бросать не умеют; а вот друга такого я бы потерял безвременно и безвозвратно. И с тех дней не лгу друзьям ни в чём, а если не смогу такого не делать, то виню себя долго и сильно. Лучше умолчу, но лжи плести не стану».
— Красиво, — кивнул Филлер. — Ты так и поступаешь.
— Я пытался когда-то писать книгу, но мне не хватило материала. Это цитата из неё.
Его собеседнику вдруг показалось, что по лицу Эгрона прошла тень эмоций, похожих на сожаление, как будто он мог ещё почувствовать что-то, что приносило ему раньше большую радость.
Филлер пожевал губами, поёрзал некоторое время на стуле, а потом вышел прочь. Эгрон не стал уточнять, куда и зачем удалился его собеседник, а просто вскипятил себе чайник и заварил крепкий кофе. Через некоторое время Филлер вернулся обратно с какой-то засаленной книжицей в руках и сказал, поймав на себе заинтересованный взгляд Эгрона:
; Я не обладаю такой хорошей памятью, как ты, но мне тоже хочется что-то тебе ответить. Слушай:
«Корел Прайс никогда не был человеком, который мог бы похвастаться фигурой или особым интеллектом, но одно бесспорное достоинство у него всё же имелось, а именно – сила. Корел гнул железные трубы и пальцами ломал металлические спицы. Но сегодня его таланты были направлены совсем на другое: мистер Прайс очаровывал даму.
Напоив одну знакомую девушку снотворным, он крепко привязал её к своей кровати, снял с себя всю одежду и, вооружившись острым ножом, стал медленно резать на жертве вещи.
— А где же наша превосходная грудь? — говорил он сам себе, разрезая одежду в том месте, где у женщин находится их прелестная составляющая и извлекая её наружу. — А вот и то самое сокровенное место, по которому так сохнут все мужчины. И я тоже, и я, конечно.
Сделав ещё несколько надрезов, не особо огорчаясь, если на ткани блузки и юбочки оставались алые полосы, мистер Прайс навалился на девушку всем своим весом, который, надо было сказать, был не маленьким.
Через несколько минут он, тяжело дыша, кончил в девушку и обмяк на безвольном теле жертвы. В глазах его – безумных и довольных – блестели огни животного удовлетворения. Корел посмотрел в сторону, где притаился включённый телевизор без звука, всё ещё не вставая с девушки. На экране замер человек в длинных одеждах, горячо о чём-то дискутировавший с мальчишкой лет десяти.
— Возьми его, идиот, — произнёс Прайс и захихикал, сотрясаясь всем телом...
Вот, дорогая моя девочка, что он рассказал мне, когда я пришёл по его душу. Я скажу тебе ещё одно: девушка , которую он поймал, была вся изрезана и избита, у неё были сломаны рёбра, запястья и голени; кровоточило влагалище, а лицо превратилось в сплошной синяк, так что я долго не мог её узнать в морге. Но умерла она от удушья – он не хотел её убивать, но забыл вовремя с неё слезть.
Эта девушка была моей сестрой.
Я отрезал мистеру Прайсу его половые органы и скормил их крысам в подвале, где оставил и его самого на корм этим милым грызунам. Он был жив, когда крысы выедали ему глаза...
Так что же, девочка моя милая, ты скажешь, будто до сих пор любишь мои руки? Скажи это – и большего чуда не стоит ждать на этой земле, ибо ты станешь этим чудом, даже если никогда после этих слов не коснёшься моих губ...».
Эгрон склонил голову и спросил:
— Это ваша мораль?
— Нет, — ответил Фил, — это мораль одного человека, который хотел ею поделиться. Я люблю эту книгу именно за эти слова о любви. Ложь и любовь не живут под одной крышей.
Эгрон кивнул и сказал:
— Я беру тебя с собой завтра, когда буду уходить из твоего мира. Ты научишь меня снова чувствовать, чтобы я понял твою книгу, ибо я хочу знать чувства этого героя: почему ему были нужны эти слова и почему он так боялся их не услышать, почему назвал их чудом.
Филлер улыбнулся.
— Этому не научишь, с этим надо родиться.
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
«Теперь ты знаешь обо мне всё, что я мог рассказать тебе. Наши морали столкнулись и разошлись, каждый унёс в себе часть другого человека, но стал ли каждый из нас другим человеком? Я не могу ответить тебе на те вопросы, которые ты не задал, но я могу предложить тебе их задать. Посмотри себе в душу и скажи, не видишь ли ты там зеркала, в котором весь ты? И среди сотен иных душ я должен выбрать тебя. Но скажи, почему? Просто скажи, а верить ли тебе – я решу сам. Единственный страх любого человека – страх. Поэтому я – не человек, поэтому мне нужен ты, который есть человек».
(Книга путешествий Эгрона)
В эту ночь Филлеру не спалось: его чуть не убили, на него свалился непонятный человек, который до сих пор не спал, оглашая его дом непонятными криками, да ещё и эти образы из книги так прочно засели в голове. Ему снилась мёртвая девушка, которая сетовала на то, что брат не узнал её в морге, и старик, осуждающий ложь.
С первыми лучами солнца Филлер открыл глаза, решив больше не мучаться.
Эгрон сидел напротив него и смотрел ему в лицо. В руках он сжимал тонкую металлическую трубку.
— Ты всё-таки меня убьёшь, — вымучено улыбнулся он.
— Иначе нельзя, — серьёзно отозвался Эгрон. Звуковой луч перемолол органику в считанные секунды, но Филлер этого не почувствовал...
Вокруг расцвело многообразие красок. Таких нереальных и ярких, что Филлеру показалось, будто он спит. Синие лужи с фиолетовыми корками льда, облака с чёрными кудрями краёв, низкие деревья вокруг... Мужчина посмотрел на себя: теперь и он выглядел нереально – стал ниже ростом, с длинными тёмными волосами и без вездесущих очков.
— Что ты сделал? — спросил он у стоящего рядом Эгрона.
— Я убил тебя, но прежде обозначил место твоего появления. Это своего рода мир-буфер, промежуточная стадия перехода. Извини, но иначе было бы слишком долго ждать, а мне хотелось узнать, что такое быть человеком.
— Сколько ждать?
— Жизнь.
Филлер не стал больше ничего спрашивать — картина вокруг была слишком нереальна, чтобы в неё не верить.
— Но нам надо спешить, — изобразил на своём лице беспокойство Эгрон. — Скоро появятся стражи, которые не приветствуют незваных гостей, вроде тебя.
— Ты же сказал, что сможешь меня забрать, — возмутился Фил.
— Я же не сказал как, — улыбнулся Эгрон, и его спутнику показалось, что он искренен.
— Хорошо имитируешь эмоции, — сказал он.
— Я вообще удачная имитация жизни, — усмехнулся Эгрон. — А теперь пошли отсюда поскорее.
Но уйти они не успели: на горизонте появились фигуры, которые быстро приближались к ним.
— Кто это? — спросил Филлер.
— Стражи перехода. Теперь бежать бессмысленно. Жаль, а я хотел бы вспомнить, как это – быть человеком.
— Я думаю, ты уже вспомнил. Видишь, я изменился, значит и ты тоже. Я сменил облик, а ты – душу.
— Я бы хотел, чтобы ты написал книгу о моём путешествии к тебе. Назови её моим именем.
— Сам напишешь, — огрызнулся Филлер, — а именем обычно называют детей, а не книги.
— А разве книга не может стать детищем?
— Давай так: если выберемся, с меня пиво? Хороший повод жить?
— Лучший, — улыбнулся Эгрон.
Было очень тепло. Издали доносился едва уловимый стрекот насекомых. Повсюду разливался дурманяще-пьянящий запах трав под полуденным солнцем. Эгрон чуть шевельнулся и почувствовал под собой нагретую землю с мягким ковром растительности. Жарко, было очень жарко. Но ведь он не может чувствовать жару, как и холод, как и голод, как и усталость. Не может?
Он открыл глаза, дёрнувшись, словно от удара Стражника в тот миг, когда тот снёс голову Филлеру.
Филлер... Сможет ли он когда-то его отыскать? А зачем? Зачем он сейчас думает о нём, почему чувствует жару, если совсем этого не хочет?
Над Эгроном плыло голубое небо, совсем не такое, как в мире-буфере, – живое и настоящее, как и он сам.
Он стал человеком в тот миг, когда пытался оттолкнуть смеющегося Филлера из-под удара беспристрастного голема, занёсшего над ним своё оружие.
Он обрёл жизнь, лишь сумев её потерять.
Эгрон потёр виски. Голова раскалывалась от воспоминаний о том, как его бесчувственное тело распадается на молекулы, и где-то рядом смеётся человек, успевший стать ему ближе, чем он сам себе.
Эгрон встал с земли и только сейчас услышал чьё-то пение, всё это время раздражавшее его сознание. Он пошёл на голос и вскоре увидел сидящую посреди поля, в котором он оказался, девушку. Она самозабвенно плела венок из полевых цветов, напевая незамысловатую мелодию, и не обращала на мужчину никакого внимания.
Эгрон внимательно посмотрел на неё: невысокая стройная брюнетка с тонкими чертами лица, прячущимися в растрёпанных ветром длинных волосах.
— Фил? — поддавшись безумной догадке, спросил он, обращаясь к девушке.
— Филлиция, — отозвалась она, улыбнувшись и прервав своё занятие. — Откуда ты меня знаешь? Я тебя не помню.
— Конечно, не помнишь, ведь меня не было до сих пор, — рассмеялся Эгрон. — Да и тебя тоже! Вот, значит, почему они напали, почему не пропустили! Филлер, ты понимаешь, что ты – мой самый удачный опыт? — продолжал заходиться в приступах смеха Эгрон, — Нет? Ты не поймёшь, ты – это не ты! Но это ничего, это пройдёт. Скажи, ты пойдёшь со мной? Ты сможешь касаться меня? Скажи – да, и я пойму, героя из твоей любимой книги!
— Да я даже не умею читать, — попыталась ответить девушка.
— Это не важно, — Эгрон схватил её на руки и стал кружить, — я научу тебя. Ты сможешь читать на сотне языков. Хочешь читать на сотне языков?
— Хочу, — улыбнулась она. — Но я всё равно считаю, что ты ошибся, или просто ты псих.
— Да, да называй меня так! Мне этого так не хватало, когда я умер.
14.11.09