Соскучился по солнцу.
Приятно оплывать как воск под его лучами и твердеть по ночам, в ожидании нового восхода.
В таком чередовании обретаешь форму. Дайсэцу Судзуки называл эту метамафозу мудреным словом [I]"сатори"[/I].
Воскресная прогулка как гипотеза не лишена тайного очарования.
Однако её верификация истощенным азартом ослабляет желание.
Одни инертность и праздность позволяют еще жить с надеждой
сохранить поразительную неподвижность вселенной, дарованную мне от рождения.
Ведь просветленный человек, или убеждающий в том, что он просветленный, - в любом случае думает, что он просветлен.
То, что другие думают об этом, ничего не может определить для него в отношении его опыта.
Даже если он лжет, его ложь - духовный факт.
Сомнения успокаивают, мудрость утихомиривает, огорчения обескураживают.
Возможно стоит проявлять осмотрительность в делах и с большим, чем обычно,
прилежанием уточнять собственную карикатуру, нагло копируя самого себя.
Современные исследователи философии дзен часто представляют шестого патриарха Эно необразованным коробейником.
Однако, в третьей главе своей книги "Ведение в Дзен" профессор Судзуки описывает случай, который убедил меня в обратном.
Эно работал у пятого патриарха Гунина на монастырской мельнице.
Он не был настоящим монахом, а всего лишь чистил рис.
Это длилось восемь месяцев.
Однажды Пятый патриарх, желая выбрать себе преемника, решил проверить,
как его последователи (которых было около пятисот) понимают его учение.
В связи с этим он потребовал, чтобы каждый из них сочинил стихотворение, выражающее его понимание учения.
Стихотворение, сочиненное Дзинсю, самым ученым из всех пятисот учеников, гласило следующее:
Древо мудрости есть тело,
А гладь зеркальная – душа.
Держи их в чистоте всегда,
Смотри, чтоб пыль на них не села.
Эно не понравилось это стихотворение, он сочинил другое и поместил его рядом со стихотворением ученого Дзинсю:
Нет древа мудрости,
И нет зеркальной глади;
С начала самого нет ничего –
Так что же может пылью покрываться?
Автор "Введения в Дзен" посвящает этому происшествию многочисленные, очень глубокие и убедительные комментарии. Когда-то я читал их как откровение и с большой пользой для себя.
И сейчас они не потеряли для меня своей новизны.
Иначе зачем тогда совсем недавно я снова перечитывал его книжку.
Такая мощная эстетически переживаемая патриархом Эно картина мира, как иерархии пустоты,
вызвала у меня странные, на первый взгляд, ассоциации с текстами Псевдо-Дионисия Ареопагита.
Просто у последнего мир был иерархией света.
Но иногда, в подобные этому дню одинокие воскресенья ,я вдруг начинаю противоречить и себе и Дайсэцу Тайтаро Судзуки.
И тогда я представляю патриарха Эно тем, кем он был на самом деле - безграмотным крестьянином, страдающим всеведением идиотизма.
Словно мертворожденный ясновидец он появляется на свет, уже пережив самого себя.
Поэтому артефакты бытия - время, ебля, пространство, ученость, движение
- воспринимаются им как ребячество или как отсутствие стиля и безвкусица.
Однако, возможно я переоцениваю духовную глубину его учения,
а мы все развились до такой степени совершенства, что теперь нас окружают одни дураки.
В душе ещё теплится надежда, победить, соревнуясь в гнусности с остальными,
равными в искусстве деградации, но мысль об этом нагоняет на меня скуку.
Поскольку очевидно - было бы нездоровой ошибкой предполагать, что сатори или самадхи можно встретить где-либо ниже этих уже обретенных нами вершин.
Для тотального опыта нет ничего дешевле или меньше, чем целое.